***
Заканчивался 1957 год.
Страна уже четвертый год жила без Сталина. Были прекращены старые репрессии и предотвращены новые. И после четырех лет сложной борьбы за власть, которая развернулась между соратниками И.В. Сталина сразу после его смерти 5 марта 1953 года, к власти в государстве летом 1957 года пришло новое руководство во главе с Н.С. Хрущевым, которое в корне изменило внутреннюю политику страны.
Разоблачение на ХХ съезде партии культа личности Сталина имело далеко идущие последствия. Это был поистине исторический съезд. Именно с него в стране начались кардинальные политические и экономические перемены, а период хрущевских реформ вошел в историю под симпатичным названием «оттепель».
С наступлением оттепели в стране начался процесс реабилитации жертв политических репрессий, достигающих сотни тысяч человек. Многие из них были реабилитированы посмертно.
Были «прощены» репрессированные народы – чеченцы, ингуши, калмыки, крымские татары и другие, выселенные Сталиным со своих земель. Все эти народы были возвращены на свои территории и восстановлены в правах. Казалось, что страна очнулась после долгого оцепенения и вдруг вся разом пришла в движение.
Жизнь кипела.
В семье Беловых на исходе лета 1957 года тоже произошли важные изменения. В связи с новым назначением отца они собирались в далекий Азербайджан, в город Баку.
Азербайджанская Советская Социалистическая Республика располагалась в Закавказье и добраться до нее из Прибалтики было делом не таким уж простым и для этого требовалось проехать почти всю страну с севера на юг. Путешествие предполагалось долгим и к нему надо было основательно подготовиться. Но пока мама собирала в дорогу не бог весть какое добро, Володя проводил последние оставшиеся дни с приятелем.
- Скоро уеду, - заводил он первым разговор.
Его дружок Серега Иволгин неодобрительно обрывал его:
- Да, слышал я уже!
Ему было жаль расставаться с Вовкой, но он тоже был сыном офицера и знал, что от его желания ничего не зависит. Придет время, и они тоже всей семьей куда-нибудь поедут.
- Я тебе напишу, когда мы в этот Баку приедем.
- Хорошо. Напиши, - кивал он. – Вдруг и моего папку туда переведут. Может, еще и свидимся.
- Нет, - возражал Вовка, - не переведут. Если сразу не перевели в Баку, значит или здесь останетесь, или в другое место поедете.
- Знаю, - обреченно произносил он и они умолкали.
Бывало вот так, оборвав разговор, они подолгу молча сидели на лавочке, думая каждый о своем, наслаждаясь последними днями дружбы.
И вот ожидаемый день отъезда наступил. Семья Беловых, а с ней и еще несколько офицерских семей покидали военный гарнизон навсегда. На железнодорожной платформе среди провожающих был и Сережка Иволгин.
- Ну, прощай, друг, - пожал Серега Володину руку, когда уже все пожитки Беловых, упакованные в коробки и узлы, а вместе с ними и кое-что из мебели были загружены в крытый товарный вагон.
Это был один из тех вагонов, которые во время войны использовались для переброски на фронт солдат, боевого оружия и снарядов. А нынче в мирное время командование полка, расщедрившись, выделило в знак особого расположения на каждую семью по отдельному вагону. И ничего, что все они были старыми, не оборудованными для перевозки пассажиров на длинные расстояния и не имели удобств, зато на недели, а то и месяцы, они становились для всех переселенцев жильем – своеобразным домом на колесах.
- Прощай, - ответил другу Володя и, ухватившись за протянутую руку отца, ловко запрыгнул в открытую дверь вагона.
Раздался свисток и паровоз, выпустив белые клубы дыма, судорожно дернулся и, медленно набирая скорость, потянул за собой вдаль странный и необычный на первый взгляд жилищно-коммунальный поезд, оставляя далеко позади себя леса, озера, жилые дома, хозяйственные постройки и маленькую литовскую станцию с Серегой Иволгиным на перроне.
***
Из рассказов отца Володя знал, что Азербайджан – одна из союзных республик, находится на Кавказе, на южной окраине страны. Знал он и то, что путь до нее неблизкий и равен нескольким дням пути. Но то, что дорога будет такой длинной и однообразной, как оказалось на самом деле, этого он себе представить не мог.
А ведь он так мечтал о настоящем путешествии!
И, действительно, по началу оно его вполне устраивало.
И устройство вагона, и налаженный мамиными руками походный быт, и мелькающие за приоткрытой дверью вагона пейзажи – все было необычным.
Но постепенно его настроение менялось.
Конец июля был жарким и днем, когда ярко светило солнце, отец, сильным рывком сдвигая тугую массивную дверь вагона в сторону, впускал в его душный полумрак вместе с солнечным светом и духмяный запах разнотравья.
А поскольку делать все дни было нечего, то Вовка, лежа на животе на дощатом полу вагона до одури, до онемения во всех частях тела следил за всем тем, что попадалось ему на глаза, скучнея с каждым новым днем все больше и больше.
Бывало состав останавливался на какой-нибудь большой станции и он, полный надежд, спрашивал отца:
- Это Баку?
- Нет, до Баку еще далеко, - посмеиваясь, возражал тот и произносил новое название города, которое Вовка тут же и забывал, потому что ничего в его жизни с этим городом не было связано. А потому и запоминать его название было не обязательно.
Но большие города на пути их следования встречались не часто, и потому мужчины всякий раз, пользуясь случаем, спешили запастись в вокзальном буфете продуктами и водой, пока женщины, прогуливаясь с детьми вдоль состава, присматривали за имуществом и лениво обменивались скудными семейными и хозяйственными новостями.
Вовка любил такие остановки.
Полный жизненных сил и неисчерпаемой, свойственной его юному возрасту энергии, он спрыгивал с высокой платформы вагона на землю и, разминая затекшие от долгого бездействия ноги, с превеликим удовольствием и азартом игрока соревновался с соседскими ребятишками в беге, прыжках и выносливости. Но отходить от состава Вовке было строго-настрого запрещено, потому что никто из их кочевого товарищества не знал, да и не мог знать, когда в следующую минуту, лязгнув сцеплением, поезд нерешительно тронется с места, заставляя всех торопясь и подсаживая друг друга, забираться в вагоны.
Случались и долгие остановки, где-нибудь в поле на разъезде и тогда в ожидании встречного поезда стоянка длилась и полчаса, и час, и даже больше.
Один из таких разъездов запомнился Володе навсегда.
Время в тот день тянулось особенно медленно и вдруг, замедляя ход, товарняк нехотя остановился в поле – посреди желтого моря подсолнухов.
Никогда прежде столько подсолнухов в одном месте Вовка не видел. Все – и ребята, и взрослые с дикими криками восторга, выпрыгивая из вагонов, ныряли с головой, будто в воду, и погружались в густые заросли солнцелюбивых высокорослых цветов с плоскими, похожими на блин, соцветиями. Нырнул вместе со всеми и Вовка. Выбрав «блин» покрупнее и убедившись, что зерна в черно-смолянистой лузге полные и молочно-зрелые, он с усилием отломил его от крепкого неподатливого стебля и, засунув под мышку, последовал дальше в глубь поля, присматриваясь к соседним соцветиям.
Он был так увлечен необычной прогулкой, что не сразу услышал взволнованный голос матери:
- Вова, Вова, - кричала она, - где же ты? Выходи! Да, что же это такое?!
И тут же следом слова отца:
- Володька, выходи! А то останешься, а мы уедем!
Остаться одному быдло страшно, и он с криком:
- Да, вот он я! – опрометью кинулся в сторону, откуда доносились голоса и где кое-где сквозь зеленую массу листьев просвечивала темная обшивка вагонов.
Увидев сына, который одной рукой раздвигая негнущиеся стебли подсолнечника, придерживал другой торчащие из-под мышки семенники, отец встретил его с улыбкой:
- Партизанил?
Но мать не разделила снисходительного тона отца и строго потребовала:
- Пожалуйста, не отходи от вагона! Я очень тебя прошу.
Он не помнил, чтобы родители когда-либо повышали на него голос или, рассчитывая на понимание, проводили с ним долгие и нудные нравоучительные беседы. И даже тогда, когда он, проказничая, непозволительно дурно вел себя и в полной мере заслуживал строгого порицания, они одной только интонацией голоса умели внушить ему чувство вины и добиться осознания всей неблаговидности совершенного им поступка.
Так было и на этот раз. В подчеркнуто вежливой просьбе матери он явно различил печальные нотки неодобрения. И, чувствуя за собой вину, покорно ответил:
- Ладно! – и, подтянувшись на руках, ловко заскочил в свой вагон.
А поезд еще долго стоял среди подсолнухов, но, как это часто и бывает в жизни, новое очень скоро становится обыденным. А потому не прошло и часа, как на подсолнечное море уже никто не обращал внимания. Всем хотелось поскорее отправиться в путь вперед к месту назначения.
Незаметно для себя Вовка заснул, а когда проснулся, в вагоне было темно и тихо. В небольшое окошечко, вырезанное под самой крышей, ярко сверкая холодным стальным блеском заглядывал тонкий, как лезвие ножа, месяц, да литые массивные колеса вагона методично отстукивали каждый стык на рельсах, будто знали, сколько их еще осталось впереди по дороге к Азербайджану.