Север не отпускает просто так! В этом я убедился почти ровно через год, когда уже стал «сухопутным» и работал наладчиком-монтажником 4-го разряда на ближайшем к моему дому заводе - Ленинградском объединении электронного приборостроения «Светлана». Меня вызвали в районный военкомат по повестке. Лето, солнышко светит! Ленинградские «работяги» после работы пьют тёплое разливное пиво и обсуждают, куда в выходные «махнуть на рыбалку» с друзьями, а меня, как военнообязанного, призывают на месяц на военные сборы. Отрывают от семьи и посылают на южное побережье Северного Ледовитого океана! Обидно!
Когда я в назначенный срок прибыл на место сбора с вещами, то у дверей военкомата увидел пару-тройку хорошо знакомых мне лиц. Это были ребята с нашей роты, вместе с которыми я учился в мореходке! Мы не виделись с момента выпуска, поэтому приветственные объятия и расспросы привлекли к нам внимание остальных «партизан». Услышав, что мы из ЛМУ, ещё человек пять или шесть подошли к нам, признавшись, что они тоже окончили нашу Систему в разное время. Через пять минут мы все уже были, как родные, и перспектива провести месяц на военной службе вдали от дома стала казаться нам не такой удручающей. Районный военком (военный комиссар) построил нас всех во дворе военкомата и сообщил, что нам предписывается прибыть на поезде в город Мурманск. Откуда следовать на теплоходе до места прохождения дальнейшей службы – посёлка Гремиха. Народ у нас собрался бывалый, поэтому всем сразу стало понятно, что отправляют нас на заполярную военно-морскую базу Северного Флота. Радости это известие нам не прибавило, но и особо огорчаться мы не стали: что будет, то и будет. Ведь не на три года посылают – на месяц! Потом выяснилось, что сопровождающего кадрового офицера с нами не будет. Военком вызвал по фамилии из наших рядов самого высокого и солидного дядьку (который, как потом выяснилось, был директором ресторана в парке Челюскинцев), и назначил его старшим над нами. Ему были вручены сопровождающие документы на всех и билеты на поезд Ленинград-Мурманск. Отправление поезда было через два часа. «Организованной толпой» мы отправились к ближайшей станции метро, чтобы доехать до вокзала. Так начиналась наша служба Родине.
Разместились мы в двух железнодорожных вагонах. Один из них был плацкартным, второй купейным. Я попал в купе к нашему «старшОму». Ехать до Мурманска предстояло долго – почти сутки. У каждого из нас с собой «было». Поэтому, разместившись на местах, как только наш поезд тронулся, мы достали припасённую домашнюю снедь, налили в стаканы с подстаканниками по «100 граммов колдовства» и выпили за знакомство. Компания у нас сложилась весьма приятная. Наше купе стало неофициальным «штабом» нашего «партизанского формирования». Нет-нет, а кто-нибудь из новых сослуживцев и заходил к нам «на огонёк». Когда все перезнакомились, и рассказы о жизни каждого члена нашей компании были выслушаны и одобрены остальными слушателями, наш «командир» предложил скоротать время за игрой в преферанс. Он был завзятым преферансистом и не мог отказать себе в удовольствии «расписать пульку». В игру были вовлечены все, включая и меня, хотя, до этого момента, об этой карточной игре я не имел никакого представления. Меня научили азам, и игра растянулась почти на всю поездку, с перерывом только на сон и застолье. Играли мы только «на интерес», без денежных ставок. Поэтому, проигравших в этой игре не было. Наш «командир» был директором ресторана, который находился в парке Челюскинцев и размещался в старом здании, давно требовавшим капитального ремонта. Наконец, ремонт, всё же, начался, и ресторан был выведен из эксплуатации. Как его директор попал на военные сборы, я уже не помню. Но факт был налицо! Второй наш попутчик работал звукоинженером в тонателье на «участке озвучания» киностудии Ленфильм. Третий член нашего коллектива был инженером на заводе «Видеотон», в цехе, где собирали переносные цветные телевизоры «Электроника». Его лицо мне было очень знакомо. Потом я вспомнил, что он работал в навигационной камере Балтийского пароходства. Мы встречались с ним, когда мой теплоход «Адмирал Ушаков» пришёл в Ленинград, и мы вызывали специалиста по радиопередатчикам. Вот этим специалистом и оказался тогда мой новый знакомый. Когда я рассказал ему эту историю нашей первой встрече, он меня не вспомнил, но подтвердил, что, действительно, работал в то время в радионавигационной камере Ленинградского порта. Так я в очередной раз убедился, что «Ленинград – город маленький!»
Погожим солнечным днём мы прибыли в Город-герой Мурманск. Я опять увидел знакомые улицы, «Алёшу» на сопке, грузовые стрелы портальных кранов Мурманского торгового порта. С момента моего отъезда в Ленинград здесь почти ничего не изменилось. Не думал я тогда, что вернусь сюда так скоро. Мы приехали в Мурманск накануне большого праздника – Дня Военно-морского Флота. Некоторые «горячие головы» из наших «однополчан», ещё не совсем «отошли» от «принятого на грудь» в поезде и предлагали задержаться в Мурманске до завтра, чтобы увидеть городские праздничные мероприятия. На это наш «старшОй» ответил категорическим отказом, поскольку теплоход «Клавдия Еланская» должен был отходить в рейс вдоль побережья Баренцева моря вечером текущего дня. Следующий рейс должен был состояться только через неделю. В воинской кассе Морского вокзала по воинскому требованию нам выдали билеты до Гремихи. До отправления судна у нас оставалось ещё почти половина дня, поэтому наш народ пошёл гулять по Мурманску, с условием собраться на Морском вокзале за час до посадки. Я же, первым делом, направился в здание Мурманского морского пароходства. Туда меня вело не чувство ностальгии, а сугубо меркантильные интересы. Дело в том, что в здании Пароходства размещалась отделение Сберегательного банка. Это было удобно для моряков, поскольку в здание вход был разрешён только работникам Мурманского морского пароходства или клиентам Сбербанка, сберегательные книжки которых были выданы именно этим отделением Сбербанка. При увольнении из Пароходства, я написал заявление в бухгалтерию о том, чтобы все причитающиеся мне последующие денежные выплаты перечислялись на мой личный счёт в этом отделении Сбербанка. Это было весьма рационально, поскольку деньги, начисленные моряку после увольнения, не высылались ему почтовым переводом с вычетом оплаты за почтовые услуги, а в полном объёме помещались на счёт. Начисления эти производились по итогам прошедшего года. Туда входили различные премии, доначисления по различным бухгалтерским статьям, и т.д. и т.п. Помня об этом, я захватил с собой в Мурманск мою сберегательную книжку, и надеялся, что какая-нибудь, причитающаяся мне за работу в Пароходстве денежная сумма, меня «догонит». Предъявив охраннику паспорт и мою сберегательную книжку, я беспрепятственно прошёл в отделение Сбербанка. Поскольку я не намеревался в дальнейшем использовать мой расчётный счёт в Мурманске, то я сказал девушке-операционисту, что закрываю свой счёт и прошу выдать мне имеющуюся на нём денежную сумму наличными. Девушка закрыла счёт и выдала мне двести пятьдесят рублей с копейками! Я сразу же стал богачом! Это сумма была равна почти двум моим денежным окладам, которые я получал на заводе «Светлана»! Для моей семьи это было хорошей денежной поддержкой. Но воспользоваться этими деньгами мы могли только через месяц, когда я вернусь в Ленинград. А пока, мне предстояло хранить их у себя, так как там, куда мы ехали, на эти деньги покупать было нечего. Поэтому я зашёл в Центральный гастроном города и закупил всё самое необходимое, что могло пригодиться в нашем дальнейшем путешествии к месту службы. В назначенное время все «партизаны» собрались в помещении Морского вокзала. «Убитых и раненых» среди нас не оказалось, и все мы, в полном составе, поднялись на борт теплохода «Клавдия Еланская».
Надо сказать, что билеты у нас были без кают. Питание было включено в их стоимость. Каюты были только у «нормальных» пассажиров. Нам же, как «партизанам», пришлось «захватывать» нежилые помещения на внутренних пассажирских палубах. Выбор был невелик. Все, кто ехал в нашем купе, сразу же определились и заняли четыре места вокруг стола в пассажирском салоне. Здесь находился бар с напитками, два советских игральных автомата: «Морской бой» и «Скачки». Остальное пространство предназначалось для танцев. Кресла вокруг стола были мягкими и прикручены к палубе. Вопрос с досугом и ночлегом для нас был решён. Играть в преферанс здесь можно было до одури. Спать в кресле было немного комфортнее, чем на ковролине, которым была покрыта палуба. Но нам, пока ещё, было не до сна. Как только мы «устроились» и стали ожидать отхода судна, я вспомнил, что на «Клавдии Еланской» год назад радистом работал наш однокашник. Я виделся с ним, когда увольнялся из пароходства. Матрос подтвердил, что у них сейчас есть радист с такой фамилией, как у нашего однокашника. Когда мы, небольшой толпой, постучали в дверь радиорубки, то в дверном проёме появился наш сокурсник по ЛМУ. Он с удивлением смотрел на наши улыбающиеся лица, и гамма чувств, быстро меняющихся на его физиономии, вызвала у нас ещё больший восторг. Наконец, до него дошло, что он знает всех, кого видит перед собой! Объятия и рукопожатия проходили уже в помещении радиорубки. Сначала наш товарищ не понял, почему мы все тут оказались. Он не знал, что мы уже «завязали» с морем, и не предполагал, что мы едем на военные сборы. Минут десять мы общались, а потом пришёл начальник радиостанции, и мы, договорившись с нашим другом, что встретимся после окончания его вахты, ненадолго распрощались.
Под песни Александра Розенбаума, звезда шансона которого только-только начала всходить на широком небосклоне шоу-бизнеса, мы сидели с моими однокашниками у бара в пассажирском салоне, пили «Жигулёвское» пиво и вспоминали нашу курсантскую и флотскую жизнь. За эти четыре года много чего с нами произошло. Каждый продолжил идти по жизни своим путём. Но, что удивительно, судьба свела нас всех опять в одном месте, на борту «Клавдии Еланской», выполняющей свой рейс вдоль Арктического побережья Северного Ледовитого океана. Впереди у нас были наши первые военные сборы, которые должны были напомнить нам, что мы выпускались из ЛМУ не только как гражданские радиоспециалисты, но и как офицеры запаса Военно-морского флота. Нам предстояло провести этот месяц в погонах младших лейтенантов ВМФ и получить новый опыт службы Родине. Поэтому нашей основной задачей было прожить этот месяц достойно, «оправдать доверие Партии и Правительства» и с честью выполнить свой воинский долг.
Разошлись мы ближе к полночи, когда наш товарищ отправился на вахту, а мы занялись обустройством своего ночлега. Мои друзья, утомившись от карточной игры и водочно-пивных возлияний, расположились на креслах вокруг стола, одно из которых стало и для меня персональным спальным местом. Бар закрылся, свет в пассажирском салоне был переключен на дежурное освещение, и мы погрузились в «объятия Морфея (Бога сновидений)».
Вам приходилось когда-нибудь спать в самолёте? Несколько часов в неудобной позе, проведённых в поисках наиболее приемлемого положения, в котором ваше тело не так сильно затекает, нельзя назвать полноценным сном. То же самое, можно сказать и о попытке выспаться в кресле на пароходе. Это забытьё, в которое вы постоянно проваливаетесь на какое-то время, чтобы быть разбуженным чьими-то шагами, бормотанием или храпом окружающих вас людей. А за иллюминатором плывут не белые облака, а пенятся серо-зелёные волны, которые ощутимо раскачивают судно.
Какой бы ужасной не была эта бессонная ночь, но и она прошла, унося с собой все обрывки ночных кошмаров. Утром я проснулся от яркого солнечного света, который проникал в салон через стекло иллюминатора. Мои друзья похрапывали в креслах в самых невообразимых позах. Мой сосед, тот, который работал на «Ленфильме», полностью сполз с кресла под стол и, сидя под ним, спал в позе эмбриона. Я взглянул на часы и понял, что пора будить ребят, чтобы успеть привести себя в порядок перед завтраком. Для нас начинался новый день нашей службы.
Когда «Клавдия Еланская» пришвартовалась к причалу в Гремихе, наше помятое «воинство» сошло на берег. Здесь нас уже ждал офицер (капитан третьего ранга), старший мичман (высокий, крепко сбитый, пожилой военмор) и два матроса. Нам приказали построиться и кап-три (капитан третьего ранга) произвел поверку личного состава. Отсутствующих не было. В сопровождении старшего мичмана и матросов, мы отправились на вещевой склад переодеваться в военную форму.
Воинские склады обладают одним общим замечательным свойством – на них имеется всё, что может потребоваться военнослужащему. Причём, сколько бы лет это не хранилось на складе, оно будет пригодно к дальнейшему использованию. Нам, как офицерскому составу, выдали военно-морскую офицерскую форму образца 1945 года. Полный комплект состоял из фуражки с белым чехлом (в соответствии с летней формой одежды), чёрной офицерской шинели (с двумя рядами пуговиц), тёмно-синего кителя с воротником-стойкой, чёрных флотских брюк с офицерским ремнём, нижнего белья (рубахи и кальсон с завязочками), пары чёрных ботинок и пары носков. Ко всему этому, каждому, в соответствии с воинским званием, выдавались погоны на китель и на шинель. На китель погоны можно было прикрепить, сравнительно, легко. Для этого на кителе имелись специальные шлёвки, через которые продевалась лента погона с изнаночной стороны. Чтобы погон держался, в верхней (округлой) его части имеется дырочка и пуговица. Снизу эту пуговицу закрепляют спичкой, скрепкой, или булавкой. На шинели погоны нужно было пришивать, поэтому мы отложили это дело на потом. Гражданскую одежду мы сложили в вещевые мешки. Подписали бирки на них своими фамилиями и инициалами, и сдали на хранение складскому баталеру. Когда, через час, нас опять построили на улице, то мы выглядели уже совсем по-другому. До флотского шика нам было далеко, но форма делала нас серьёзнее и строже. Не повезло, только, нашему «старшОму» - на его «солидном» животе не сходился ни один китель! Поэтому на построении ему пришлось выглядеть не по уставу. Наш командир, капитан третьего ранга, со звучной фамилией Корж, скептически посмотрел на это безобразие и поручил старшему мичману найти для своего заместителя подходящую по размеру форму. Затем, он сообщил нам, что мы прибыли в N-скую воинскую часть для прохождения военных сборов, и будем теперь представлять собой командный состав батальона связи. Рядовой состав батальона прибывает послезавтра из Архангельска, и в настоящее время нам предстоит проследовать на место проведения сборов. А именно, в нескольких километрах отсюда, в тундре на берегу озера Топор, для нас оборудован палаточный лагерь. Каждому из нас надлежит получить назначение в соответствии с занимаемой должностью и подготовить лагерь для приёма личного состава батальона. После этого нам приказали занять места в кузовах двух, оборудованных тентами, бортовых «КамАЗах», и мы отправились к месту прохождения нашей дальнейшей службы.
Дорога, змеившаяся между сопками, была далека от понятия «ровная». Но, по сравнению с тем, что началось, когда мы свернули с неё на дорогу «местного значения», та дорога была просто «автобаном»! Пейзажи, открывающиеся нам из-под хлопающего на ветру тента, были привычны для людей, побывавших на «Северах». Унылую однообразность окрестностей оживляли только пятна зелени, пробивающейся сквозь каменные россыпи, и остатки снега в ложбинах между сопками. В поисках свежей растительности по склонам сопок бродили невеликие стада колхозных бурёнок. Здешние коровы не были похожи на своих тучных собратьев из средней полосы России. Они больше смахивали на безрогих оленей, и с проворством горных баранов высоко забирались по крутым склонам в поисках вожделенной зелени, не брезгуя даже мхом.
Свернув с «главной дороги», наши водители не стали сбавлять скорость, являя нам живое подтверждение аксиомы, что «тормоза придумали трусы!» Вообще всё, что касается военных водителей, можно лаконично описать одной фразой: «Бойся автобуса спереди, трамвая сзади, а военного водителя берегись со всех сторон!» Наши «КамАЗы» были полноприводными, поэтому с лёгкостью преодолевали все ухабы и рытвины на нашем пути к палаточному лагерю. В отличие от них, нам было совсем нелегко удержаться на деревянных лавках, вцепившись в которые, мы старались не вылететь из кузова, подпрыгивая и зависая в воздухе после каждого внезапного и непредсказуемого подбрасывания на каждой кочке! Вдруг, всё закончилось, и мы остановились. Ступая по земле, как космонавты после многомесячного космического полёта, мы построились на относительно ровном месте посреди семи или восьми зелёных армейских палаток. Вокруг нас зеленела травой заполярная тундра. Невдалеке синела гладь небольшого озера. А тучи местных комаров, обрадованных нашим приездом, тут же принялись с нами знакомиться, облюбовав для себя, в качестве посадочных аэродромов, белые чехлы на наших фуражках.
Старший мичман прочитал нам краткую ознакомительную лекцию, посвящённую устройству лагеря и его окрестностям. Лагерь находился на берегу озера Топор, которое служило для нас источником питьевой воды. Озеро являлось также природным «умывальным помещением», и естественной территориальной границей нашего лагеря. Старший мичман строго нас предупредил, что всем запрещается заходить в воду, а тем более, купаться в озере. Это смертельно опасно для жизни! Поскольку озеро расположено среди вечной мерзлоты, то вода в нём очень холодная. Летом прогревается только её небольшой верхний слой, глубиной сантиметров в двадцать. Были случаи, когда человек залезал в воду, его тело сводило судорогой, и он погибал от переохлаждения организма. Невысокие сопки ограничивали зону прямой видимости окружающей местности, поэтому делали расположение нашего лагеря достаточно обособленным. Командный состав батальона размещался в двух десятиместных палатках. Рядовой состав – в четырёх двадцатиместных палатках. Отличия между палатками были только в их размерах, да ещё в том, что в офицерских палатках стояли обычные железные койки, а в матросских – двухъярусные. Отопления в палатках, ввиду летнего времени года, предусмотрено не было. Столовая размещалась в одной сдвоенной длинной палатке, к которой примыкала полевая кухня. Поварами были матросы срочной службы. Единственной деревянной постройкой в лагере был гальюн, рассчитанный на одновременное посещение десятком человек. Освещение палаток и территории осуществлялось с помощью дизельного генератора, который заводился с наступлением тёмного времени суток. Хотя, понятие «тёмного времени суток» летом в Заполярье, когда на этих широтах продолжается полярный день, весьма условно.
Наш первый обед состоял из трёх блюд. На первое был борщ, который наши камбузники варили, выливая в котёл содержимое больших жестяных банок с надписью «Борщ консервированный» и добавляя туда некоторое количество очищенной картошки. На второе – перловая каша («шрапнель») с отварной рыбой (треской). На третье – подозрительная мутная жидкость, называемая компотом. Чёрный хлеб выкладывался на столы в нарезанном виде. Он был длительного хранения, поэтому изначально каждая буханка была запаяна в полиэтиленовую оболочку. По вкусу он напоминал среднее между хлебом и резиновой губкой. Зато, он не черствел на воздухе.
После обеда командир объявил общее построение, на котором представил всем руководящий состав батальона, в который входили: командир (в его лице), его заместитель (наш «старшОй»), начальник штаба (инженер с «Ленфильма»), его заместитель, заместитель командира по технической части (зампотех), и помощник командира (старший мичман). Руководящий состав прошёл в штабную палатку на совещание. По прошествии получаса, нас начали вызывать по одному в штабную палатку для ознакомления с занимаемой должностью. Меня назначили командиром второго взвода. В моём подчинении было двадцать матросов и мой заместитель. Остальных офицеров тоже распределили по должностям, после чего в работе штаба был объявлен перерыв. Потом командир и начальник штаба, вместе со своими замами, при участии помощника командира и командиров взводов с их заместителями, начали комплектование взводов личным составом. Списки рядового состава батальона разбивались на списки взводов, проверялись и переписывались в нескольких экземплярах. Копии раздавались начальнику штаба и командирам взводов под роспись, а оригиналы оставались в папке у командира. За этим «увлекательным» занятием мы не заметили, как подошло время ужина. На ужин были отваренные серые макароны с тушёнкой, дополненные солёным огурцом. В чайниках – относительно сладкий чай. Мы пили его из металлических кружек и мысленно «расставались» с привычной гражданской пищей на целый месяц. После ужина часть из нас отправилась в наряд по камбузу. Надо было начистить два котла картошки на завтра. Остальные занялись обустройством быта: застилали койки постельными принадлежностями и выгоняли комаров из палаток. Потом было построение на вечернюю поверку. Зампотех был назначен дежурным офицером, и наше местное начальство, с чувством выполненного на сегодня долга, пожелало нам спокойной ночи и отправилось отдыхать в посёлок к своим жёнам и детям. После вечернего променада «до ветра», мы стали укладываться спать, так как переживания первого дня нашего пребывания на военных сборах, отняли у нас много сил. Под убаюкивающие песни залетевших в палатки комаров, мы закрывали глаза и, накрывшись с головой тонким шерстяным одеялом, проваливались в пучину тяжёлого сна.
Команда «Подъём!» возвестила для нас начало нового дня нашей службы. Наскоро одевшись, мы поспешили найти себе занятие по интересам: кто-то занял очередь в гальюн, кто-то отправился на берег озера Топор, прихватив с собой туалетные принадлежности. Почистить зубы и умыться ледяной водой на свежем воздухе – вот рецепт бодрости на целый день! Потом мы отправились на завтрак. На столах нас ожидал белый хлеб, масло, вскрытые банки с паштетом и кофе со сгущённым молоком из жестяных банок, разведённый в чайниках. Вместо ножей у нас были ложки. Теперь мы могли оценить всё суточное меню, которое могло немного изменяться на следующий день. Изменения были несущественными. Если сегодня на гарнир были макароны, то завтра будет, скорее всего, «шрапнель» или гречка. Кофе с молоком по утрам было неизменным. Но, назвать этот напиток приятным, язык не у кого не поворачивался! Поэтому, в гастрономическом плане, мы испытывали некоторую грусть по привычной, домашней еде. На нашу просьбу заменить кофе с молоком на чай, а перловку на что-нибудь более съедобное, командир ответил категорическим отказом. «Раскладку продуктов утверждает заместитель начальника Базы по тыловому обеспечению. Нарушить её – означает не выполнить приказ о продовольственном довольствии военнослужащих. Вы что, хотите, чтобы меня под трибунал отдали?» - таким был ответ нашего командира. Мы не хотели никого отдавать под трибунал, поэтому занялись поиском альтернативных источников питания. Оказалось, что летом в заполярной тундре растут не только мох и цветы. Вокруг нашего лагеря можно было набрать много вполне съедобных грибов, а дикий зелёный лук прекрасно дополнял витаминами наш рацион питания. Здесь росла и морошка, но она пока ещё не созрела.
Мы завершали последние приготовления в лагере, готовясь к прибытию рядового личного состава. Начальство не уставало давать нам различные распоряжения, приказы и вводные, выполнение которых и составляло нашу основную деятельность. Наконец, всё было готово к завтрашнему дню. Суета лагерной жизни понемногу улеглась, и у нас появилось немного свободного времени. Можно было спокойно пообщаться с моими друзьями по ЛМУ и с новыми товарищами, с которыми мы ехали сюда в одном купе и на теплоходе. Наш начальник штаба коротал время за чтением толстенной книги Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». На вопрос, чем вызван его литературный выбор, он отвечал, что давно мечтал дочитать это произведение до конца. И вот, призвали вдруг на сборы - не упускать же такой случай! Нашему «старшОму» привезли, наконец-то, подходящий по размеру китель, и он мог принять вид, соответствующий его должности Заместителя командира батальона связи. Он первым затронул тему нашего не очень-то разнообразного питания. Его идея была легко выполнима и проста, как всё гениальное: если мы не хотим давиться «шрапнелью», то надо насобирать грибов, свежего луку, и договориться с камбузниками, чтобы разрешили нам пользоваться сковородкой. На всех, конечно, не наготовишь, но на наш «крепко спОянный» (в соответствии с поговоркой: не можешь петь – не пей!), сформировавшийся в купе и на теплоходе «коллектив преферансистов», одной сковородки жареной картошки с грибами точно должно было хватить! Вот, что значит, профессионал своего дела! Недаром, он был директором ресторана. Пользуясь тем, что начальство батальона убыло вечером из лагеря на место жительства в посёлок, мы претворили наши планы в жизнь! Двое из нас пошли в тундру за грибами и луком, а двое занялись чисткой картошки, которую нам любезно предоставили камбузники вместе со сковородкой и подсолнечным маслом. На общий ужин мы не пошли, а, по-тихому, нажарили потом картошки с грибами, и наш ужин прошёл в теплой дружеской обстановке.
На следующий день распорядок дня с утра до обеда повторился в точности так же, как в предыдущий день. Но потом, в наш лагерь приехало несколько крытых брезентом фургонов с вновь прибывшим рядовым личным составом нашего батальона. Лагерь сразу же загудел и «почернел» от матросских бушлатов, в которые были одеты «архангельские партизаны» - наши будущие подчинённые. На общем построении батальона, среди вещмешков наших «матросиков», я, к своему восторгу, разглядел шестиструнную гитару! Как видно, Бог сжалился над нами и даровал морякам «душевное отдохновение» в минуты, свободные от несения службы. А пока: мы укомплектовывали наши подразделения личным составом. Заместитель командира батальона вызывал из строя каждого из вновь прибывших пофамильно, и объявлял ему номер взвода, к которому он был теперь приписан. Командиры взводов и их заместители стояли на тех местах, где названным бойцам нужно было построиться в две шеренги. В результате, через двадцать минут личный состав батальона, в количестве четырёх взводов, стоял посреди лагеря. Это было воинское формирование из офицеров и матросов запаса Военно-морского флота Советского Союза, призванных к выполнению своего воинского долга перед Родиной. Командир придирчиво оглядел наше «воинство», и подал команду своему заместителю. После того, как зам. комбата, уставным зычным голосом, громко и с расстановкой произнёс три «волшебных слова»: «Становись! Р-равняйсь! Смир-р-но!», батальон замер, выполнив команду. В наступившей тишине командир обратился к личному составу со своей первой, организующей и мобилизующей всех на славные воинские подвиги, речью.
Он поздравил нас с началом учебных военных сборов и предупредил, что с этой минуты мы подчиняемся всем законам и уставам воинской службы. На нас распространяются все обязанности и льготы военнослужащих. Сборы будут проходить в соответствии с учебным планом. Ответственным за выполнение учебного плана, назначается помощник командира батальона старший мичман такой-то. Командирам взводов составить график несения дежурно-вахтенной службы личным составом и передать их начальнику штаба. А сейчас всем вновь прибывшим заниматься размещением в палатках и обустройством на территории лагеря под командованием командиров взводов. Всем заступающим в суточный наряд, быть готовым к построению в 16.30. Дальнейшие мероприятия – в соответствии с распорядком дня. Вопросы есть? Вопросов нет! Разойдись!
Так началась наша служба. Как командиру взвода, мне предстояло познакомиться с личным составом вверенного мне подразделения. Тут выяснилось, что не хватает одного бойца, указанного в моём списке. Я доложил об этом начальнику штаба, и он обещал разобраться, так как, в организационной суматохе, могли ещё возникать различного рода накладки. Я занимался составление списков заступающих в наряд от моего взвода и знакомился с ребятами. После того, как я продемонстрировал им, что и как могу исполнять на гитаре, они меня зауважали, и хозяин гитары разрешил мне забирать её в свою палатку, когда захочу. Через пару дней нашёлся и «пропавший». Этот «сучок» просто не хотел чистить картошку и дежурить по кухне, поэтому не отзывался на поверках, где объявляли фамилии заступающих в очередной наряд. В конце концов, я его вычислил, и представил «пред светлые очи» начальства. На общем построении батальона командир прочитал ему «Кузькину мать» и объявил выговор в устной форме. А так же, напомнил, что всем, кто в период прохождения военных сборов допустит нарушение дисциплины или невыполнение приказов вышестоящего начальства, в военкоматы по месту их жительства будут направлены отрицательные характеристики. А время, проведённое на воинских сборах, не будет засчитано для оплаты по месту работы. Личный состав проникся сказанным, и желающих «откосить» от службы резко поубавилось.
На следующий день в наш лагерь приехали две военные автомобильные коротковолновые радиостанции Р-140. Нам даже разрешили побывать внутри одной из них. Приёмо-передающая аппаратура, расположенная на стойках, подмигивала красными огоньками дисплеев электронных ламп, которые отображали набранную частоту настройки. В помещении радиостанции могли разместиться только три человека одновременно, поэтому желающие познакомиться с военной техникой связи по нескольку человек поднимались в аппаратную, и мичман-связист показывал и рассказывал о назначении каждого электронного блока. Потом одна из машин уехала за пределы лагеря и скрылась за сопками. Мичман пытался установить связь с уехавшей машиной, но в коротковолновом диапазоне прохождение радиоволн в это время суток было плохим, да и окружающие сопки сильно отражали сигнал передатчика, не давая установить устойчивую связь между машинами. Потерпев фиаско (сокрушительную неудачу), и эта машина связи покинула расположение лагеря. Больше мы их не видели. По причине отсутствия какой-либо иной техники связи, нам пришлось нам заниматься изучением уставов и строевой подготовкой. Но поверхность местности для выполнения строевых упражнений совсем не годилась, так как была скалистой, неровной, и имела уклон в сторону озера. Когда наш командир убедился, что строевой шаг на этой, сильно пересечённой местности, нам отработать не удастся, он нас «обрадовал», что завтра мы будем рыть окопы полного профиля, что выдало в нём морского офицера, а не сухопутного.
Во-первых: вырыть что-либо в вечной мерзлоте - занятие весьма трудоёмкое и неблагодарное. Повреждение тонкого верхнего растительно-травяного слоя ведёт к заболачиванию почвы, и тундра превращается в непроходимое болото. А природоохранная служба даже здесь имеет большие полномочия. Поэтому без согласования с ней, на Крайнем Севере ничего не делается.
Во-вторых: чтобы вырыть окопы полного профиля в скалистом грунте среди сопок, нужно использовать или спецтехнику или взрывчатку. Лопатами тут не обойдёшься. Так, кто же даст всё это нашему командиру? Поэтому личный состав молча выслушал эту командирскую «шутку юмора», и не стал воспринимать грандиозные фортификационные планы начальства всерьёз.
Да и вообще, был конец рабочей недели, военного положения, вроде бы не объявляли, и командиру надлежало провести выходные в кругу семьи, а не тревожить нас своими фантазиями! В подтверждение наших предположений, к нам в лагерь приехал гарнизонный «ГАЗ-69» с передвижной киноустановкой. В палатке-столовой был установлен экран, и всё было подготовлено для просмотра фильма. Но, в самый ответственный момент, вдруг «сдох» дизель-генератор, который вырабатывал электричество для нужд лагеря. Наш зампотех, тоскливо глядя на заглохший движок, пытался вернуть его к жизни. На помощь к нему пришёл заместитель начальника штаба, который был дежурным по лагерю. Вместе они за полтора часа устранили неисправность, и, под радостное тарахтенье дизель-генератора, все отправились смотреть привезённый матросом-киномехаником героический фильм о Великой Отечественной войне. Этот случай из нашей «партизанской жизни» так и остался бы рядовым эпизодом, если бы не имел дальнейших последствий.
Заместитель начальника штаба так увлёкся починкой дизель-генератора, что забыл о своей ответственности за несение дежурной службы. И не организовал традиционную чистку картошки на завтрашний день силами подчинённых ему дневальных. Что на следующее утро вызвало резкое неудовольствие камбузников-срочников, которых каждый день привозили в наш лагерь из воинской части, к которой мы были приписаны. В результате, им пришлось кормить нас сухим пайком из консервов и хлеба, так как приготовить первое блюдо им было не из чего. Об этом инциденте было доложено после выходных нашему командиру. Учитывая, что это было нарушением воинской дисциплины во вверенном ему подразделении, командир собрал совещание штаба батальона, на которое был приглашён и я. Перед этим со мной провёл беседу наш начальник штаба, в плане того, что грядут перестановки в кадровом составе руководства батальона. Командир советовался со своим замом и начальником штаба, что по своим организационным способностям, нынешний зам. начальника штаба «не тянет» на эту должность. Слабоват он для работы с подчинёнными. А вот, с техникой он «на ты!» Поэтому его хотят перевести на должность зампотеха, нынешнего зампотеха перевести взводным, а меня назначить заместителем начальника штаба. Поэтому начальник штаба и хотел бы получить моё согласие на переход на новую должность. Я удивился, но согласился, руководствуясь скорее даже не тем, что хотел повышения, а тем, что мой непосредственный начальник был моим другом. Вот так, с его лёгкой руки, будучи младшим лейтенантом, я и стал обладателем «капитанской должности». Перспектива служебного роста была налицо! Оставалось только оправдать оказанное мне высокое доверие. Возможность подтвердить это делом представилась мне довольно скоро.
Погода совсем испортилась. Моросил мелкий дождик. В палатках было холодно и сыро. Проводить какие-либо мероприятия под дождём никому не хотелось, включая и нашего командира. Поэтому он нашёл для себя какие-то неотложные служебные дела в воинской части и, оставив вместо себя своего помощника – старшего мичмана, покинул расположение лагеря. Мичман был человеком пожилым, опытным, поэтому знал, что когда «солдат спит, то служба идёт». С матросами было то же самое. Поэтому, организовав несение дежурной службы, он распорядился, чтобы личный состав приводил своё обмундирование в порядок и занимался благоустройством жилых помещений под контролем взводных командиров. Сам он расположился в нашей палатке, которая была штабной, и, коротая время от завтрака до обеда, а от обеда до ужина, рассказывал нам различные истории из своей жизни и байки, которые у моряков никогда не заканчивались. Жить на севере - ему было не привыкать. Зимой здесь тоскливо, ветра сильные – лишний раз из дома не хочется выходить. А летом и грибы есть, и ягоды. Рыбалка, опять же, классная! Вот, только рыбнадзор здесь своё дело хорошо знает. Лучше ему не попадаться, любого нарушителя оштрафует, не смотря на звание и должность. А так, ничего, жить можно! Опять же, семья у него здесь. Когда дочки были школьницами, то хулиганили не хуже мальчишек. А, поскольку, родители почти всегда были заняты на службе или на работе, то они развлекались, как могли. Как-то раз, не поделили они что-то с соседом по лестничной клетке. Мужик он был вредный, склочный, и нажаловался на них отцу. Папа-мичман разобрался быстро, всыпал проказницам отцовского ремня для ума, и забыл о происшествии. Но девчонки не забыли, и устроили соседу «страшную месть»! Они разработали дерзкий план отмщения и успешно его реализовали. Нашли тонкую обёрточную бумагу и свернули из неё кулёк. В кулёк наложили свежих какашек и аккуратно его закрыли. Потом положили эту «мину» перед дверью соседа и подожгли. После чего позвонили в соседский дверной звонок и убежали. Сосед выглянул на лестничную клетку – никого нет. Только бумажный кулёк на полу перед дверью горит – разгорается! Какая первая естественная реакция будет у человека? Правильно, затоптать огонь ногами. Что сосед и сделал! Ну, а дальше, сами понимаете, что произошло! Мало того, что ему пришлось, потом, тапки отмывать, так ещё и лестничную площадку от дерьма отскабливать! К отцу жаловаться он не ходил - стыдно было это происшествие огласке предавать! А девчонки сами во всём папе признались, повинились и обещали больше так не делать. Отец их поругал для вида, но потом, наедине рассказывая жене о случившимся, не мог удержаться от смеха! Вот ведь, додумались же, чертовки! А сосед, действительно, дерьмовый человек был, не любили его в посёлке.
Понемногу, погода налаживалась. Но не все из нас перенесли холод и сырость без последствий. Некоторые простудились, поднялась температура. Их отправили в медсанчасть на бортовом КамАЗе с тентом. Это стало для заболевших возможностью побывать в посёлке, посмотреть на «цивилизованную жизнь», курева прикупить или ещё чего-нибудь, по желанию. Командир же наш, зря время не терял, и нашёл, чем занять личный состав. Поскольку все «рядовые партизаны» имели рабочие специальности, то начальство воинской части решило поиметь с этой бесплатной рабочей силы свою выгоду.
Официально увольнения в посёлок для нас были запрещены. Но добровольцам, которые владели строительными специальностями, предлагали в составе рабочей группы выезжать на подконтрольные воинской части объекты, находящиеся в посёлке, для выполнения там строительных и ремонтных работ. Таким образом «работягам» можно было и обстановку сменить, и в магазин заглянуть. А то, однообразная жизнь в лагере всех уже достала, и народ был готов выполнить любую предложенную работу, лишь бы не видеть эти, опостылевшие всем, сопки и озеро с ледяной водой. Меня назначили старшим офицером рабочей группы. Моей задачей было сопровождать личный состав до места работ, обеспечивать выполнение порученных заданий, и на месте решать текущие вопросы. После того, как мы съездили в посёлок в первый раз, и народ вернулся в лагерь с куревом, печеньем, сгущёнкой и пивом, от кандидатов поучаствовать в рабочей группе не было отбоя. Приходилось, даже, устанавливать очерёдность среди желающих поработать. Нам выдавался сухой паёк, в виде рыбных консервов и хлеба. В воинской части нас курировал мичман, который организовывал для нас фронт работ. Поскольку ребята старались выполнять всё качественно, то мичман, в благодарность, приводил нас в матросскую столовую воинской части и нас кормили полноценным вкусным флотским обедом. После нашего лагерного меню, питание здесь нам казалось ресторанным! Вот, только, по началу, не рассчитывали на нас на местном камбузе, поэтому количество съеденных нами порций автоматически вычиталось из питания тех, кто приходил в столовую позже – подменившихся на вахте, или на кого был оставлен расход. Старший по камбузу, втихаря, только виновато разводил перед ними руками, дескать, был приказ от вышестоящего начальства накормить сначала этих «партизан». А вам, ребята, только вот, что осталось… Извините, но, что я сделаю? Нам было чертовски неудобно, что мы оставили кого-то голодным. Поэтому, на следующий раз, мы взяли с собой несколько замороженных рыбин, хлеб и упаковку макарон, чтобы отдать это на камбуз воинской части в качестве компенсации за наше питание. Старший по камбузу удивился и сказал, что больше не привозили ничего, так как, нас, всё равно, с одного продовольственного склада снабжают. Просил только предупреждать: сколько человек придёт на обед в следующий раз, чтобы подавать рапортичку и на нас. Пока моя бригада работала на объекте внутри воинской части, мичман устроил мне небольшую экскурсию по территории. Мы побывали почти во всех помещениях: в кубриках, в Ленинской комнате, библиотеке, и даже, мне разрешили посидеть немного на приёмном узле связи. Там работала смена из нескольких матросов-радистов, которые принимали сообщения, передаваемые азбукой Морзе. Скорость была не очень высокой, поскольку информация передавалась только группами цифр. Я прекрасно принимал на слух то, что звучало из громкоговорителя на стене. Дежурные радисты записывали карандашами в блокнотах одно и то же принимаемое сообщение сразу вдвоём или втроём, чтобы исключить ошибки при приёме. Минут через пятнадцать, мы с мичманом покинули узел связи и отправились проверить наших подопечных. Ребята почти всё уже закончили, и просили разрешить им сходить в магазин в посёлке. Мичман разрешил, предупредив, что через час за нами придёт машина, чтобы отвезти нас обратно в лагерь. Мы с ребятами отправились в посёлок.
Все военные городки на побережье Северного Ледовитого океана похожи друг на друга, как родные братья. Отличаться они могут только очертаниями бухт и заливов, окружённых сопками, да различными вариантами памятников морякам-героям Заполярья. В остальном архитектура обшарпанных пятиэтажек и деревянных развалюх повторяют друг друга вплоть до мелочей. Поэтому, побывав хотя бы в одном таком посёлке, можно составить представление обо всех остальных. Жить здесь людей заставляет только служба. После истечения срока службы, все устремляются на «большую землю». Коренное местное население посёлков, по сравнению с приезжими, не многочисленно, и живёт, в основном, в тундре, сопровождая стада северных оленей, или занимаясь промыслом рыбы и зверя. Именно в таком посёлке жили мои свадебные свидетели. Через год после нашей с Ириной свадьбы они поженились. А после выпуска свидетеля из военно-морского училища, он получил назначение на службу в Гремиху. Наших свидетелей я даже провожал год назад в Мурманском пассажирском порту на теплоход, случайно встретив их в здании Морского вокзала. Но в настоящее время их здесь не было, и я знал, что они уехали в отпуск на «большую землю». Закупив в магазине всё, что нам было нужно для «выживания», мы вернулись к воротам КПП воинской части, и приехавшая за нами машина отвезла нас назад в лагерь.
Так и продолжалась наша служба. С каждым днём «больных» становилось всё больше, и однажды, для моей «рабочей группы» не хватило мест в фургоне приехавшей за нами машины. Вопрос был решён мною кардинально. Я приказал водителю-срочнику полностью освободить фургон от людей. Когда «захиревшее воинство», кряхтя и чертыхаясь, спустилось на землю, я дал команду построиться всем в две шеренги. Потом достал список «рабочей группы» и, вызывая их пофамильно, велел занимать места в кузове. Когда все «мои» уселись на скамейках, я разрешил подниматься в кузов оставшимся «больным». Все «желающие» не поместились, но это меня не очень волновало, потому что, половина из них хотели просто прогуляться в посёлок на машине. А кто «больной» или «здоровый», они разбирались уже самостоятельно между собой. Почти две недели я возглавлял «рабочую группу», обеспечивая бесперебойное выполнение порученных нам работ, и неформальное «дополнительное снабжение» личного состава лагеря ассортиментом поселкового военторга. Несколько раз в нашей палатке мне пришлось давать сольные концерты под собственный аккомпанемент на шестиструнной гитаре, которую владелец разрешал мне брать по первому моему требованию. Я пел ребятам все песни, которые знал, и в наступившей вечерней тишине, прекращал пение, думая, что все уже спят. Но никто не спал. Все слушали! И нетерпеливые возгласы моих товарищей заставляли меня продолжать петь ещё и ещё. А потом меня стали приглашать ребята из других палаток, и там всё повторялось сначала.
Когда мы уже почти перестали считать дни до нашего «дембеля», вращаясь в этом ежедневном круговороте повторяющихся изо дня в день событий, Судьба сжалилась над некоторыми из нас. Командир посчитал, что батальон, в целом, успешно справился с поставленными учебными и практическими заданиями по военной подготовке. Поэтому, в качестве поощрения за службу, он разрешает досрочно убыть со сборов домой тем из нас, кто хорошо проявил себя в соблюдении воинской дисциплины, показал свои деловые и морально-психологические качества и достоин присвоения очередного воинского звания офицера запаса. Я оказался в составе первой четвёрки, отправляемой в Мурманск на теплоходе ближайшим рейсом. На самом деле, скорее всего, продолжался сезон летних отпусков военнослужащих, и с билетами на теплоход было напряжённо. Поэтому нас отправляли мелкими партиями, чтобы не вызвать транспортный коллапс на линии морского пассажирского сообщения между побережьем и Мурманском.
Накануне отъезда, мы обменялись с нашими остающимися товарищами адресами и номерами телефонов в Ленинграде. Эти дни, проведённые вместе в сырых палатках, в тундре, на берегах студёного озера Топор, сделали нас однополчанами. А это звание ко многому обязывает. Через день нас, «счастливчиков», провожали до машины наши товарищи. Помимо моих друзей и однокашников по ЛМУ, мне жали руку ещё с десяток человек, которым запомнились мои вечерние концерты. Они выражали мне искреннюю благодарность за мои выступления и высказывали надежду, что, может быть, им опять удастся повстречаться со мной на сборах в следующий раз. Я жал протянутые мне руки и в душе надеялся на то, что в эти места больше уже никогда не вернусь.
Когда мы разместились в четырёхместной каюте теплохода «Клавдия Еланская», то с лёгким удивлением привыкали к «гражданскому» внешнему виду друг друга. Мы привыкли каждый день видеть своих друзей в чёрной «военморовской» форме. А вот, чтобы отвыкнуть от этого, требовалось некоторое время. Но его было у нас вполне достаточно до того, как мы вернёмся в Ленинград. Душа у каждого ликовала и с нетерпением ждала этого возвращения домой.
Нашего радиста-однокашника по ЛМУ в этом рейсе на борту «Клавдии Еланской» не было. Он находился в очередном отпуске. Поэтому мы смешались с остальными пассажирами теплохода и проводили время в одинаковой со всеми праздности. Когда мы пришли на ужин в ресторан, где заняли места за столом в соответствии с номерами, указанными в наших посадочных талонах, официантка огласила нам весь небольшой перечень подаваемых блюд, записала в своём блокноте, что кому принести и спросила, что мы желаем на третье блюдо: чай или кофе с молоком? Мы, не сговариваясь, хором, громко ответили, что «только не кофе с молоком!!!» Официантка испуганно вздрогнула от нашего вопля, и философски подытожила: «Ну, тогда чай!» «Чай, только, чай!» - подтвердили мы, и от души рассмеялись тому, что было понятно только нам одним.
Через неделю мы уже встречались с некоторыми из наших ребят в военкомате Калининского района города Ленинграда, где в наших военных билетах военком ставил отметку о проведённых воинских сборах и присвоении очередного воинского звания. Так я стал «лейтенантом флота Российского», а в графе «занимаемая должность» теперь значилось: «заместитель командира штаба батальона связи ВМФ». Через пару недель мне стали звонить мои друзья по сборам. А с моим начальником штаба, инженером с «Ленфильма», мне, даже, впоследствии пришлось поработать несколько лет на этой киностудии в «Цехе звукотехники».
Но это, как пишется в романах, «уже совершенно другая история!»
К о н е ц