Пастух

              1.Выпуск

       Самолет летел на высоте 10 тысяч метров, выполняя рейс Москва – Бешкек. После нескольких часов полета кресло подо мной превратилось в орудие пытки, а салон самолета - в подобие плацкартного вагона.  Как только пассажирам разрешили расстегнуть ремни безопасности, в проходах между креслами стали бегать и весело играть смуглые дети. Их отцы переоделись в пижамы, а свою одежду они по-хозяйски развесили на спинках кресел. Женщины в цветных халатах достали еду, и семьи принялись ее поедать, посыпая пол крошками. Чтобы отвлечься от всего этого я уставился в окно. Небо было безоблачным, поэтому далеко внизу можно было разглядеть нитки дорог, змеящиеся полоски рек, разноцветные лоскуты полей, лесов, сверкающие пятнышки озер, крохотные города и поселки. Весь этот красочный ковер медленно вращался за толстым стеклом иллюминатора. Под равномерный шум моторов я погрузился в воспоминания…
     Стояла та пора, когда природа уже дышала летом, но в воздухе еще сохранялась весенняя свежесть. Я провожал любимую девушку домой, и мое сердце было переполнено нежностью. Когда-то давно мы жили по соседству. Но тогда еще я дружил с ее братом, а на нее не обращал внимания.  С раннего детства мы играли с ним в одном дворе, потом сидели за одной партой и нас обоих однажды исключили из школы за то что во время дежурства после уроков мы устоив грандиозную битву случайно нахлобучили мокрую швабру на голову завуча – в общем, были закадычными друзьями. Звали его Игорь. Он увлекался авиацией и в свободное время мастерил модели самолетов из кусочков дерева, металла, колесиков, проволоки, кальки а также особого рода бумаги под названием «волокно». Этот процесс был долгим, но все же однажды Игорь выносил во двор сверкающее лаком и отполированными деталями новое драгоценное детище. Находившиеся во дворе ребята вместе со взрослыми временно отложившими свои газеты, шахматы и домино дружно сопровождали его в дальний угол двора, где начиналась подготовка к испытаниям.  Когда самолетик оказывался в воздухе, мы как зачарованные следили за его полетом, ударяясь о столбы и стволы деревьев, падая через скамейки, наступая друг другу на ноги, но никто не обращал внимания на эти мелкие неприятности - происходило что-то необыкновенное, и казалось, что мы все к этому причастны. В конце концов, модель либо во что-то врезалась, либо скрывалась из виду за стенами соседних домов, а уж потом падала и врезалась. Когда ее обломки удавалось найти, их уносили скромно - наше сознание отказывалось видеть в них нечто общее с прекрасным сверкающим самолетиком, способным парить в небе - так мы впервые прикоснулись к великому таинству жизни и смерти. В комнате Игоря под потолком всегда висели остовы нескольких поломанных инвалидов, а также новых конструкций, выглядевших очень похоже.  Он вечно бегал по дворам, выискивая дощечки и прочий мусор, которые в его умелых руках преображались до неузнаваемости, а его комната пропахла ацетоном, керосином и столярным клеем.
    Потом из семьи Игоря ушел отец. Его мать с младшей сестрой были слабы здоровьем, и он пошел работать, оставив школу. Еще через год наши дома расселили, так что мы оказались в разных концах Москвы. Прошли годы. Я в отличие от Игоря мечтал о море и после школы поступил в Морской кадетский корпус в Питере. Однажды, приехав на каникулы, я набрал его номер и услышал в трубке женский голос – это была его сестра Света. Я узнал от нее, что Игоря нет дома, а также что он был призван в армию, отслужил в авиации техником, совсем недавно вернулся и мы можем с ним увидеться. На другой день я стоял перед их дверью. Ее открыл Игорь, мы обнялись. Он возмужал, раздался в плечах и стал носить очки. Значит, летчиком ему уже не быть, подумал я с сожалением. Глаза его остались прежними – добрыми, смеющимися, но немного грустными.  Потом я увидел Свету - длинные каштановые волосы, высокий лоб, большие синие глаза, белая кожа, высокая грудь, на которую ниспадала длинная толстая коса, стройные ноги – передо мной в лучах солнца, падавшего из окна, стояла юная красавица.  На другой день я уехал отдыхать на море, а потом каникулы закончились, и я вернулся в кадетский корпус. Учеба приближалась к концу - впереди был диплом, офицерские погоны, распределение по флотам.  Но я не забыл Свету и решил написать ей. Поскольку она была сестрой друга и училась в последнем классе школы, мне было нелегко подобрать правильный тон для переписки - я старался развлекать ее, описывая разные забавные события из жизни в кадетском корпусе. Она писала редко и не отличалась красноречием. Незаметно приблизился наш выпуск. Набравшись смелости, я пригласил ее приехать к нам на выпускной бал. После продолжительной паузы она согласилась.   
       Мы молодые флотские лейтенанты покидали стены кадетского корпуса. Все было вновь: золотые погоны на плечах, кортики на поясе, толпа родственников и зрителей на улице, ровный строй выпускных офицерских колонн, проходящих последним парадом мимо знакомого здания, восхищенные девичьи взгляды. Адмиралы, преподаватели и начальники, еще вчера не замечавшие нас, сегодня жали нам руки и желали удачи. Накануне ночью тайком была надета традиционная рваная тельняшка на памятник мореплавателю Ивану Крузенштерну, стоящий на набережной рядом с нашим зданием, - последняя проделка нашего лихого курса и дань многовековой традиции. А в Петродворце, где выпускники другого морского кадетского корпуса каждый год начищали до блеска груди бронзовому памятнику русалке, командование даже выставило около него часового. Утром на русалку оказался надет белый бюстгальтер. Прохожие останавливались и разглядывали эту деталь памятника с большим интересом. Разъяренный начальник строевого отдела, отправив под арест часового, приказал построить выпускников возле памятника, после чего лично залез на постамент и сорвал это безобразие. Площадь озарило сияние – груди оказались начищены, как никогда раньше, а зрители грохнули гомерическим хохотом.      
    Выпускной бал открыл начальник нашего факультета, бывший командир крейсера - седовласый, высокий капитан 1 ранга в парадной форме с кортиком. Выбрав из толпы самую красивую девушку, он закружил ее в вальсе — это была Света. После выпускного бала мы, три друга – я, Павлик и Сашка со своими подругами отправились бродить по белой Санкт-Петербургской ночи. Пустынные улицы были знакомы и не знакомы – в них затаилась жизнь прошлая и неведомая будущая. Впервые за много лет мы гуляли по этим улицам свободно, не опасаясь патрулей, и были пьяны то ли от этой свободы, то ли от счастливых надежд. Так завершились годы нашей учебы в Питере. Впереди был первый офицерский отпуск, суровая служба на флоте и блестящая карьера - мы в этом не сомневались...
     Вернувшись в Москву Света стала выбирать институт, в котором будет учиться. Мы виделись с ней почти каждый день и, хотя у нас не было откровенного разговора о совместном будущем, я самонадеянно строил далеко идущие планы. Обычно проводив ее домой далеко за полночь, я добирался домой по освещенным проспектам Москвы на такси, бездумно транжиря свою первую офицерскую зарплату, а когда у нее стало оставаться все меньше времени для наших встреч - постарался не замечать этого. Однажды, она обернулась ко мне на пороге и, спрятав лицо в подаренный мной букет цветов, сказала: - Мне нужно учиться - Потом подняла глаза и глядя прямо на меня уточнила: - Я хочу остаться в Москве. Прости, но мы так решили с мамой...-
Последний раз такси увозило меня домой по московским ночным улицам, все было кончено.
    Несколько дней, проведённых в тоскливом одиночестве, натолкнули меня на мысль о дальнем путешествии. Отпуск был в самом разгаре и только экзотические приключения могли вернуть мне вкус жизни. Я вспомнил описания природной красоты и восточного колорита далекого озера Иссык-Куль в Киргизии у подножия гор Тянь-Шаня, которые как-то попались мне на глаза в одном из цветных журналов. Ещё там говорилось, что на его южном берегу в поселке Тамга располагались по соседству санаторий, и турбаза Минобороны. Я прикинул, что в санатории наверняка отдыхали старики недовольные молодежью, правительством и современными нравами, но путешествие на турбазу выглядело многообещающим. Тогда мне было ещё неизвестно, что путешествие в горы изменит мою жизнь навсегда...
Из Питера позвонил Павлик, чтобы узнать, как мои дела. Я поведал ему о своих планах и предложил присоединиться. Он очень удивился и сказал, что подумает. В общем, уложив в большой рюкзак смену белья, крем для загара, плавки и прихватив на всякий случай, спальный мешок и 30 банок говяжьей тушенки через несколько дней я отправился в путь.
    Первая его часть прошла гладко – мне удалось успешно доехать до аэропорта Домодедово и сесть в самолет. И вот теперь он уносил меня в неизвестность…



             2.Тамга

      Пролетев над желтой выжженной степью, которая постепенно перешла в зеленый оазис, мы, наконец, приземлились в аэропорту столицы Кыргызстана.  Получив свой неподъемный рюкзак, я выяснил, что самолет до Тамги летает всего два раза в неделю и следующий рейс будет только через сутки. Второй путь, автобусом по дороге, идущей через горные перевалы вокруг всего озера, был более популярен и потому билеты были раскуплены на несколько дней вперед. Ничего не оставалось, как подумать о ночлеге и я отправился на поиски гостиницы, с интересом разглядывая незнакомые улицы. Город встретил меня не ласково - девушки не обращали внимания, ишаки не уступали дорогу, а свободных мест в гостиницах, разумеется, не было. В довершение ко всему, проклятый рюкзак, врезался лямками в плечи, пытаясь оторвать мне руки. Наконец, я вспомнил про спальный мешок, но под окружающими аэропорт деревьями и кустами все подходящие места были уже заняты людьми в восточных одеждах с их женами и многочисленными детьми.  На город быстро опускалась темень южной ночи, делавшая незнакомые улицы еще более загадочными. После долгих поисков уже далеко за полночь мне посчастливилось найти тихое место, окруженное со всех сторон густым кустарником. Распаковав рюкзак и достав спальный мешок я съел банку тушенки и залез в спальник. Надо мной простирался великолепный полог южного ночного неба, густо усеянный мириадами звезд. Вспомнилось лицо Светы, ее прощальные слова и сердце защемило. Звезды отстраненно мерцали в вышине, напоминая о бесконечности космоса и о бренности нашей жизни. - Слетает ветер с листьев Сикоморы, и ты спешишь ко мне… - всплыли в памяти пронзительные строки неведомого древнеегипетского поэта.
        Утром меня разбудил шум проезжавших где-то близко многочисленных машин. Выскользнув из спального мешка и осторожно высунув голову из кустов, я обомлел – меня угораздило устроиться на ночлег на утопавшей в зелени клумбе, расположенной на одной из оживленных площадей. Не замечая меня, регулировщик энергично размахивал неподалёку своим полосатым жезлом. Упаковав рюкзак и прихватив пустую банку из-под тушенки я прокрался к противоположному краю клумбы, где мне удалось удачно перебежать через площадь, лавируя среди быстро снующих машин. Регулировщик свистел мне вслед, но я скрылся в дебрях местного восточного базара.
    Съев на завтрак несколько чебуреков я добрался до аэропорта и уселся в ожидании своего рейса. Наконец, появилась девушка в униформе, которая провела немногочисленных пассажиров на летное поле. К своему удивлению, привычных рейсовых пассажирских самолетов на нем я не обнаружил. Только неподалеку стоял невзрачный, похожий на этажерку самолетик, прозванный в народе "кукурузник". Два его крыла, расположенные друг над другом, покачивались от порывов ветра. Именно к нему направилась стюардесса, явно намереваясь загрузить в него всех пассажиров.  И ей это удалось, поскольку в самолетике вместо кресел были две узкие лавки, расположенные вдоль бортов.  Я оказался возле входной двери и вдруг с удивлением обнаружил, что край двери погнут, а в образовавшуюся широкую щель можно спокойно разглядывать все, над чем мы будем пролетать. Пилот пролез на свое место, пожелал пассажирам счастливого полета и запустил двигатель. Дальше эта штуковина бодро пробежала по взлетной дорожке, подпрыгнула и начала набирать высоту, покачивая крыльями, бухаясь в воздушные ямы и вытряхивая из нас содержимое наших желудков. Я вспомнил модели, которые запускал Игорь и мысленно помолился. Как бы то ни было, но я приближался к своей цели, разглядывая проплывающие внизу пейзажи сквозь дверную щель, из которой нещадно дуло. Наконец, после нескольких часов болтанки в воздухе, мы чуть не задевая заснеженные вершины перелетели через горы и, весело взметая тучи пыли, плюхнулись на пустынное плато, красиво именовавшееся аэродромом Тамга. Я был единственным пассажиром, выходившем в этом месте, поэтому высадка произошла молниеносно, а самолетик с остальными пассажирами вновь устремился в синее небо. Я же, вывалившись из двери самолета на землю, побрел покачиваясь в сторону деревянной избушки, на которой красовалась деревянная доска с надписью «Аэропорт». Для пущей важности к избушке был прибит большой почтовый ящик с облупившейся краской. Вокруг избушки простиралась пустынная местность, лишённая дорог, указателей и других признаков цивилизации. Пейзаж оживляли только серый ишак, привязанный к колышку возле избушки, да одинокая человеческая фигура среди колючих шаров перекати поля, направляющаяся к аэропорту. На фигуре красовалась местная национальная белая войлочная шапка, какие носили здешние жители. Видимо, это местный кочевник, определил я на глаз. Собственно, аэропорт мне был не нужен, но я совершенно не понимал, куда двигаться дальше и мне необходимо было у кого-нибудь всё разузнать. Наши пути с незнакомцем пересеклись около избушки одновременно, что повергло меня в полное изумление, ибо это оказался никто иной, как мой друг и однокашник по морскому кадетскому корпусу Павлик, с которым мы совсем недавно гуляли по белым питерским ночам.  С учетом законов теории вероятностей наша встреча в этой точке пространства была практически невозможной! Жизненный опыт и здравый смысл стыдливо поджали хвосты и забились в самый потаенный угол моего сознания.  –  Привет! – он первым прервал молчание, и мне ничего не оставалось, как в ответ, обнять его, чтобы проверить на ощупь, не мираж ли это. Это был не мираж – он боялся щекотки. Постепенно я смирился с мыслью, что здесь происходят чудеса! Оказалось, обдумав мое приглашение, Паша прилетел на турбазу пару дней назад, а сегодня решил отправить письмо домой авиапочтой.  – Чтобы быстрей дошло – уточнил он, махнув рукой в сторону ржавого почтового ящика. Придя в себя, мы отправились в путь, вернее, отправился Павлик, а я побрел следом за ним, умирая от жары и тяжелого рюкзака. Павлик весело болтал, рассказывая о местной жизни и нравах. Я угрюмо поддакивал ему, иногда вставляя односложные замечания и стараясь не замечать боли в плечах – рюкзак уже был готов торжествовать победу.  Но Павлик вдруг внимательно посмотрел на меня, и спросил:  – Хочешь я понесу твой рюкзак? –  Когда рюкзак перебрался ему на плечи, он крякнул от его тяжести и поинтересовался: – Ты что его камнями набил, что ли? –  Затем мы продолжили путь, и теперь я по-настоящему оценил экзотическую красоту местности, по которой мы передвигались. Постепенно пустыня отодвинулась назад, съежилась и скромно исчезла на горизонте, а мы уже двигались по живописной зеленой долине мимо утопавшего в зелени военного санатория, на территории которого сидели в плетеных креслах, а также бродили в панамках и тюбетейках старые грибы. Наконец показалась главная улица поселка Тамга, выглядевшая довольно странно. По одну ее сторону стояли аккуратные чистые дома с ухоженными приусадебными участками и крахмальными занавесками на окнах, а на противоположной стороне за поломанными изгородями виднелись покосившиеся домики, с грязными лужами во дворах, в которых копошились чумазые ребятишки вместе со свиньями и другими домашними животными.      – Что это? – поинтересовался я, взваливая рюкзак обратно себе на спину. Павлик, оживившись начал объяснять, что по одну сторону живут сосланные сюда немцы из Поволжья, а по другую – местные киргизы.  Он еще что-то рассказывал о местных нравах, но я сосредоточился на битве с рюкзаком, и ничего больше не воспринимал пока мы, наконец, не пришли на место. Турбаза была расположена в этой же живописной долине. С одной стороны, к ней подступало озеро Иссык Куль, с другой ее окружали густые заросли, которые постепенно переходили в лес у подножия гор. На территории было много зелени и цветочных клумб. В центре стоял деревянный одноэтажный спальный корпус, а поодаль располагались в два ряда армейские шестиместные палатки. К моей радости, Паша устроился не в корпусе, а в палатке, в которой оставалось ещё одно свободное место для меня.   
     На следующее утро солнце выкатилось из-за гор и стремительно взлетело прямо в зенит, где его с раннего утра поджидала какая-то птица, одиноко выписывавшая круги в небе. Его лучи быстро согрели, а потом раскалили все, что не было укрыто, поэтому все живое быстро спряталось в тень, кроме птицы, упрямо висевшей в небесной синеве. Солнце заполнило собой все окружающее пространство.  Оно щедро рассыпало блики по глади озера, отражалось и искрилось в белых шапках высоких горных хребтов и, казалось, что его свет был разлит прямо в воздухе. Сразу после завтрака все обитатели турбазы отправились на пляж. Сквозь прозрачную водную гладь озера были видны разноцветные камешки, усыпавшие дно далеко на глубине. Вода манила бирюзовой синевой и веявшей от нее прохладой.
    Мы с Павликом беспечно улеглись на белом песке под лучами жаркого южного солнца. Вскоре я осознал, что только купание спасет меня от перегрева. Отправившись на самый край расположенного поблизости пирса и, покрасовавшись на его краю, я совершил красивый, как мне казалось, прыжок и погрузился глубоко под воду, поскольку мне не терпелось обследовать дно этого удивительно чистого озера. Но в воде я не увидел ничего!  Дыхание мое остановилось, перед глазами поплыли радужные круги  –  показалось, что я угодил прямиком в кипяток. Не помню, как мне удалось выскочить обратно на берег. Только через пять минут под палящими лучами солнца я постепенно восстановил дыхание и обрел дар речи. Вода в этом озере освежала раз и навсегда - даже безжалостное южное солнце не смогло прогреть ее. – Ну, как водичка? – поинтересовался Паша. – Отличная! – как можно беспечнее выдавил из себя я.  – Уж больно ты быстро выскочил – с сомнением спросил он, разглядывая мурашки на моей коже. – Не люблю теплую воду. Если хочешь как следует освежиться, прыгай с конца пирса  –  уточнил я.  Он нерешительно направился к пирсу. Все с интересом наблюдали за ним. Долго стоять на пирсе было невозможно – его верхние плиты были раскалены. Павлик помедлил, переминаясь с ноги на ногу, а потом стал подпрыгивать, поглядывая то на воду, то на берег. Рядом прошел небольшой прогулочный катер, подняв волну, которая неожиданно захлестнула ему ноги и Паша, вздрогнув, полетел прямо в ласково набегающую воду. Когда его голова показалась на поверхности, я понял, что до сегодняшнего вечера возможно не доживу, но все же постарался позаботиться о его беспомощном теле, когда оно смогло выбраться на берег. Для этого пришлось закопать его в горячий песок. Моя забота помогла, и вскоре он воскрес, потребовав, чтобы я его раскопал. Я с радостью это сделал, уворачиваясь от тумаков. Расположившаяся неподалеку группа девушек, старательно делала вид, что мы им совсем не интересны. Мы, в свою очередь не замечая их, собрались, оделись и отправились в столовую на обед.   
      Многие обитатели турбазы считали, что получат на турбазе такой же отдых, как в санатории, но за меньшие деньги. Они жили в спальном корпусе и категорически отказывались идти в горы по любому маршруту, куда всех усиленно зазывали инструктора. Их развлечением было посещение пляжа, а по вечерам просмотр единственного телевизора, расположенного в холле спального корпуса. Иногда они спорили то о футболе, то о политике, но всегда были единодушны в одном – в критике меню столовой. Никого не радовали перловая каша на завтрак, постные щи на обед, жидкое водянистое картофельного пюре с кусочками сала на второе и кислый компот на десерт. Иногда, правда, картошка плавала в супе, а капуста выступала в роли гарнира, но это мало что меняло. А еще повар каждый день издевательски спрашивал, не хочет ли кто-нибудь добавки? Только один человек съедал все, что ему причиталось, а потом подходил к раздаточному окну за обещанной добавкой  –  это был Паша. Молва о нём распространилась по турбазе. Те, кто прежде оставляли блюда на столах не тронутыми, приносили свои порции на наш стол и восхищенно наблюдали, как он опустошает тарелку за тарелкой. Наконец, вставая из-за стола и вытирая салфеткой губы, он исполнял коронный номер  – втягивал живот, так что чуть не сваливались брюки. Как ему удавалось оставаться при этом тонким и звонким, неизвестно! Вечером, когда население турбазы традиционно собиралось в холле спального корпуса, Павлик единственный являлся туда в рубашке с галстуком и в темном костюме, выделявшем его из общей джинсово - рубашечной массы. После традиционного просмотра теленовостей и вялого их обсуждения, он садился за единственный лакированный черный рояль, неизвестно как, и зачем попавший сюда.  Начинался небольшой сольный концерт, состоявший из песен популярных рок-групп, в его оригинальной аранжировке, делавшей их неузнаваемыми.  Некоторые убеленные сединами слушатели даже угадывали в них произведения Бетховена, Чайковского или Шопена, восхищаясь красотой музыки, не идущей ни в какое сравнение с презренной эстрадой. Я вспоминал Свету и мысленно сочинял письма к ней. Потом мы возвращались к себе в палатку и засыпали, в полной уверенности, что наш отдых будет протекать всё так же спокойно и беззаботно.
   Тем временем, жизнь на турбазе шла своим чередом. Многочисленные группы туристов отправлялись в многодневные походы по горам и возвращались обратно, так что в столовой постоянно появлялись новые лица. Девушек было много, но все они были в сопровождении родителей, братьев, друзей – в общем всяких неприятных типов, не отходивших от них ни на шаг. Нам с Павликом приходилось довольствоваться обществом друг – друга и мы продолжали регулярно посещать пляж, а также поселок Тамга, где нас привлекли оригинальные местные шашлыки. Секрет их приготовления мы раскусили буквально: мясо для шашлыков обильно вываливали в жгучем перце и потом прожаривали. Мало того! На каждом столе стояли плошки с жгучим перцем, в которые обмакивали жареное мясо, перед тем как отправить его в рот. Поначалу я попытался просто откусить кусок. Возникло ощущение, что я съел ежа прямо с иголками! Отдышавшись, и выпив несколько стаканов пива, я с уважением посмотрел на местных парней, аппетитно поедавших свои шашлыки.  Второй кусок усилил мое впечатление настолько, что я зарекся впредь есть это блюдо. Однако на следующий день мы уже спокойно уплетали местные шашлыки, и нам это даже нравилось. В общем, отдых расслабил нас, мы потеряли бдительность и скоро поплатились за это!

     3.Пастух

    Однажды после обеда, когда я был сыт и добр, ко мне подошли две очаровательные девушки с какой-то бумагой и с предложением отправиться с ними в поход по горному маршруту до живописного перевала. Группа будет состоять из молодых людей, пояснили они, не старше 30-ти и поэтому все приготовления проводились втайне от других туристов нежелательного возраста. Позевывая, я сообщил им, что мы с моим другом твердо решили, ни в каких походах не участвовать, а посему я их благодарю за предложение и отправляюсь на послеобеденный сон. Обе девушки были хорошенькие, и я начал обдумывать, не пригласить ли их с нами на пляж. Однако они ничуть не смутились после моего отказа и  даже пристыдили за лень, сообщив, между прочим, что мой друг уже согласился. Это был удар в спину и подлое предательство! Но, представив себе одинокие дни и вечера без Павлика, я нехотя расписался в их бумаге. В моей душе клокотало благородное негодование, когда я ввалился в палатку. Тут выяснилось, что нас обоих развели, как последних ослов, каждому сообщив, что другой уже согласился! Возможно, не так уж плохо, если мы поднимемся в горы, они выглядят заманчиво - подумал я глядя на далекие белоснежные хребты, сверкающие на фоне синего бездонного неба.
    На следующий день мы ходили по разным комнатам и получали спальные принадлежности, рюкзаки, куртки штормовки, ботинки для путешествий по горам, сухой паек и прочую подобную дребедень, стараясь реже попадаться на глаза другим отдыхающим. Выход на маршрут должен был состояться на следующее утро сразу после завтрака. В назначенное время мы явились на сборный пункт за спальным корпусом. Если обычные группы, формировавшиеся на турбазе, состояли из сорока и более человек и стартовали с главной площади, то наша группа насчитывала не больше десятка, включая инструктора. Все мы были молоды, беспечны и мечтали о любви. Наш инструктор - худощавый высокий блондин средних лет сообщил, что нашей группе предстоит пройти через живописный горный перевал, чтобы подняться до ледников, преодолев за два дня расстояние, на которое обычно тратится четыре дня. После этого он бодро зашагал через лесистую равнину, подходившую к подножию ближайшего горного хребта. Рюкзак оказался легче того, с которым я приехал и позволял адекватно воспринимать окружающую действительность. Лес постепенно закончился, началось редколесье, сменившееся обширными разнотравными лугами. Через несколько долгих часов пути в гору мы поднялись еще выше и увидели поля, усеянные серыми невзрачными цветами, распространявшими волны необыкновенного волшебного аромата. Оказалось, это - эдельвейсы. Никто из нас прежде не видел альпийских лугов и этот мир был самым необычным, открывшимся нам воочию.
      На обед наша группа расположилась на берегу стремительной горной реки, в прозрачных хрустальных струях которой плескались стаи радужной форели. Дружно уплетая тушенку с гречневой кашей, мы разглядывали окружающие горные вершины и ущелья, о которых наш гид поведал пару местных легенд. Одна была о могучем батыре, спящем внутри самой высокой горной вершины, и выходившем из нее при появлении коварных врагов. Побежденные враги ретировались, а батыр опять засыпал внутри горы до следующего набега на родную землю. Другая легенда повествовала о злоключениях двух юных влюбленных, разлученных жестокими родственниками, не желавшими их союза.  В ней, как водится, несчастная девушка спрыгнула со скалы и превратилась в то прекрасное горное озеро, а юноша с горя обратился в камень, и с тех пор стоит и смотрится в его гладь - теперь они неразлучны.  Сверху к озеру спускалась отара овец, в сопровождении одинокого пастуха. Они были далеко, но все же можно было разглядеть, что пастух в сером плаще великолепно держался в седле белого скакуна. Высоко в небе вновь появилась парящая птица, нарезавшая круги под палящим солнцем.
     На ночлег мы выбрали укромную плоскую площадку, нависавшую над крутым склоном. Она была укрыта от посторонних глаз валунами и высоким кустарником. До заката солнца нам удалось поставить палатки, набрать хвороста и развести костер, на котором девочки приготовили ужин. После ужина вся группа расположилась вокруг костра, и инструктор угостил нас душистым чаем «по Тянь-Шански», заваренным на смеси горных трав, придававших ему необыкновенный вкус и аромат. День медленно угасал и с наступлением ночи, окружавшие нас горные пейзажи растворились в темноте.  Сильная энергетика гор ощущалась всеми, и мы как люди, попавшие на необитаемый остров, сбились в тесную кучку. Принесли гитару. Павлик подтянул ее струны и сыграл пару известных песен, а все дружно помогли ему, в меру перевирая слова и мотив. Потом мы по очереди пели и читали любимые стихи, глядя на языки костра. Вряд ли кто-то полез бы в горы, чтобы пополнить запас логических истин и житейской мудрости, поэтому мы познавали Мир за гранью материального, имя этому было – Любовь. Поздно ночью мы нехотя разбрелись по своим палаткам, оставив у костра двух дежурных.
   Нам с Павликом предстояло дежурство с трех до семи часов утра. Не успел я лечь, как кто-то начал дергать меня, тормошить и требовать, чтобы я шел дежурить, поскольку времени уже пять минут четвертого. Почему голос и манеры тех, кто будит тебя рано всегда такие неприятные? С этими мыслями я переполз к костру и, вздрагивая от утренней свежести, принялся подбрасывать в него дрова. Костер разгорелся и стало теплее. Я завернулся в оставленное предыдущими дежурными одеяло, уселся на чурбак для колки дров и уставился на пламя. Языки пламени причудливо плясали и изредка стреляли во все стороны искрами. На меня невольно начала наваливаться сонливость. Однако, заготовленные с вечера дрова постепенно прогорели. Мы с Павликом уставились друг на друга, соображая, как бы отправить другого за сухими ветками и сучьями в предрассветный сумрак. Ничего не оставалось, как бросить жребий. Идти конечно же выпало мне, и я, прихватив топор, шагнул в предрассветную мглу, стараясь припомнить, где находятся ближайшие деревья или кусты.
    Ночь укрыла горы непроглядной мглой, но топор в руках превращал меня в бесстрашного воина. Двигаясь по краю обрыва, я был готов к подвигам во имя добра и справедливости. Откуда-то снизу поднимался клубящийся туман. Отблески нашего костра стали слабеть и наконец исчезли в этом тумане. Передвигаясь наощупь и пытаясь не свалиться с обрыва, я пытался найти хоть какой-нибудь ориентир, возвращавший меня в действительность – скалу или дерево, но безуспешно. Поэтому, когда вдалеке мне померещились проблески света, я обрадовался и ускорил шаг.   
     Это оказался костер но не наш. Возле него сидел пастух, а рядом с ним лежала спиной ко мне овца. За пастухом виднелась морда жующей траву лошади. Остальные овцы лишь угадывались во мгле. Одеяние пастуха было лишено местного национального колорита. На голове не было привычной белой войлочной шапки с черным орнаментом, а его простой серый плащ с капюшоном был соткан из грубой шерсти покрывая тело до самых ног. Капюшон, накинутый на голову, отбрасывал тень на его лицо, однако я почему-то хорошо видел его глаза. Его строгий взгляд, казалось пронизывал меня насквозь. Я остановился как истукан, не в силах отвести глаза и не зная, что сказать. Пауза затянулась. «Понимает ли он по-русски?» - подумал я и тут же услышал его глухой голос: «Я думаю, ты заблудился и не знаешь, куда идти». «Да, это так – ответил я – вокруг туман.»  Он огляделся вокруг и с усмешкой ответил: – «Тумана нет, для того, кто идет своим путем».  Я еще раз огляделся -  туман продолжал клубиться, окутывая все вокруг, так что,  протянув руку вперед я не смог разглядеть свои пальцы. «Как это сделать?» - спросил я недоуменно. 
    Пастух сказал: «Твой путь начался гораздо раньше твоего рождения. Загляни в себя». Он подошел ко мне, взял за руку, и туман тотчас испарился. Мы стояли на высокой горной вершине, а над головой распахнулся синий небосвод, с которого сияло ослепительное солнце. В синей дымке внизу виднелись зеленые долины, леса, реки.  Внизу шла своя жизнь - мелькали стремительные тени птиц, ветви деревьев и кустов подрагивали, выдавая движения людей или животных, обитавших в зарослях. Иногда доносился звериный рык или крик птицы. Я стоял пораженный этой красотой. «Где мы?» - поинтересовался я. «Мы внутри твоего сознания» - услышал я ответ. Извилистая река текла сквозь заросли, рождаясь в чистом живописном озере и заканчиваясь шумным водопадом, терявшемся в темной глубине зарослей. Вода ударяясь о камни порождала легкую дымку тумана, состоящего из мелких брызг. «Откуда эта река и что это за озеро? - удивился я. «Река чистых мыслей и добрых намерений, которая вытекает из озера памяти" – ответил он - "все плохое тонет в его глубине, оставляя на поверхности только чистое и светлое. Озеро питают ключи воспоминаний прошлых жизней». «Как прекрасно!» - воскликнул я. Пастух усмехнулся и произнес: «А ты готов к этому?» - с этими словами он сгреб руками край горизонта, а потом поднял его так, как будто это была театральная декорация. Обнажились черная пустота и прятавшиеся повсюду отвратительные чудовища, застигнутые в разных позах. «Что это?» - с ужасом воскликнул я. «Это демоны зла, живущие в тебе» - услышал я. «Но как избавиться от них?» спросил я с отвращением. «Они не выносят света" - донеслось в ответ и пастух отпустил мою руку. "Найди свое предназначение..." - в последний раз долетели до меня его слова. Я отчаянно вглядывался в туман пытаясь если не увидеть, то хотя бы угадать  какой-нибудь проблеск. Мгла вокруг была одинаково непроницаемой. Нужно было искать тропу и я сделал первый шаг. Тотчас впереди замаячил слабый огонек. Я пошел в этом направлении и свет стал постепенно приближаться, пока я не узнал нашу поляну с палатками и догоравшим посередине костром для которого я должен был, но так и не принес дрова. Павлика почему-то не было и я присел около костра, бросив в него последнее полено. Неожиданно кто-то сзади принялся грубо трясти меня за плечо. Я отчаянно начал вырываться, предполагая, что это одно из увиденных чудовищ подкралось и вцепилось в меня, но вдруг проснулся. Оказывается, я заснул возле нашего костра, завернувшись в одеяло, а Павлик все это время поддерживал огонь и натаскал дров для приготовления завтрака. Уже рассвело, и появившаяся горная панорама завораживала своей красотой.  Мы сидели на краю обрыва рядом с глубоким ущельем, на дне которого в синей дымке виднелись кроны деревьев, зеленые кусты, мелькали тени птиц и шла своя таинственная жизнь. «Наверно, я все еще сплю» - усомнился я с тревогой оглядывая горизонт и выискивая щель, за которую можно поднять всю эту декорацию мира, но Павлик развеял мои сомнения, указывая пальцем куда-то вниз в долину. Я присмотрелся и увидел, как внизу под нашими ногами на зеленой поляне среди эдельвейсов устроили схватку два здоровенных лохматых горных яка, упираясь друг в друга своими черными лбами, а поодаль паслись еще несколько яков – возможно это были самки из-за которых схватились быки. На фоне восходившего солнца зрелище было завораживающим, начинался новый день. Но вдруг я снова вспомнил сон - странно, что он не забылся. "Найди свое предназначение" - всплыло в памяти, и я задумался…
     Мои первые ощущения на этом свете – крашенная зеленой масляной краской стена с золотым растительным накатом, видимая сквозь решетку моей кроватки и недоумение – как я здесь оказался? Стена была покрыта масляной краской вместо обоев потому, что мама боролась с полчищами клопов, доставшихся в наследство от прежних жильцов. Потом были игрушки, с которыми меня настойчиво знакомили, хотя я должен был…  Что же я был должен? Задумываться мне не давали. Действительность беспардонно врывалась в мое сознание и пыталась полностью подчинить себе. Иногда мама баюкала меня тихой ласковой песней, под которую я расслаблялся и был готов вспомнить самое главное, то – настоящее, но утром все начиналось вновь. Манипуляции были главной движущей силой этого мира на чем держалось всё: семья, одноклассники, учителя, коллеги, женщины и мужчины, политики – все активно подчиняли, направляли и использовали.  Чем большим количеством людей удавалось манипулировать человеку, тем выше взбирался он по иерархической лестнице. Подмена понятий, откровенная ложь, подкуп или насилие – вот главные и нехитрые инструменты окружающего мира. За свое поведение ты получишь конфетку или наказание - это называлось следовать правилам. Те, кто устанавливал правила, их не соблюдали. Манипулировали все, поэтому восстать против этого означало стать изгоем, возможно было только примкнуть. В конечном итоге все измерялось потерями в качестве жизни, ведь с возрастом конфетки становились все весомее, а наказания чудовищнее. Удивительно, но каждый при этом был только за себя. Люди легко и охотно объединялись против, но их труднее всего было объединить за. Многие, со временем, привыкали к кнуту и чувствовали себя потерянными, если переставали его ощущать. Неужели они думали, что будут жить вечно? Без нравственных исканий, без ответственности – при помощи хитрости и двуличия можно было неплохо существовать, если не заглядывать глубоко в свою душу. Для этого требовалось каждый день ломать себя и подчинять обстоятельствам. В общем от меня требовали немного - всего лишь самому превратиться в чудовище. В сердце навсегда поселились привнесенные этим миром удивление, горечь и ещё неясная надежда на то, что однажды чудесным образом все изменится. Тем не менее, я не устраивал революций и полз по жизни с обычным набором прописных истин и знаний, позволявших не выделяться из толпы, добиваясь поставленных сиюминутных целей. С этим можно было превратить жизнь в развлечение, приключение и даже в служение, но не восхождение...  Глубоко в душе жило понимание, что все главное в моей жизни таковым не являлось, и что жизнь конечна, поэтому каждый потерянный миг оставлял все меньше шансов стать самим собой. Итак, я стоял столбом, вглядываясь в окружающий мир – мир в котором я научился приспосабливаться, но не жить. Впереди была длинная дорога, ведущая в неизвестность...
   Однако, горный пейзаж был прекрасным и умиротворяющим. Среди зеленых склонов и белоснежных вершин на фоне бездонной небесной голубизны не верилось, что где-то творится зло и страдают люди. Горы очищали душу, делали ясными мысли и погружали в какую-то иную реальность, где повседневная суета и цели, казавшиеся важными представали мелкими и ничтожными. Я вспоминал пастуха и уже не понимал был ли это сон или реальность.
     Наконец вещи были собраны, палатки убраны и после завтрака мы двинулись по знакомой тропе в сторону перевала, который был совсем недалеко. Вскоре начались вечные снега, огромные каменные валуны и быстрые прозрачные речки в которых плескалась голубая форель.
     Вечером наша небольшая, но основательно сблизившаяся компания благополучно вернулась на турбазу. Следующим вечером мы вновь собрались уже в доме нашего инструктора – белобрысого худощавого Ильи, который оказался художником из Москвы. Из-за перенесенного им туберкулеза он вынужден был переселиться навсегда в эти места с сухим жарким климатом и чистым горным воздухом. В его холостяцкой квартирке все стены были увешаны картинами и эскизами с необыкновенными горными пейзажами, написанными маслом, акварелью и даже пастелью. Почти все они были посвящены достопримечательностям, которые связаны с местными преданиями и легендами. Сухое красное вино, шашлыки, фрукты, приправленные песнями под гитару от Павлика и многочисленными местными легендами от Ильи, не отпускали нас почти до самого утра. С этого дня мы уже не расставались до самого последнего дня нашего отдыха на турбазе. Но всему приходит конец. В последнюю ночь у нас уже не хватило денег ни на вино, ни на шашлыки, и мы, купив огромный местный арбуз, устроили на берегу озера в укромном месте небольшой костер и всей компанией согревались его теплом до самого утра. На другой день перед отъездом, вытягивая из-под кровати свой злополучный рюкзак, я поразился как сильно окреп за время пребывания на турбазе - рюкзак в моих руках был как пушинка! Вот какие чудеса делают солнце, горы, красное вино и местные шашлыки – подумалось мне. Но открыв рюкзак впервые за время пребывания на турбазе обнаружил, что дело не в моей силе - из рюкзака магически исчезла почти вся тушенка. Пораженный я поделился этим открытием с Павликом в надежде, что возможно он случайно мог видеть похитителя. Павлик задумчиво посмотрел на рюкзак и вздохнув, тихо сообщил: «Я знаю, куда делась тушенка». «Куда?» - так же тихо с таинственным видом наивно спросил я, начиная догадываться. - Ее съел я - ответил он. - Но когда ты успел?! - я был поражен. - Ну, когда мы приходили поспать после обеда пока ты дрых я съедал всего по одной банке в день, можешь пересчитать. - сказал он и мечтательно посмотрел на рюкзак. - Забирай оставшуюся тушенку, а то до дома не дотянешь - с жалостью оглядывая его ребра смилостивился я. Потом мы сели в автобус и покинули это волшебное место, которое навсегда изменило меня. То, на что ты тратишь свою жизнь, стоит ли того? - стучало в висок и требовало ответа каждый день и каждый прожитый миг...