День выдался пасмурным, но все же, не изменяя своим правилам, я решил зайти в кафе к Франческо выпить чашку кофе и почитать свежую прессу. У барной стойки было оживленно. Худой, лысый, небольшого роста Джузеппе о чем-то спорил с Карлосом - толстым мясником и Хулио - высоким, худым как жердь механиком из автомастерской. Джузеппе, как цирюльник, знал о всех событиях, происходящих в нашем провинциальном захолустье, находящемся в ста милях от Рима. Каждый день к нему приходили люди: кто побриться, кто постричься, а кто просто поболтать. Если кому скучно или нужно что-либо узнать, достаточно было зайти в парикмахерскую подравнять усы. Даже я, как священник, не знал через исповедь столько, сколько этот с крючковатым носом (будто пытался все вынюхать) и большими глазами (которые замечали в городке практически все, вплоть до того, кто, какое белье повесил сушиться) суховатый и сутулый человек.
- … а я говорю, что вы в политике ничего не понимаете, - кричал он на своих собеседников, выпучив от напряжения глаза, - просто так никого не убивают. Помяните мое слово – будет переворот! – и, заметив краем глаза входящего в черной рубашке с колораткой под воротником человека, и признав в нем меня, полуобернувшись, спросил, - Я же прав, падре?
- О чем ты опять споришь, Джузеппе? Какую войну снова затеял?
Джузеппе, как-то сдувшийся сразу из Муссолини в кроткого ягненка и став в два раза меньше, повернулся ко мне и уже более спокойно произнес.
- Да я про вчерашние события…
- Какие?
- Похоже, вы один, кто не в курсе…, - ответил Джузеппе, положив на столик свежий номер Corriere della Sera.
- … в курсе чего?
- Святая Мадонна… падре, я думал, что Бог вам уже давно все открыл … Вы что, с Богом совсем не дружите?
За спиной Джузеппе раздался смешок, но сразу оборвался, как только его источник осознал, что с этим грешком придется идти к самому же падре на исповедь. Да и сам Джузеппе понял, что зашел далеко и переменил тон.
- Вчера убили министра финансов… и еще…
Мои мысли мгновенно перенеслись на несколько часов назад в собор…
Я священник со стажем и никакая исповедь меня уже давно ничем не удивляет. Но сегодня был просто шокирован… Мне доложили, что меня ожидает человек, желающий покаяться. Облачившись, я пошел в исповедальню. Шторка была задернута и я не видел сидящего за перегородкой.
- Я слушаю вас…
Послышался шорох.
- Святой отец… я хотел… покаяться… - опять ерзание, - я убил человека…
Не знаю, сколько прошло времени… может целая вечность, может несколько секунд... Не смотря на большой опыт, такое я слышал впервые. Думал, что разрешение этого греха меня обойдет стороной… но все же… такой момент настал… и, именно, в то время, когда меньше всего был к этому готов. Тон этого человека сразу ставил меня на ступень ниже: глубокий баритон уверенного в себе человека, знающего, что говорить и не делающего ошибок. И все же… ошибка произошла, если он здесь… Я был в растерянности и даже не успел сесть поудобней… Когда пришел в себя, понял, что сижу замерший на одной ягодице… Расслабил мышцу и тихо, как мышь, обмяк всем телом. В голове произошел ступор… я не знал, что делать и говорить.
- Как убил?
За перегородкой пошевелились.
- Я киллер.
У меня перехватило дыхание. Мышцы еще больше сжались, не успев расслабиться.
…секунд через 20…
- Святой отец…
- Да, да… - спохватился, – …я слушаю.
- Я… наемный убийца.
В воздухе повисла долгая пауза. Видимо он обдумывал, как и что сказать… не хотел выдавать какие-то тайны, а может просто волновался, хотя в его голосе не наблюдалось никакого напряжения. Скорее всего, больше волновался здесь я. Нет, не из-за страха, что сижу рядом с человеком, которому не составляет большого труда меня убить. Нет… В первый раз попадаю в такую ситуацию, когда не знаю, как поступить… По церковным правилам следовало наложить на него епитимию. Например, отлучить от причастия. А причащается ли он вообще… с такой работой? Вряд ли. Заставить делать поклоны? На секунду эта мысль меня рассмешила, представив, как этот здоровяк будет их выполнять… но сразу взял себя в руки, предполагая, будто он меня видит… Кто знает? Может сейчас в мою сторону направлено дуло пистолета с глушителем…
Он все еще молчал, видимо о чем-то раздумывая…
- И что же? – решил подтолкнуть.
Молчание. Весь абсурд заключался в том, зачем киллер решил исповедоваться в одном единственном убийстве? А может он вообще исповедуется после каждого исполненного заказа? Нет… Вряд ли. Вся их деятельность держится в тайне и он этого делать не может. Не думаю, что он является таким жалостливым убийцей. Я подумал, что он уже ушел…
- …я убил невинного человека…
Удивлению моему не было предела. Как…? У него есть виновные и невинные? Какая, казалось бы, ему разница, за кого заплатили?
- …вчера выполнял задание… на чердаке дома, где расположился, никого не должно было быть… я все просчитал…, - он задумался, а я не торопил, боясь спугнуть необдуманным, неосторожным словом, дать возможность выговориться и раскаяться до конца, чтобы не ушел с неразрешенным грехом. Атмосфера между нами чувствовалась напряженной. Он, скорее боялся, что я окажусь фанатичным, строгим священником – начну его укорять или доложу в полицию. Я же, со своей стороны, интонацией голоса пытался дать ему почувствовать, что здесь его принимает сам Господь таким, какой он есть, как раскаявшегося на кресте благоразумного разбойника, - … и зачем она там появилась…? Видимо с нижней квартиры услышала мои шаги… хотя должна была в это время находиться на работе… Чрезмерное любопытство всегда губит…
- …падре, вы меня слышите? – донесся откуда-то, издалека, голос Джузеппе. Я пришел в себя, - Странный вы какой-то сегодня, задумчивый… Я говорю, что в квартале от того места, где убили министра, примерно в это же время, на чердаке одного дома была еще застрелена женщина, только из другого оружия. Странное совпадение. Как вы думаете, есть в этом какая-то связь?
Этот вопрос меня застал врасплох.
- Не знаю, Джузеппе.
- Падре, вы не заболели? Что-то вы выглядите сегодня очень плохо, - он заглянул мне в глаза, пытаясь найти там какой-либо недуг, - сейчас, говорят, вирус какой-то ходит…
Смутившись, я невольно потупил взор и стал рассматривать статью в газете, думая, будто он сможет своим проницательным взглядом прочесть всю правду, которую я знал.
Хозяин заведения поставил передо мной кофе на столик, с которого легким движением, по привычке, смахнул полотенцем пыль.
- Спасибо, Франческо!
Тот кивнул в ответ и чуть улыбнулся своими тоненькими усиками по поводу прицепившегося как клещ долговязого Джузеппе. Он не лез в политику и всегда был спокоен.
В газете я увидел фотографию убитой женщины...
- Святой отец, вы меня слушаете?
- Да, да… - вернулся снова к исповеди.
Шорох за перегородкой.
- Помимо работы, я никого в своей жизни не убивал… невинных людей.
- Как ты определяешь, кто повинен - кто нет?
- Не я определяю - Бог - кому сколько жить. Я только исполняю свою работу. Прежде чем выполнить заказ, я изучаю «жертву»… простите, святой отец, за такое слово… Простых людей не заказывают, все они политики, а в их среде я ни разу не видел ни одного «невинного». У всех рыльце в пушку. И если я откажусь от заказа, его выполнит другой… не я - другой. Вы так не думаете?
- Я вообще об этом не думаю. Но если ты откажешься, твои руки будут чисты…
- Да, - перебил он, - я с вами согласен. Зачем думать о том, с чем в жизни не сталкиваешься?
Я почувствовал какое-то расположение к этому человеку и немного расслабился. Да, смешно – расположение к киллеру. Может он как раз так располагал к себе свои жертвы, а потом, когда они расслаблялись, теряли бдительность, начинали доверять – убивал. Тонкая психология.
- Каково это – убивать людей? Что ты чувствуешь при этом?
- Я давно уже ничего не чувствую. Бывший, спецназовец из «Морских котиков». Много воевал в разных странах. Там некогда было задумываться - дорога каждая секунда. Если ты не успеешь нажать на курок – успеет враг и убьет. Я был одним из лучших и мой опыт и подготовка понадобились разведывательному управлению. Стали предлагать за работу большие деньги, объясняя, что я избавляю страну от врагов и предателей. Да я и так видел, что они продажные политические проститутки… простите, святой отец… которые только перед камерой и народом дают пустые обещания. Никогда не лез в политику, видя, какие огромные суммы вкладываются в средства массовой информации, делая из людей зомбированное послушное стадо… как создаются новые партии, которые, якобы, начинают вести борьбу со старой правительственной коррупцией за улучшение жизни народа, вести политические дебаты, но которые, на самом деле, становятся барьером, не дающим вылезти настоящим, борющимся партиям. Да и те становятся простыми донкихотами, воюющими с ветряными мельницами, которые невозможно разрушить, если это, в конце концов, станет не угодно Богу и Он не решит прекратить всё, как когда-то с великой Римской империей... Убивают, в основном, зарвавшихся, которым дали влезть в правительственную кормушку, но со временем ставших жадными… Святой отец, не лезьте никогда в политику, если не хотите стать посмешищем, как другие донкихотствующие крикуны.
- И что же ты решил?
- Я… чувствую свою вину в гибели этой женщины, но иначе не мог. Она видела меня, поэтому пришлось воспользоваться пистолетом с глушителем. Я сделал то, что должен был сделать, но совесть мне подсказывает совершенно иное. Да, она оказалась не в том месте и не в то время, но это ни сколько меня не оправдывает. С ее смертью я, как бы, прозрел. Никогда не о чем не жалел, но сейчас мне жаль... мне жаль ее. Передо мной стоят ее испуганные глаза. Достаточно… я решил больше этим не заниматься, пусть это делают другие, которые были, есть и еще будут… Ухожу, чтобы никогда не возвращаться, чтобы на моей совести не было никаких смертей… - и подумав добавил, - я знаю, как я умру… - так же, как умирали другие от моей руки…
- Чем займешься?
- Открою какое-нибудь тихое кафе на берегу океана… попробую наладить личную жизнь.
- Как тебя зовут?
- Святой отец, зачем вы спрашиваете?
- Мне нужно прочитать молитву.
- Бог знает мое имя. Вы слышите меня в первый и последний раз. Я уже не говорю о том, чтобы меня увидеть. Вы знаете, что это невозможно… одна меня уже увидела. Я знаю, что вы благоразумный человек. Сейчас я встану и уйду. А вы посидите здесь еще минут 10-15. Так будет лучше для нас обоих - для вас и для меня…
- Хорошо…
Я сидел там намного дольше, осмысливая только что происшедшее. Не пытался бежать, догонять, а тем более увидеть его. Понять… поставить себя на его место??? Наверно это не возможно. Я не мог представить себя на месте человека, лишающего жизни других. У меня не было врагов, к которым бы я испытывал вражду, не говоря уже о ненависти с желанием убить. Что значит - жизнь человека? На этот вопрос сейчас мало кто даст ответ. Потому что никогда не задумывались над этим. Мы живем в сплошной суете. Бежим как зашоренные лошади и некогда остановиться и оглядеться вокруг, а тем более задать себе вопрос: «Зачем я живу?» или «А в чем заключается смысл жизни?» До этого он не испытывал никаких угрызений совести и не задумывался над смыслом своей жизни. Думал, что знает, какое всегда правильное принять решение, но вчера произошел сбой… перед ним не стоял враг, не нажимал на спусковой крючок… перед ним стояла безоружная женщина и смотрела со страхом ему в глаза. На секунду он, все таки, заколебался, но не мог дать ей убежать. Сработал военный автоматизм… сработала бездушная машина смерти. Он не мог позволить всему раскрыться. После этого, видимо, от большого перенапряжения сгорело реле, блокирующее машину от живых размышлений. Он стал мыслить. Слетела блокировка (пелена) и он увидел мир другими глазами. Она своей смертью дала ему жизнь. Он был мертв, но вдруг ожил.
- Падре, что с вами? На вас совсем лица нет? – донесся опять откуда-то издалека голос Джузеппе. – Франческо принеси воды.
Франческо поставил на стол стакан воды и, обращаясь к цирюльнику…
- Хватит, Джузеппе, оставь отца Виктора в покое. Он просто сегодня устал. Ему нужно отдохнуть.
Я взглядом поблагодарил хозяина кафе и, когда он забирал у меня недопитый кофе, на протянутой к чашке руке я заметил из-под короткого рукава белой рубашки наколку в виде якоря и орла, держащего в когтях старинный пистолет и трезубец - эмблему «Морских котиков».