Пес бежал по лесу быстро, но догнать проворного зайца ему никак не удавалось. Беляк старался скрыться от собаки и то бежал зигзагом, стараясь уличить момент, чтобы рвануть в сторону, то кидался в густые заросли кустарников, укрытых огромными снежными шапками. Но только пес знал эти уловки, сколько зайцев за свою жизнь переловил, и был настороже. Погоня продолжалась. Лес редел: в просветах меж деревьями показалась черная насыпь железной дороги. Охотник и жертва выскочили к полотну, ничто не могло отвлечь их внимание. Внезапно из-за поворота вылетел скорый поезд. Пес сиганул в сторону, прижался к насыпи. За мгновение до того как поезд пронесся мимо, он увидел ошалевшего от ужаса беляка, свернувшегося комочком на рельсах. Поезд окатил пса поднятым с путей снегом и исчез. Шарик отряхнулся, осмотрелся и по нескольким красным пятнам понял: погоня закончилась ничьей, заяц погиб под колесами поезда.
«Вот уж действительно скоропостижная смерть» – с горькой иронией подумал пес.
Ему не то что было жаль беляка, но произошедшее заставляло задуматься. Кончить жизнь как этот беляк, так нелепо, от некой силы, что ему, Шарику, неподвластна – нет, не о таком финале собачьей жизни он мечтал. Подумаешь, назвали тоже Шариком! Он – потомок дворянских кровей! Наверняка бабка с волком спуталась, вот он и чует их за версту. По крайней мере, Шарик надеялся, что в его жилах течет кровь не простой дворовой шавки, а матерого альфы. По ночам псу снились странные сны. Он бежал по заснеженному лесу под Луной, шерсть его переливалась серебром, из пасти валили клубы пара и, несмотря на трескучий мороз, кровь по его телу растекалась живым пламенем. Он бежал, чувствуя блаженство волчьей свободы, которую не мог обрести в реальной жизни. Шарик души не чаял в хозяине, дед Евграф был добрым мужиком, хоть и с хроническим пристрастием к спиртному. Он и псу давал полакать браги, чем медленно, но верно губил слабую собачью печень. И Шарик понимал ¬ – волком ему никогда не бывать. Оставалось уповать лишь на охоту и доблестную смерть в бою – верил пёс в некую собачью Вальгаллу. Раньше хозяин часто ходил с ним на волков, кабанов, барсуков, и временами в глазах разъяренных, загнанных в угол животных Шарик видел багровый отблеск собственной смерти. Затем раздавался оглушительный выстрел, и становилось так спокойно. В жизни на грани смерти пес находил своё счастье. Теперь же Евграф постарел, пить стал больше, а выбираться на охоту в дальние леса всё реже. В окрестных лесах интересной живности было мало. Кабаны были какими-то мелкими и неуклюжими – видать скрестились со сбежавшими свиньями, а барсуков тут выжили из нор енотовидные собаки. Волки появлялись редко. В основном молодняк, спорящий за территорию. И оставалось Шарику лишь гонять лис, зайцев, да всякую дичь. Строить планы на встречу с волками Шарик не перестал. Он всё ещё был сильным псом, не утратившим храбрости, и готовым смело броситься хоть на медведя. Но иногда, в те дни, когда его хозяин переживал приступы алкогольного флегматизма, Шарик, перенимая настроение хозяина, начинал думать, что жизнь его кончена, время эпических боев прошло, да и вообще лапы ломит, и пора бы спать целыми днями на коврике, да есть вволю, что зря по грязи шарахаться. Но стоило ему заснуть и снова лес, снова погоня, снова чувство свободы. И он просыпался и выл, словно пел траурную песню по украденной у него жизни.
А сейчас его едва не убил поезд. И в этой смерти нет ничего доблестного, ничего мужественного. Неужели так ему и суждено прожить остаток дней домашним псом? Шарик принюхался: с легким порывом ветра до него дошел запах, тот самый, до боли знакомый запах волка. Из кустов на той стороне дороги на него смотрели желтые глаза, полные ненависти.
Евграф нашел своего Шарика лишь на следующий день. Под насыпью, припорошенный снегом, лежал огромный белый волк с перегрызенной шеей. А чуть дальше Шарик. Волк оторвал у него ухо, располосовал всю шкуру. Пес был в плачевном состоянии, он истекал кровью, и был уже не жилец. Шарик в последний раз взглянул на хозяина.
«Вот ты меня и пережил, старик. Но не печалься, когда-нибудь встретимся» – подумал пес и испустил дух.