МАЛАЯ ПРОЗА КРЮКОВА И РОМАН «ТИХИЙ ДОН»: ОСОБЕННОСТИ ТВОРЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ ПИСАТЕЛЯ»
Перед вами аналитическая заметка, наполненная выписками из статьи, работа над которой ещё продолжается. Основная тема будущей публикации — исследование повести Федора Крюкова «Офицерша» на предмет метафор, нетривиальных словосочетаний и микросюжетов, отразившихся в тексте «Тихого Дона». Такое изыскание априори скрупулёзно, требует немало времени и завершится не скоро. Пока же счёл нужным показать отдельные наработки по теме, вынесенной в заголовок.
Проблема авторства романа «Тихий Дон» будоражит общественное сознание вот уже более 90 лет. Периодически появляются работы как сторонников «чистоты» Шолохова, так и тех, кто не признаёт Михаила Александровича «самостоятельным» писателем. Не остался безучастным к данной проблеме и автор этой заметки. По мере изучения огромного информационного массива (отдельные его факты нередко противоречат друг другу) пришёл к пониманию, что всем «верить на слово» нельзя и разбираться в теме придётся самому.
Приняв за основу наиболее аргументированную и правдоподобную гипотезу поэта Андрея Чернова ( https://wp.me/p2IpKD-3ta ), что роман изготавливался на базе неизвестного нам протографа Фёдора Крюкова (1870 – 1920 гг.), решил проверить схожесть творческого почерка этого донского писателя с языком «Тихого Дона».
Хочу сразу оговориться — считаю методику изучения языковых параллелей, привязанную к нахождению по НКРЯ (электронный ресурс «Национальный корпус русского языка») первоисточников словоформ, НЕПРАВИЛЬНОЙ по отношению к Шолохову. А вот с заимствованием Крюковым из работ Льва Толстого, Александра Эртеля, Глеба Успенского и других писателей готов полностью согласиться. И это вовсе не банальный повтор понравившихся образов, а собственное писательское видение однажды уже сказанного. У Крюкова было соответствующее образование и условия (включая время) для накопления огромного багажа знаний. А что у Шолохова? По официальной версии «Тихий Дон» начал создаваться, когда Михаилу Александровичу едва перевалило за 20 лет. Зная условия его жизни, его биографию (4 класса начального образования, набранного за несколько приёмов в течение 8-ми лет), невозможно даже теоретически предположить, что в реалиях полуразрушенной страны у этого юноши была возможность штудировать тонны русской литературы, делать соответствующие записи и потом всё это подмеченное воспроизводить в романе. Не те были в то время у него условия..., и не таков был сам Шолохов. По его же словам, он не держал при себе в доме никаких записей — «Иначе бы тут было не повернуться!».
Исследуем повесть Ф. Крюкова «Офицерша» (журнал «Русское Богатство», 1912 г., №№ 4,5).
Попробуем найти в этой повести то, что прозвучало эхом в романе «Тихий Дон». И попутно посмотрим, употреблялось ли это Михаилом Шолоховым в других приписываемых ему произведениях. Но прежде надо сделать пояснения некоторых терминов и сокращений. Под «МАЛОЙ ПРОЗОЙ КРЮКОВА» подразумевается около 200 его работ — это рассказы, очерки, повести, газетные публицистические статьи. Под «ТВОРЧЕСТВОМ ШОЛОХОВА» имеется ввиду следующее — 30 рассказов и повесть «Путь–дороженька», опубликованные в период 1923–27 годов, плюс 1-я книга «Поднятой целины» (1932 г., сокр. ПЦ1), 13 работ (рассказы, газетные статьи, речи) в период 1931–56 годов, 2-я книга «Поднятой целины» (1959 г., сокр. ПЦ2) и неоконченный роман «Они сражались за Родину» (последний год работы над ним — 1969, сокр. ОСР). Предвижу читательский вопрос — как быть с перечисленными выше работами Шолохова, они уж точно его? По каждому произведению есть все основания считать, что эти творения были написаны Михаилом Александровичем не вполне самостоятельным образом. Более подробно об этом будет рассказано в преамбуле готовящейся публикации. А пока поразмышляем об «алгоритмах» (если так можно сказать) творческой мысли Федора Крюкова. Из-за отсутствия на этом сайте редактора с полужирным шрифтом, буду для выделения слов применять КАПСЛОК.
Начнём с первого абзаца повести «Офицерша» и взглянем на окружение слова «набекрень»:
«НА КАРТОЧКЕ, которую бережно, обеими руками, держал Макар Юлюхин, был изображен ЛИХОЙ ВОИН, одной рукой упершийся в бедро, другой – держащий ОБНАЖЕННУЮ ШАШКУ свободным приемом «к бою». Голова его была высоко поднята, почти запрокинута назад, сбитая НАБЕКРЕНЬ ПАПАХА лишь ЧУДОМ ДЕРЖАЛАСЬ на голове, а в мягких, сплывающихся чертах круглого лица с усами, похожими на двух маленьких мышек, прижавшихся под носом, застыло напряженное выражение МОЛОДЕЧЕСТВА и неустрашимости».
Чтобы потом не возвращаться, сразу посмотрим на выделенное в концовке «молодечество» — это очень старое и распространённое в литературе слово. У Крюкова встречается 5 раз, во всём творчестве Шолохова ни разу. А в «Тихом Доне» есть такое: «…желая показать МОЛОДЕЧЕСТВО, «казацкую лихость»…» (ТД: 6, XLVI,292).
Итак, в общей сложности в малой прозе Крюкова 28 раз надевали НАБЕКРЕНЬ папахи, фуражки, шапки и картузы. А в «Тихом Доне» были набекрень 3 папахи и 3 фуражки. В творчестве Шолохова подобное отсутствует (!) и лишь 1 раз наденется набекрень каска в ОСР и будут «набекрень мозги» в ПЦ2.
В первом абзаце повести выделим уникальную крюковскую конструкцию из трёх составляющих: «ПАПАХА лишь ЧУДОМ ДЕРЖАЛАСЬ на голове».
Подобное в литературе повторяется только в «Тихом Доне»: «Белая ПАПАХА ЧУДОМ ДЕРЖАЛАСЬ на его затылке» (ТД: 5, VIII, 228).
Анализируя другие работы Крюкова, приходим к пониманию, что слово «набекрень» в большинстве фраз писателя является опорным — вокруг него строится (или притягивается) определённый вербальный ряд. Осенью того же 1912 года у Крюкова выйдет очерк, в котором будет похожий фрагмент не только по смыслу, но и по словарному наполнению:
«НА ФОТОГРАФИЯХ были все больше группы БРАВЫХ ВОИНОВ В ФУРАЖКАХ НАБЕКРЕНЬ, С ЧУБАМИ, взбитыми кверху. Позы были то очень воинственные и ЛИХИЕ — ОБНАЖЕННЫЕ ШАШКИ, угрожающее выражение в лице, — то очень трогательные, до умилительности…» («В нижнем течении», 1912 г.).
Здесь мы видим, что «набекрень» привело за собой из повести следующее: «на карточке/на фотографии, бравый воин/лихой воин, обнажённые шашки». Возьмём на заметку подобное притягивание опорным словом вербального материала.
А за пять лет до этого у Крюкова было так:
«В затылок он видел лишь залихватский ЧУБ намасленных волос, тщательно зачесанный с левой стороны к околышу НАДЕТОЙ НАБЕКРЕНЬ ФУРАЖКИ. Изредка, когда Горбачев во время беседы поворачивался к доктору боком, можно было видеть его тараканьи усы, курносое, РУМЯНОЕ, СВЕЖЕВЫБРИТОЕ ЛИЦО и вышитую манишку» («Шаг на месте», 1907 г.).
Здесь мы понимаем, что и «чуб» был ранее не случаен. Отметим также и наличие «румяного, свежевыбритого лица».
Ровно через год после издания «Офицерши» у Крюкова выйдет очерк, где у носителя фуражки набекрень будет «БЕСПЕЧНАЯ морда»: «ФУРАЖКА блином — непременно НАБЕКРЕНЬ, чирики в заплатах и бородатая, философски-БЕСПЕЧНАЯ морда...» («В глубине», 1913 г.).
А вот во фрагменте из ранней повести Крюкова «Казачка» (1896 г.) слово «набекрень» отсутствует, но там оно подразумевается по выражению «сдвинутая на затылок»:
«Ермаков с особенным вниманием осмотрел его МОЛОДЕЦКУЮ фигуру. Загорелое, смуглое лицо казака с тонкими красивыми чертами, с черными наивными глазами глядело открыто и добродушно; СДВИНУТАЯ НА ЗАТЫЛОК голубая ФУРАЖКА, из-под которой выбивались КУДРЯВЫЕ, густые ВОЛОСЫ, придавали ему оттенок БЕСПЕЧНОСТИ, лени и вместе самой горячей удали» («Казачка», 1896 г.).
Отмечаем здесь увиденное ранее — «МОЛОДЕЦКУЮ» фигуру и оттенок «БЕСПЕЧНОСТИ».
Пришло время задать вопрос — а что же находится рядом с «набекрень надетой папахой» в романе «Тихий Дон»? Да всё то же, что мы выделили выше у Крюкова — чуб, беспечность, молодецкий вид, бритость/небритость и цвет лица — румяный/розовый:
«ПАПАХА, НАДЕТАЯ НАБЕКРЕНЬ, придавала ему вид БЕСПЕЧНЫЙ и МОЛОДЕЦКИЙ. И тени испуга не было на его РОЗОВОМ ЛИЦЕ: он, видимо, НЕ БРИЛСЯ несколько дней ; русая поросль золотилась на щеках и подбородке» (ТД: 5, XII, 265).
«КУРЧАВЫЙ обыневший ЧУБ его висел из-под НАДЕТОЙ НАБЕКРЕНЬ ПАПАХИ белой виноградной кистью» (ТД: 2, V, 158).
Отметим у Крюкова ещё такую тройную конструкцию:
«…фуражка ЛИХО СДВИНУТА НАБЕКРЕНЬ…» («Тишь», 1914 г.). Подобное в литературе уникально и дословно повторяется только в «Тихом Доне»:
«Черная папаха его была ЛИХО СДВИНУТА НАБЕКРЕНЬ» (ТД: 6, XXV, 185).
Где мог Крюков это почерпнуть? Вероятно, у писателя–народника Александра Эртеля, чьи взгляды он разделял и произведения которого хорошо знал. Александр Иванович в четырех работах пять раз написал «сдвинув набекрень», но перед этим оборотом у него стоит «ухарски» и «молодцевато». Крюков находит другое слово — «лихо».
Читаем в повести «Офицерша»: «Карточку рассматривали долго и БЛАГОГОВЕЙНО». У Крюкова это слово встречаем 18 раз, в «Тихом Доне» трижды, включая так: «…БЛАГОГОВЕЙНО моргая, пытался разглядеть форму богатого, под белым поясом мундира…» (ТД: 1, XVIII, 90). Шолохов про такое слово вспомнил 2 раза лишь «на закате творчества» — в ОСР и ПЦ2.
При рассматривании фотокарточки офицера–казака в повести прозвучала такая фраза:
«— БЕЛОЛИКИЙ какой! – сказала Марья».
Всего в литературе (по НКРЯ) по сей день 12 употреблений «белоликий». В творчестве Шолохова такое не встречается, однако в «Тихом Доне» читаем:
«У меня к этим БЕЛОЛИКИМ да белоруким жалости не запасено» (ТД: 6, LVIII, 372).
При этом Крюков первым соотносит это слово к лицу мужского пола. В обоих случаях «белоликий» произнесено в прямой речи, и там подразумеваются офицеры.
Вернёмся к начатому поиску алгоритма работы творческой мысли Крюкова. Если наше предположение о «притягивании» опорным словом других словоформ верно, то надо убедиться, что это не единичный случай. И действительно, такое у Крюкова встречается «сплошь и рядом». В качестве примера возьмём из его малой прозы отрывки, где звучит слово «ПОХОДКА» (всего 24 употребления). Рассмотрим только женскую походку. Нас интересует окружение, антураж вокруг этого слова. Расположим фразы в хронологическом порядке (по мере создания произведений):
«Мимолетные молодые взгляды в ночном сумраке, шепот, звонкий, серебристый смех, нечаянные толчки мимоходом, ЛЕГКАЯ ПОХОДКА, гордая осанка, бесцеремонное заигрыванье казаков – все как-то волновало, зажигало кровь...И жажда увлекательного веселья, любви, беззаботности охватила СЕРДЦЕ Марины» («Станичники», 1906 г.).
«Встречаюсь иной раз с новой соседкой — с Катей. Моргнешь ей, — засмеется и убежит. ЗУБЫ БЕЛЫЕ, а глаза — один зарез: так и обожгет... И вся такая... как бы сказать?.. завлекательная: вошла в душу. Придешь со службы, — сейчас к окну. Все вытягиваешься, все думаешь: вот пройдет по улице или по двору своей ВОЗДУШНОЙ ПОХОДКОЙ, вот увижу ГРУДЬ ее, как у молодого кочетка, СТАН ЕЕ ГИБКИЙ...» («Товарищи», 1909 г.).
«ЛЕГКОЙ ПОХОДКОЙ проходили мимо дети с книжками, юноши, ДЕВУШКИ, и сжималось ее СЕРДЦЕ при виде их счастья, свободы и бодрости...» («Мать», 1910 г.).
«… в высокой шапке шла ЛЕГКОЙ, ПОДРАГИВАЮЩЕЙ ПОХОДКОЙ дама в золотистом ШАРФЕ» («Спутники», 1911 г.).
«А за ней ЛЕГКОЙ, балансирующей ПОХОДКОЙ, чуть наклонившись вперед, эта нарядная дама – не идет, а плывет, легкая, изящная, жутко любопытная, – сверкают БЕЛЫЕ ЗУБЫ и ТОНКИЕ духи непобедимой истомой дразнят СЕРДЦЕ...» («Спутники», 1911 г.).
«Идут ДЕВУШКИ в чоботах и лаптях, пестры наряды их и любопытен молодой, волнующий взор, ЛЕГКА И ЩЕГОЛЕВАТА чуть ПОДРАГИВАЮЩАЯ ПОХОДКА» («Сеть мирская», 1912 г.).
«Проходит ЛЕГКОЙ, ШЕЛЕСТЯЩЕЙ ПОХОДКОЙ веселая гурьба девчат» («Бойцы», 1912 г.).
«Семен РАЗЛИЧАЕТ ее коричневую юбку, стройную, ЛЕГКУЮ МОЛОДУЮ ПОХОДКУ, УГАДЫВАЕТ румяное ЛИЦО, охваченное свежестью степного ветра» («Весна-красна», 1913 г.).
«Перекрестком прошла МОЛОДОЙ, ЛЕГКОЙ ПОХОДКОЙ ЖЕНЩИНА В БЕЛОМ ПЛАТКЕ» («Тишь», 1914 г.).
Вот и в романе «Тихий Дон» в одном неполном абзаце встречаем весь «крюковский набор» к слову «походка»:
«… но из-за красного угла вагона выступила ЖЕНЩИНА, нарядно покрытая БЕЛЫМ пуховым ШАРФОМ, одетая не так, как одеваются в этих краях. Странно знакомый склад фигуры заставил Петра внимательней вглядеться в женщину. Она вдруг повернулась к нему лицом, заспешила навстречу, неуловимо поводя плечами, ТОНКИМ, не бабьим СТАНОМ. И, еще НЕ РАЗЛИЧАЯ ЛИЦА, по этой ВЬЮЩЕЙСЯ ЛЕГКОЙ ПОХОДКЕ Петро УГАДАЛ жену. Колкий приятный холодок докатился до СЕРДЦА» (ТД: 4, IX, 97).
Подметим у Крюкова некоторые «сопутствующие» слова при описании бегущей и стоящей женщины:
«Баба в РОЗОВОЙ РУБАХЕ стоит на приметке. Ветерок плещет ее БЕЛЫМ ПЛАТКОМ, отвевает подол красной ЮБКИ, открывает ноги в белых шерстяных чулках» («Будни» 1911 г.); «Отвевается при беге ее запачканная ЮБКА и грязная РОЗОВАЯ РУБАХА, ТРЯСУТСЯ, как студень, мягкие ГРУДИ» («Офицерша», 1912 г.); «…стоящая впереди всех толстая баба с выпирающей из-под РОЗОВОЙ РУБАХИ ГРУДЬЮ» («В глубине», 1913 г.).
Хочу предложить читателям небольшую задачу для тестирования своих сил в области лексикологии. Ниже перед вами пять отрывков. Попробуйте, опираясь на вышеизложенные фрагменты из малой прозы Крюкова, определить (не прибегая к помощи поисковиков) принадлежность этих пяти фрагментов. Одна цитата взята у Льва Толстого «Казаки», 1863 г. (его Крюков считал своим учителем) и по две из «Тихого Дона» и работ Фёдора Крюкова — из повести «Казачка», 1896 г. и рассказа «В субботу»,1914 г. Правильный ответ будет дан в конце статьи, но только не торопитесь подглядывать:
1)«...под РОЗОВОЙ РУБАШКОЙ, с ЗАСУЧЕННЫМИ по локоть РУКАВАМИ, ТРЕПЫХАЛИСЬ маленькие ГРУДИ. Замужняя жизнь не изжелтила, не высушила ее: ВЫСОКАЯ, ТОНКАЯ, ГИБКАЯ В СТАНУ, как красноталовая хворостина, была она похожа на ДЕВУШКУ. ВИЛАСЬ В ПОХОДКЕ, перебирая плечами; на окрики мужа посмеивалась; под тонкой каймой злых губ плотно просвечивали мелкие частые ЗУБЫ».
2)«Она подала ему РУКУ и ВЫШЛА ЛЕГКОЙ, ЩЕГОЛЕВАТОЙ ПОХОДКОЙ. Он проводил ее до КРЫЛЬЦА и долго смотрел ей вслед, любуясь ее стройной, ВЫСОКОЙ, сильной фигурой. Она ШЛА быстро, слегка и в такт ходьбе ПОМАХИВАЯ одной РУКОЙ. БЕЛЫЙ ПЛАТОК ее долго мелькал в легком сумраке весеннего вечера...».
3) «С КРЫЛЬЦА СОШЛА хозяйка, ВЫСОКАЯ, красивая и дородная, что боярыня, КАЗАЧКА. РУКАВА РОЗОВОЙ вобранной в ЮБКУ РУБАХИ на ней были ЗАСУЧЕНЫ, ОГОЛЯЯ смуглые точеные РУКИ. Она несла цыбарку; широко и вольно, свойственной лишь КАЗАЧКАМ, ЩЕГОЛЕВАТОЙ ПОХОДКОЙ прошла на коровий баз. Волосы ее, повязанные БЕЛЫМ подсиненным ПЛАТКОМ, растрепались...».
4)«Девка, не оборачивая головы, ровно и сильно РАЗМАХИВАЯ РУКАМИ, ШЛА мимо окна тою особенною ЩЕГОЛЕВАТОЮ, МОЛОДЕЦКОЮ ПОХОДКОЙ, которою ходят КАЗАЧКИ».
5)«…ПРОШЛА МОЛОДАЯ БАБА, босая, с высоко подоткнутой ЮБКОЙ. Красная РУБАХА запачкана, но огнем горит на солнце и алым отсвечивает на заветренных щеках. Высоко ЗАСУЧЕННЫЕ РУКАВА ОГОЛИЛИ полные БЕЛЫЕ РУКИ, голые до колен ноги красивы в своих молодых, упругих движениях, и в быстром взгляде, который она бросила на учителя, веселое любопытство и лукаво дразнящий грех...».
Как работает творческая мысль писателя? Осознанно ли приходит на ум вся эта цепь взаимосвязанных словоформ? Цепь — не совсем точное определение, здесь больше подходит «паутина», по которой вьётся мысль. Не думаю, что Крюкова ведёт простое запоминание уже ранее им написанного. Нет, это такое АССОЦИАТИВНОЕ видение картины. Вспоминаю, как мой старший внук заучивал таблицу умножения — пришлось приложить немало усилий как с его стороны, так и со стороны взрослых. А вот средний внук никогда таблицу умножения не заучивал — ему это было не надо, ибо работа его мозга устроена как-то по-другому. Спрашиваю — Фёдор, как ты считаешь? — Я не считаю, я сразу ВИЖУ ответ.
Нечто подобное происходит и в голове хорошего писателя: он даже может не осознавать всю эту «метафизику» своего творчества, его дело успевать записывать рождающиеся мысли. Сходные слова, синонимы, как мазки кистью накладываются в разных сочетаниях, к ним прибавляются ещё какие-то штрихи, и в итоге мы видим похожие, но всё-таки разные картины.
Однако наше наблюдение нельзя считать единственным алгоритмом работы мозга писателя. У Крюкова подобного «творческого функционала» великое множество, которое нам ещё предстоит постичь. Приведу пример из «Офицерши» и «Тихого Дона».
Там главы семейств (Макар Юлюхин в повести – Пантелей Мелехов в романе) получают почтой известие от своих служивых сыновей (один пишет со службы – другой с фронта). Заметим, что в обоих случаях речь идёт не о старших, а о младших отпрысках – Гаврилы и Григория. В повести сам Гаврила присылает весточку, а в романе письмом приходит новость, что Григорий всё-таки не погиб. Посмотрим как отреагировали отцы на эти письма. Сначала Макар в повести «Офицерша»:
«И, спрятав конверт в пазуху, пошел бродить по всей станице, переполненный счастьем, гордостью и желанием излить избыток ликующего чувства перед всем миром. На улице он останавливался перед каждым встречным и после первых двух-трех слов говорил запуская руку в пазуху:
— Сын ПАТРЕТ прислал... Гаврюшка... В офицеры произведен...
И осторожно, черными, набухшими пальцами, подувая в разрез конверта, вытаскивал карточку и держал ее ближе к себе, чем к зрителю.
— О? При всем парате... в аполетах! — говорил изумленный собеседник, глядя сбоку на фотографию. — Молодец, молодец!, честь и слава!..
— Станицу не пострамил! — с гордым восхищением говорил Макар».
А вот фрагмент из «Тихого Дона», описывающий радость Пантелея Прокофьевича, получившего известия, что Григорий жив и даже награждён:
«Жалко было глядеть на Пантелея Прокофьевича, ошпаренного радостью. Он, сграбастав оба письма, ходил с ними по хутору, ловил грамотных и заставлял читать, — нет, не для себя, а радостью поздней хвастал старик перед всем хутором.
— Ага! Вишь, как Гришка-то мой? А? — Он поднимал торчмя копытистую ладонь, когда читающий, спотыкаясь, по складам, доходил до того места, где Петро описывал подвиг Григория, на себе протащившего шесть верст раненого подполковника.
— Первый крест изо всего хутора имеет, — гордился старик и, ревниво отбирая письма, хоронил их в подкладку мятой фуражки, шел дальше в поисках другого грамотного. <...>
Он жал старику руку своей мясистой белой рукой, говорил: — Ну, поздравляю, поздравляю... Кхм... Таким сыном гордиться надо…» (ТД: 3, XVII, 357).
Если считать, что роман создавался по горячим следам событий (для таких утверждений есть много оснований), то между написанием этих двух фрагментов прошло менее 3-х лет. Несомненно, это творческий почерк одного автора. И обратите внимание — в этих двух отрывках почти нет одинаковых словоформ, но ситуационно всё очень близко. И это пример очередного алгоритма работы творческой мысли писателя — похожая картина написана иными оттенками, красками…, и в результате мы видим полотно уже под другим углом.
В приведённом отрывке из повести бросается в глаза слово «патрет». Очевидно, это разговорная форма от «портрета», устаревший галлицизм. У Крюкова «патрет» встречается 7 раз в работах от 1897 до 1919 годов, и там подразумевается не только портрет, как фото или рисунок, но и «живое» лицо. В «Тихом Доне» это слово звучит 5 раз в одном месте — в рассказе Христони о шутке студентов с портретом Карла Маркса: «Выпейте, казаки, за здоровье моего покойного папаши». Дал нам десятку и достал из сумки ПАТРЕТ…» (ТД: 2, IX, 163).
В творчестве Шолохова слова «патрет» нет.
В повести Макар Юлюхин шутливо говорил своему старшему сыну Семёну, который с военной службы вернулся простым рядовым: «— А ты, Семен, теперь как же? ВО ФРОНТ перед Гаврилкой должен?». Выражение «во фронт» здесь означает встать навытяжку, вытянуться в струнку. В малой прозе Крюкова такое встречается 9 раз, в романе «Тихий Дон» дважды: «Я, конешно, оробел, вхожу. Стал ВО ФРОНТ, а он, милостивец, ручкой меня по плечу похлопал и говорит...» (ТД: 2, VII, 153); «В станичном правлении атаман накричал на Мишку, стоявшего перед ним ВО ФРОНТ, потом сбавил тон, сердито закончил…» (ТД: 6, II, 31).
Во всём творчестве Шолохова выражение «во фронт» отсутствует.
Кто-то из читателей скажет — хорошо, согласимся, что Шолохов мог иметь под рукой некий протограф «Тихого Дона» Крюкова, но он с него не переписывал, а пересказывал своими словами. На этот случай у меня есть доказательство, что это не так. Допустим, что к приведённым выше КОМПАКТНЫМ эпизодам с письмами от служивых сыновей ещё можно применить версию «пересказа», но как можно пересказать то, что у Крюкова РАСТЯНУТО по маленьким фрагментам на 10-ти страницах (!) текста?
В «Тихом Доне» похожие смысловые картинки вкраплены на 4-х страницах. Читаем внимательно:
В повести «Офицерша» станичники организовывают встречу вернувшегося со службы земляка, а в романе Григорий Мелехов встречает знакомого казака, едущего домой в отпуск: «— С фронта? — спросил Григорий. — Так точно, в отпуск еду из-под Новохоперска. Чудок, верст полтораста, кругу дал, заезжал в Слащевскую, там у меня — сродствие».
Проиллюстрирую всё это недлинными выписками. Подборка нарезок сгруппирована не последовательно, как в текстах произведений, а тематически.
Вот повесть «Офицерша»:
«Пестрая толпа сгрудилась около всадника на серой лошади. За ним виднелись еще всадники. На одной лошади сидело верхом двое казаков»; «Проехали верхами, с песнями, молодые казаки – станичные и хуторские, – и все уж знали: едут встречать служивых»; «Не слезая с коней, казаки нагибаются к бабам, целуются, что-то говорят, указывая руками назад. Натянув повода, удерживают танцующих, подбирающих шеи коней. Потом трогают дальше, и снова радостно шумит их песня».
«…они ездили встречать служивого на сборный пункт. На телеге стоял большой сундук, окованный белой и цветной жестью. Макар в дороге прикрывал его пологом, чтобы пыль не садилась, но, въезжая в станицу, полог снял, и сундук сверкал на солнце во всем своем ослепительном великолепии. Макар стоял на телеге, растопырив ноги для равновесия, в новой папахе набекрень, сияющий, праздничный, гордый, и оглядывался на народ, желая видеть, какое впечатление производит то очевидное богатство, которое нажил на службе его сын-офицер».
А так в романе «Тихий Дон»:
«За хутором Севастьяновским повстречались им трое конных казаков»; «По пути все чаще попадались одиночками и группами ехавшие в отпуск казаки. Нередко встречались пароконные подводы. Груз на них был прикрыт брезентами или ряднами, заботливо увязан. Позади подвод, привстав на стременах, рысили казаки, одетые в новенькие летние гимнастерки, в красноармейские, защитного цвета, штаны. Запыленные, загорелые лица казаков были оживленны, веселы».
В повести:
«— Ну что ж, стакан водки выпила аль нет от молодого офицера?»; «"Пришел Карпо Тиун —с бутылкой водки, торчавшей из кармана шаровар. Он поставил бутылку и через стол троекратно облобызался с Гаврилом Юлюхиным".
В романе:
«— Не откажи в милости, хочу угостить тебя, а? Везу в сумах две бутылки чистого спирту, давай их зараз разопьем? Григорий отказался наотрез, но бутылку спирта, предложенную в подарок, взял».
В повести:
«И когда сундук внесли, — вся толпа званых и незваных, бывшая во дворе Макара Юлюхина, повалила в дом, смотреть, сколько и какого добра принес со службы служивый»; «…непобедимое любопытство влекло ее посмотреть, какая будет встреча с родителями, много ли добра принес со службы молодой офицер?»; «– Там сундук привез такой большущий – страсть! И уборов всяких!.. Исправный пришел, нечего... Служивке щиблеты на высоких подборах, она и ходить-то в них не умеет, падает... Калоши... юбку шелковую... Парнишке сапоги с дудками... Матери – шаль там такую... хоть кровать ею укрой!.. Отцу жилетку с брозументом... Страсть, страсть добра сколько!..»; «…сундук набит — ну и ужасть! Глянула я: рубашек там разных... порток... Не перечтешь!»; «Восторгались <...> количеством и великолепием костюмов, привезенных Гаврилом Юлюхиным со службы».
В романе:
«— Что там было! Казачки; и офицеры огрузились добром! — хвастливо рассказывал Семак»; «Из моей полусотни один ловкач по жидам восемнадцать штук карманных часов насобирал, из них десять золотых; навешал, сукин кот, на грудях, ну прямо самый что ни на есть богатейший купец! А перстней и колец у него оказалось — не счесть! На каждом пальце по два да по три...»; «Иные из казаков по сорок комплектов одежи взяли!».
В повести:
«Восторгались вслух офицерскими погонами, которые называли аполетами»; «— Это самая ваша форма, Гаврил Макарич? — склонив голову набок и рассматривая льстиво-изумленным взглядом погоны служивого, спросил Тиун. — Вобче — присвоенная чину подхорунжего.— Очень прекрасная форма!..».
В романе:
«Его, как видно, недавно произвели в подхорунжии, и он, чтобы не сойти за простого казака, — нашил новенькие погоны прямо на зипун»; «Тупое самодовольство сияло на лице новоиспеченного подхорунжего»; «Нелепый вид зипунного офицера развеселил Григория».
В повести:
«— Варвара Ларионовна! — спохватился вдруг подхорунжий Юлюхин и упрекающим взглядом поглядел на жену. — Почему же нет, что называется, вилок?
— На что их! — пренебрежительно воскликнул Семен. — Мы и так обойдемся...
— Почему же так, когда они есть? У меня в сундуке дюжина ножей и дюжина вилок лежит... литой стали!..».
В романе:
«Сам сопровождал такой обоз до Ярыженской. Одной серебряной посуды, чашков, ложков был полный воз!».
В повести:
«— Было время бабам разгуляться? — шутливо спросил ОГНЕННО–КРАСНЫЙ Савелий Терентьич, сосед Юлюхиных».
В романе:
«— Не угадаешь? — спросил он, подъезжая вплотную, протягивая широкую, покрытую ОГНЕННО–КРАСНЫМИ волосами руку, крепко дыша запахом водочного перегара».
Итак, что мы имеем в этих двух «выжимках» из работ, якобы разных авторов? В обоих текстах главное действующее лицо — подхорунжий. Оба возвращаются по домам — один со службы, другой с фронта. Оба пьяные, в одном сюжете пьют спиртное, в другом предлагают выпить. Там и там автор обращает внимание других персонажей (и наше тоже) на погоны подхорунжего. В двух сюжетах присутствует привезённое со службы/фронта добро, среди которого выделяется одежда и столовые приборы. И ярким штрихом является присутствие в двух сюжетах человека с огненно-красными волосами (у Крюкова ещё есть «гимназист с огненно красными волосами» в рассказе «Спутники» (1911 г.).
Подобный цвет в творчестве Шолохова не зафиксирован.
Не сомневаюсь, что здесь всё очевидно — оба сюжета, откуда мы сделали нарезки, написаны одним автором и его имя Фёдор Крюков. Конечно, за семь лет, разделяющие эти два текста, многое изменилось, но перечисленный выше ассоциативный ряд закрепился в мыслях писателя. И абсолютно не факт, что сам человек может это осознавать..., такая "тонкая материя образов" может существовать на подсознательном уровне.
Повторюсь, приведённые выше нарезки скомпилированы с 10-ти страниц повести «Офицерша» и с 4-х страниц романа «Тихий Дон» (7, XIX, 183–186). Заимствование и пересказ здесь исключаются полностью, ибо это не то, и не другое. Это тексты, рождённые в голове одного человека! Сходство представленных выше моментов было обнаружено при помощи одного из найденных алгоритмов работы творческой мысли Крюкова — построение «паутины» вокруг опорного слова или образа.
Уверен, подобного будет найдено ещё немало. Исследования на этом микроуровне только начинаются, но определённый вывод сделать уже можно — шолоховский роман «Тихий Дон» (7 частей) был сотворен путём переписывания пока неизвестного нам протографа Фёдора Крюкова с добавлением/изъятием «передельщиками» слов, фраз, фрагментов текста. Кто мог быть этими «передельщиками»? Пока ответы есть только в виде версий, и конкретику правильней будет озвучить только после тщательных исследований.
На предмет параллелей с «Тихим Доном» см. по ссылке ниже (там есть переход на файл в pdf) мой первый опыт подобного исследования, где анализируется ранний рассказ двадцатидвухлетнего Федора Крюкова «Гулебщики» (1892 г.):
https://wp.me/p2IpKD-3U6
Октябрь – ноябрь 2019 г.
Ответ на задачу о принадлежности цитат:
1) ТД (2, VIII, 156).
2) Ф.Крюков «Казачка».
3) ТД (5, XXI, 322).
4) Л.Толстой «Казаки».
5) Ф.Крюков «В субботу».