3
“Прыгун”
Незадолго до Рождества я участвовал в расследовании убийства на станции метро Бейкер-стрит. И там познакомился с неким сержантом Джагетом Кумаром, исследователем городов, экспертом по тайникам и ответом британской транспортной полиции Малдеру и Скалли.
Вместе мы помогли поймать убийцу, обнаружили целую подземную цивилизацию, пусть и небольшую, и, к сожалению, разрушили одну из платформ на Оксфорд-Серкус. Во время этой неразберихи я на полдня оказался погребённым под землей, где мне приснился сон наяву, который до сих пор не даёт мне уснуть. Но это, как говорится, совсем другая история.
Несмотря на то, что к концу января службы восстановили нормальную работу, я не был особенно популярен среди лондонских транспортников, включая метро и транспортную полицию. Возможно, именно поэтому, когда Джагет сказал, что у него есть кое-какая информация для меня, мы встретились не в штаб-квартире БТП в Кэмден-Тауне, а в кафе чуть дальше по дороге.
Мы сидели за кофе, и Джагет достал свой "Самсунг", открыл несколько файлов. “На прошлой неделе у нас в Паддингтоне был “прыгун”. И он подходит под ваш список”.
"Безумие" ведёт список потенциально интересных людей, сокращающегося числа выживших магов со Второй мировой войны, подозреваемых Маленьких Крокодилов и людей, которые общаются с фейри. Поднимается флажок, если кто-то обнаруживается Встроенной Разведывательной Платформой.
Джагет повернул планшет, чтобы показать мне фотографию белого человека средних лет с редеющими светлыми волосами и тонкими бескровными губами. Судя по его бледности и остекленевшему взгляду, снимок был посмертным — такой показывают родственникам и потенциальным свидетелям, не пугая их до смерти. Это всегда имеет смысл, если пострадавший был членом общественности, бросившимся под поезд. Двести сорок тонн паровоза могут испортить вам весь день.
– Ричард Льюис, – добавил Джагет. – Сорок шесть лет.
Я поискал его в своей маленькой чёрной книжке, где все потенциальные Маленькие Крокодилы располагались по дате рождения. Увидев это, Джагет улыбнулся: “Приятно видеть, как ты осваиваешь потенциал современных технологий”.
Но я проигнорировал его. Ричард Льюис действительно учился в Оксфорде с 1985 по 1987 год, но не был в основном списке подтверждённых Маленьких Крокодилов. Он входил во второй список, составленный из тех, кто был лично обучен Джеффри Уиткрофтом, бывшим официальным магом и достаточно глупым человеком, чтобы преподавать магию неофициально. Найтингейл ругается не очень часто, но, говоря о Джеффри Уиткрофте, чертовски этого хочет.
– Ты показываешь его только потому, что он есть в списке? – спросил я.
– В этом самоубийстве было что-то не так.
– Его толкнули?
– Посмотри сам, – сказал Джагет и включил записи камер видеонаблюдения на своём планшете. Поскольку станции метро Лондона являются мишенью для всего, от случайного общественного мочеиспускания до массового убийства, камеры захватывают всё внутреннее пространство – буквально от стены до стены. – Вот он идёт.
Джагет, очевидно, поработал с записями всех камер, комбинируя, чтобы увеличить наглядность. Показывалась целая история с довольно большим количеством ненужного таланта. Её можно было поставить на музыку, что-нибудь мрачное и немецкое, а потом продать в художественную галерею.
– Насколько ты скучал, делая это? – не удержался я.
– Не у всех работа полна тайн и волшебства. Смотри, он едет на эскалаторе до самого верха, но, прежде чем добраться до билетного барьера, поворачивается и снова спускается вниз.
Я наблюдал, как Ричард Льюис терпеливо шаркает по коридору вместе с остальной толпой, спускается по лестнице и выходит на платформу. Он пробирался вперёд, пока не оказался на жёлтой линии, обозначавшей край. Там, глядя прямо перед собой, он ждал следующего поезда. Когда тот появился, Льюис повернул голову, наблюдая его приближение, а затем в самый подходящий момент, как сказал Джагет, прыгнул прямо перед ним.
Наверняка были ещё кадры столкновения, но, к счастью, Джагет не счёл нужным навязывать их мне.
– Откуда он приехал?
– Лондонский мост. Он работал в Совете Саутуорка.
– Зачем он приехал с одной станции на другую, прежде чем покончить с собой?
– О, в этом нет ничего необычного. Была одна женщина, которая остановилась, чтобы доесть чипсы, прежде чем прыгнуть, и один парень из Саут-Кена, который не делал этого, пока там были дети. Одетый в респектабельный костюм в тонкую полоску и держащий зонтик, он заметно волновался с каждой упущенной возможностью. Наконец оставшись на платформе один, он поправил манжеты и галстук. Будто хотел произвести хорошее впечатление, когда доберется “туда”. Но тут на платформу спустилась целая школьная компания. Видел бы ты его лицо. Он так расстроился.
– Так ему это удалось?
– Нет, к тому времени кто-то в диспетчерской заметил неладное и побежал вниз, чтобы вмешаться. Человека в полосатом костюме задержали и отправили в психиатрическое отделение для краткой беседы с дежурным психологом.
– Интересно, он пытался ещё раз?
– Пока нет.
– Так чем же подозрителен наш мистер Льюис?
– Местом прыжка. “Прыгуны”, как правило, вполне предсказуемы в выборе точки прыжка в небытие. Если они просто взывают о помощи, то идут в дальний конец платформы, так что поезд почти останавливается перед ними. Если настроены серьёзно, то идут в противоположный конец, где машинист не успевает среагировать и поезд идёт полным ходом. Чёрт, если ты там, то не обязательно прыгать — просто высунься, и поезд снесёт тебе голову.
– А если они прыгнут с середины?
– Это когда не уверены. Немного сомнений, и идут в одну сторону, а если уверены, то – в другую.
– Мистер Льюис стоял в середине. То есть он был в раздумьях?
– Мистер Льюис, – Джагет прокрутил запись на момент перед прыжком. – Вышел из пассажирского входа и остановился. Если бы поезд пришёл немедленно, я бы понял. Но ему пришлось ждать. Будто его положение на платформе не имело значения.
Я пожал плечами: “И что?”
– Твоя позиция всегда важна. Это последнее, что ты собираешься делать – смотреть на поезд. Он же просто бросил взгляд на поезд, чтобы правильно рассчитать время, и бах! ушёл. Посмотри на уверенность в этом прыжке, никаких колебаний.
– Я преклоняюсь перед твоим превосходным знанием самоубийств под поездами. А что, по-твоему, могло случиться?
Джагет задумчиво посмотрел на свой кофе, а потом спросил: “Разве можно заставить людей делать что-то против их воли?”
– Имеешь в виду гипноз?
– Больше, чем гипноз. Как мгновенное промывание мозгов.
Я вспомнил, как впервые встретил Безликого, и как он небрежно приказал мне спрыгнуть с крыши. Я бы так и поступил, если бы не выработал сопротивление такого рода вещам. “Это называется чары”, – сказал я.
Джагет некоторое время смотрел на меня и спросил: “Ты можешь это сделать?”
– Я спрашивал Найтингейла о чарах, и он ответил, что даже самый простой тип чар – это заклинание седьмого уровня, и результаты его нельзя назвать надёжными. – Особенно когда ты считаешь, что не сложно защититься.
– А твой босс сможет?
– Он говорит, что знает теорию, но на самом деле никогда этого не делал. Думаю, для него это не джентльменский поступок.
– Ты знаешь, как это работает?
– Активируешь форму, а затем говоришь объекту, что делать. Доктор Валид считает, что при этом меняется химия мозга объекта, делая его необычайно внушаемым, но это всего лишь теория.
Пока да. Только в планах моих и доктора набрать добровольцев и проверить кровь до и после. И это лишь начало. Список необходимого для проверки велик. Требуется получить одобрение Найтингейла и Совета по медицинским исследованиям.
– Думаешь, мистер Льюис был вынужден покончить с собой? – спросил я. – На основании чего? Из-за места, откуда он прыгнул?
– Не только это, – Джагет выбрал на планшете ещё одну запись. – Посмотри.
Ричард Льюис крупным планом поднимался на эскалаторе в вестибюль. Разрешение на камерах видеонаблюдения быстро улучшается, и лондонское метро укомплектовано лучшими с тех пор, как актуальным стал терроризм. Но изображение ещё страдало от зернистости и внезапных изменений освещения.
– Что мне искать? – поинтересовался я.
– Посмотри на его лицо.
Усталое лицо обычного пассажира, с редкими проблесками интереса, когда что-то или кто-то привлекали его внимание. Поднимаясь по эскалатору, он по меньшей мере дважды взглянул на часы — ему не терпелось успеть на ранний поезд в Суиндон.
– Он живёт на окраине, – сказал Джагет, и мы на мгновение разделили непонимание необъяснимого жизненного выбора пассажиров.
Изображение было достаточно хорошим, чтобы запечатлеть момент, когда он, сойдя с эскалатора наверху, оглядел турникеты, ещё раз взглянул на часы и решительно направился к избранному выходу. Затем он остановился и на мгновение заколебался, прежде чем повернулся на каблуках и направился к спускающемуся эскалатору на свидание с торцом подвижного состава.
Выглядело так, будто он только что вспомнил что-то.
– Слишком быстро, – сказал Джагет. – Ты что-то вспоминаешь, останавливаешься, думаешь “О боже, я должен спуститься по эскалатору, неужели мне это так сильно нужно?” И только потом ты поворачиваешься.
Он был прав. Ричард Льюис остановился и повернулся так резко, словно находился на плацу и получил приказ. Когда он ехал обратно, выражение его лица было рассеянным и сосредоточенным, будто он думал о чём-то важном.
– Не знаю, чары ли это, – сказал я. – Но это определённо что-то. Думаю, мне нужно ещё одно мнение.
Но я уже думал, что это проделки Безликого.
– Хитро, – подытожил Найтингейл просмотр отснятого материала в нашем подземном зале. – Это очень ограниченная техника, и станция метро в час пик вряд ли является идеальной средой для её применения. Есть ли фильм с широким обзором зала ожидания?
Мне потребовалось несколько минут, чтобы откопать нужные файлы среди присланных Джагетом, не в последнюю очередь из-за его эксцентричной схемы их маркировки. Найтингейл удивился лёгкости и скорости манипуляций записями: “И это лента?”
Я не сказал ему, что всё это хранится в виде двоичной информации на быстро вращающихся блестящих дисках, главным образом потому, что пока он поймёт технологию, она будет заменена другой.
Около часа он прохаживался взад и вперёд по записям зала ожидания, пытаясь высмотреть практикующего среди толпы пассажиров. Уровень концентрации Найтингейла может быть пугающим, но даже он не смог выделить никого подозрительного.
– Он мог идти в двух шагах позади него, – сказал Найтингейл. – Но… никого похожего на представляемый нами его образ.
Лесли, когда мы позже проинформировали её, хотела знать, почему мы вообще подумали на Безликого. “Это могла быть одна из речных подружек Питера, – сказала она. – Или что-то ещё столь же странное, с чем мы еще не сталкивались”.
Я обратил её внимание на присутствие Ричарда Льюиса в списке потенциальных Маленьких Крокодилов. Она посчитала это возможной зацепкой и посоветовала проверить: “Тебе нужно съездить к нему домой и всё обнюхать. Если что-нибудь найдёшь, займёмся самоубийством”.
– Хочешь поехать со мной?
Но Лесли сказала, что хотя перспектива однодневной поездки в Суиндон и привлекательна, ей придётся отказаться от этого удовольствия. “Я должна закончить отчёт о Нольфи великолепном. Даже два отчёта, один для файлов “Безумия” и очищенная версия для отдела”, – Лесли особенно хорошо удавалось последнее.
– Собираюсь обвинить его в попытке проделать трюк с жидкостью для зажигалок, но с использованием бренди, – уточнила она. – Таким образом, его официальное заявление о том, что он делал неудавшийся магический трюк, будет противоречить доказательствам.
Естественно, мы не собирались предъявлять ему обвинение. Вместо этого – "лекция по безопасности" от доктора Валида. Получаса общения с добрым доктором и его демо-секциями мозгов достаточно, чтобы на всю жизнь отвадить любого от магии.
Так что я забрался в "Асбо" и направился по шоссе М4 в просторы Долины Темзы. Большую часть пути шёл дождь, и радио угрожало наводнением.
Ричард Льюис жил в коттедже второго класса с крытой соломой крышей, собственной подъездной дорожкой и проглядывавшим сквозь пелену дождя садом. Безумно живописное место, которое покупают люди с деревенскими фантазиями и сараем, полным денег. Глядя на него, я пожалел, что не успел проверить финансы мистера Льюиса – он никак не мог позволить себе такое место, работая в Саутуоркском Совете. Подумалось нехорошее – не мошенничал ли он, или пожадничал, попросив немного больше у дурного человека. Или его зарегистрированный гражданский партнёр, некий мистер Филипп Оранте, был богат.
Я припарковался рядом с зелёным "Рейндж Ровером", которому было меньше года и который, судя по колёсным аркам, никогда не съезжал с дороги и шуршал по мокрому гравию подъездной дорожки к входной двери. Несмотря на ранний полдень, из-за низкой облачности и мороси было достаточно сумрачно и включён свет на первом этаже. Я почувствовал облегчение, так как решил не звонить заранее.
Предпочитаю не звонить, если могу избежать этого, – лучше прийти на чей-то порог в качестве ужасного сюрприза. Обычно всё идёт гладко, если люди, с которыми ты разговариваешь, не имеют возможности отрепетировать своё алиби, подумать о том, что говорить, спрятать улики, похоронить части тела – что-то в этом роде.
У дубовой входной двери был настоящий колокол, звучащий словно коровий колокольчик. Соломенная крыша, нависшая над крыльцом, пыталась закапать мне спину, поэтому я отступил в сторону, ожидая продолжения. Территория вокруг дома – слишком большая для сада – была влажна и тиха под лёгким дождиком. Откуда-то из-за угла доносился запах мокрого розового куста.
Дверь открыла женщина средних лет с круглым смуглым лицом, чёрными глазами и короткими тёмными волосами – филиппинка, мелькнула мысль. В белом пластиковом фартуке поверх синей полиэстеровой туники и жёлтых перчатках для мытья посуды. Она не казалась взволнованной, увидев меня.
– Могу вам помочь? – её акцент был мне не знаком.
Я представился и попросил разрешения поговорить с мистером Оранте.
– Это из-за бедного Ричарда?
Я подтвердил и услышал в ответ, что сердце Филиппа разбито. “Какая жалость”, – она пригласила меня войти и велела подождать в гостиной, пока сходит за Оранте.
Интерьер коттеджа был удручающе безлик – кремовые диваны, стальная трубчатая мебель и белых оттенков стены. Только картины на стенах, в основном чёрные и белые фото-принты, имели какой-то характер. Я рассматривал портрет пары новоорлеанских джазменов, когда женщина в фартуке вернулась с Филиппом Оранте.
Невысокий худощавый мужчина лет тридцати пяти. Несмотря на худощавое лицо, чертами лица достаточно схож со смуглой женщиной. Старшая сестра, может тётя. Вряд ли мать, не кажется достаточно зрелой.
– Вы родственник?
– Филипп – мой сын, – ответила она за него. – Мой старший сын.
– Она пришла, чтобы ... э-э ... помочь, – сказал Филипп. – Потом.
Он жестом предложил мне сесть, и я машинально подождал, пока он выберет диван, прежде чем усесться на стул – чтобы сохранить преимущество в росте. Мы прошли наш путь в обычных дебютных разговорах – я сожалел о его потере, он сожалел, что я сожалею, и не хотел бы я выпить кофе.
Всегда принимаешь кофе от скорбящих родственников, так же как всегда начинаешь с механического выражения соболезнований. Банальность этого обмена помогает успокоить свидетеля. Люди, чья жизнь была недавно разрушена, ищут порядка и предсказуемости – даже если это всего лишь мелочи. В это время наиболее полезно выглядеть флегматичным, говорить медленно, и в девяноста процентах случаев они расскажут тебе всё, что ты хочешь знать.
Акцент Филиппа я принял за канадский, оказалось – калифорнийский. Сан-Франциско, если точнее. Мать была филиппинкой, переехала в Калифорнию в двадцать лет и познакомилась с отцом Филиппа, чьи родители тоже были филиппинцами, но сам он родился в Сиэтле. Поэтому мы немного сблизились, обсуждая радости взросления с расширенной диаспорой семей и матерями, необоснованно считающими приоритетами молодого человека школьную работу, домашние дела и семейные обязательства.
– Мы работали над внуками, – сказал Филипп.
Усыновление или суррогатное материнство, подумал я. Но не успел спросить. Его мама принесла нам кофе на эмалированном подносе с нарисованными на нём котятами. Дождавшись, когда она поспешила обратно, я спросил, как он переехал в Великобританию и познакомился с Ричардом Льюисом.
– Я был интернетный миллионер, – просто ответил он. – Соучредитель компании, о которой вы никогда не слышали, которая была выкуплена более крупной компанией. С последней я подписал соглашение о неразглашении. Они дали мне огромный опцион на акции, который я обналичил как раз перед тем, как рынок обрушился.
Он тонко улыбнулся мне. Очевидно, это было его стандартное разглагольствование, с соответствующими паузами для печального смеха и самоуничижительного хихиканья – пожалуй, первое, рассказанное после смерти партнёра.
– Я всегда волнуюсь, когда всё слишком хорошо, – сказал он.
С заработанными миллионами он отправился в Лондон, чтобы познакомиться с культурой, ночной жизнью и прежде всего потому, что никто из его ближайших родственников там не жил.
– Я люблю свою семью, – сказал он, глядя вслед матери. – Но вы же знаете, как это бывает.
Он познакомился с Ричардом Льюисом в Королевской опере во время представления оперы Верди "Бал-маскарад". Он поддался внезапному порыву и оказался в секции для стоячих, когда хорошо одетый незнакомец повернулся к нему и сказал: "Боже, это чертовски ужасное представление”.
– Он сказал, что знает минимум пять вещей, которые предпочёл бы сделать сейчас. Я спросил его, что находится в самом начале списка, и он ответил: “Ну, для начала неплохо бы выпить чего-нибудь покрепче, как ты думаешь?” – и мы пошли выпить, и всё, стрела Купидона попала прямо между глаз.
Но это была не совсем любовь с первого взгляда. Филипп не для того перелетел через океан с большим состоянием, чтобы согласиться на первое приличное предложение. “Он работал над этим, был методичен, терпелив и ... – Филипп отвёл взгляд и некоторое время смотрел на пустой кусок стены, переводя дыхание. – Действительно чертовски смешно”.
Через три месяца они поженились, или, точнее, вступили в Гражданский союз, с должной церемонией, торжеством и подобающим брачным контрактом. “Это была идея Ричарда”.
Я решил, что сейчас самое подходящее время для анкеты. Она была составлена доктором Валидом и Найтингейлом, чтобы выявить доказательства реальной магической практики, а не просто интерес к оккультизму, историям о привидениях, фантастическим романам и той “религии старого времени”. Доктор Валид вставил несколько вопросов из установленных психометрических и социологических опросов, чтобы звучало достоверно. Я назвал это тестом Войта-Кампфа, хотя шутку понял только доктор Валид – и он нашёл её в Википедии.
– Это для того, чтобы предоставить информацию об этих… трагических инцидентах, – пояснил я Филиппу. – И увидеть, что можно сделать, чтобы предотвратить их в будущем.
До сих пор я в основном опрашивал потенциальных Маленьких Крокодилов, делая вид, что делаю это на совершенно случайной основе. Наблюдая за выражением лица Филиппа, я решил, что нам придётся придумать совершенно новую стратегию обращения с родственниками, потерявшими близких. Либо это, либо пусть доктор Валид сам тестирует.
Филипп кивнул, как будто всё это вполне разумно – возможно, он просто был доволен проявленному к нему интересу. Тест начинался с пары психологических вопросов в качестве разминки, и я чуть не пропустил номер пять: "Показал ли испытуемый неудовлетворённость каким-либо аспектом своей жизни?” – доктор Валид подчёркивал обязательное соблюдение заданной последовательности вопросов.
– Я так не думал, – сказал Филипп. – Нет, пока не увидел запись аварии.
– Они позволили вам увидеть её?
– О, я настаивал. Думал, что Ричард никогда не покончит с собой. Какие у него могли быть причины? Но трудно спорить с очевидным для твоих глаз.
Я перешёл к “духовным” вопросам, которые показали, что Ричард был почти англиканцем, а Филипп – почти католиком. Филипп с гордостью сообщил, что его мать перестала быть практикующей католичкой на следующий день после его отъезда. “Она говорит, что вернётся в церковь в тот день, когда он попросит прощения”.
Льюис не имел никакого интереса к оккультизму, кроме того, что нужно было ценить Вагнера или “Волшебную флейту”, и у него не было ни книг о магии, ни много книг вообще.
– Он раздал большую часть своих старых книг, когда мы переехали сюда, – добавил Филипп. – И он говорил, что его "Киндл" гораздо удобнее для поездок в Лондон. Теперь я возмущён всеми часами, которые он провёл в поезде. Но он любил свой дом здесь и не хотел бросать работу.
Филипп не мог понять, почему. “Я знаю, что он не получал ничего, кроме удовлетворения от работы”.
Конечно, Филипп мог бы использовать его в своей собственной компании, занимающейся финансированием высокотехнологичных стартапов. Но “Ричард терпеть не мог работать в Лондоне, говорил, что ненавидит город. Я умолял его уволиться лет на пять, но он не захотел”.
– Он не говорил, почему? – спросил я.
– Нет. Он всегда менял тему.
До этого момента я рисовал, но теперь начал делать заметки. Сохранение тайны всегда вызывает подозрения у полиции. Мы готовы поверить в возможность совершенно невинного объяснения, но никогда не делаем на это ставку.
Я спросил, есть ли какие-то аспекты работы Ричарда в качестве градостроителя, о которых он говорил больше, чем о других, но Филипп этого не заметил. Ричард также не жаловался на случаи коррупции или на то, что на него оказывалось какое-либо давление, чтобы повлиять на его планы.
– И что бы его здесь ни удерживало, он, очевидно, покончил с этим, потому что сказал мне, что уходит, – Филипп отвернулся, потянулся за чашкой чая, чтобы скрыть слёзы.
Суетливо вернувшаяся мать увидела слёзы и бросила на меня ядовитый взгляд. Я быстро пролистал последние листы анкеты, ещё раз выразил свои соболезнования и ушёл.
Что-то подозрительное и, возможно, сверхъестественное случилось с Ричардом Льюисом, но поскольку он явно не был практикующим, я не мог понять, как он связан с миром современной магии. Вернувшись в "Безумие", я написал и зарегистрировал необходимые два отчёта. Заранее не знаешь – либо сработает какая-то совершенно другая линия расследования, либо ты никогда не узнаешь, что, чёрт возьми, происходит.
Интуиция подсказывала мне – мы никогда не узнаем, почему Ричард Льюис бросился под поезд, что только доказывает – никогда нельзя доверять своему чутью.