— Ну, что мы будем делать с папиной квартирой?
Вера упаковала очередной мешок отцовских вещей и пришла на кухню, где Маша под тонюсенькой струечкой воды пыталась вымыть посуду.
— Ты сейчас это решила обсудить? — Маша повернулась к сестре.
— А когда еще? Пока мы тут, надо принять решение. Оно, я так понимаю, не простое.
— Почему? По-моему, тут и обсуждать особо нечего. Хотя, судя по твоему тону, — есть что. — Маша выключила воду, вытерла руки и села за стол напротив Веры. — Я за «сдавать». А ты? Продавать хочешь?
— Была такая мысль. Но я ее совсем не долго думала. Поскольку мы являемся гражданами другой страны, нам придется заплатить неслабый налог — 30 процентов от стоимости квартиры. Огромные деньги. Да и кто тут будет заниматься продажей? Но сдавать я тоже не хочу.
— А как тогда? Простаивать пустой квартире до следующего лета, когда мы снова приедем? Ты посмотри, нам сейчас нужно заплатить коммуналку за 9 месяцев. Или сколько прошло со смерти папы? Это ж большая сумма! Ты что?!
Маша снова встала к раковине и начала драить сковороду.
— Я не думаю, что хороших квартирантов легко найти. И потом, как ты их будешь контролировать за тысячи километров? — Вера говорила в спину сестре. — Они тут все разнесут, пересдадут, притон устроят — да что угодно! А ты узнаешь об этом только через год. И что будешь делать?
— А не надо с улицы брать кого попало, — Маша с готовностью подсела к сестре. — Я уже с теть Катей говорила, у нее есть на примете мама с дочкой нуждающиеся. А у Тани знакомые молодожены ищут жилье. Так что варианты есть. — Она улыбнулась и положила влажную ладонь на руку сестры. — М-м?
— Ну и сколько ты хочешь поиметь денег с мамы с дочкой или молодых? Прям обогатишься. Ты посмотри, тут всю сантехнику менять надо: видишь же, раковина течет и вода еле-еле из крана льется, ты вон посуду-то толком вымыть не можешь. В ванной вообще абы что — ни душ не переключается, ни из крана полноценной подачи воды нет. Все допотопное. Духовка в плите не работает. Домофон — тоже, непонятно по какой причине. С телефоном городским не пойми что. Ай! — она тряхнула головой. — Да и ремонт тут сто лет не делался. Эти проблемы надо ж решать. Кому? Или нам с тобой, пока мы тут, но денег и времени нет. Или квартирантам, но тогда с них, естественно, меньшую плату брать, чем хотелось бы тебе.
— Да ладно! — Маша вернулась к раковине. — Мы вон с Костей снимали жилье, уже Митя родился у нас тогда, так такая халупа была. И ничего. Платили вполне себе приличные деньги. Ты думаешь, все прям с евроремонтом квартиры сдают?
Вера помолчала, потом как-то задумчиво произнесла:
— Знаешь, мне всегда кажется, что сдает свой дом тот, кто не любит его. Сдает — предает… Я не хочу, чтобы тут жили посторонние люди.
— Окей, — Мария резко развернулась к сестре и взмахнула правой рукой, так что брызги полетели на Веру. — Тебе деньги лишние. Мне — нет. Я все время еле наскребаю на билет сюда, живу тут потом за счет девчонок, ты знаешь. Мне вот не до твоих сантиментов — сдает-предает. Это не мой дом к тому же. Почему я не должна хотеть сдавать его и иметь с этого хоть какую-то копейку? Еще скажи давай, что папа был бы против.
Как нахохлившийся воробей Маша стояла перед сестрой. Та молча разглядывала выщербленную ложбинку на поверхности стола и водила по ней ногтем.
— Ты, я так понимаю, — Машин голос звучал по нарастающей, — все же хочешь, чтобы квартира пустовала. Но представь ситуацию. Ты сама сказала, что сантехника никудышняя. Внизу под папой магазин. Представь, если тут трубы прорвет и затопит магазин. Что тогда? Ты думаешь, кто-то будет искать хозяев этой квартиры или ждать, пока ты из Киева сюда допилишь и устранишь аварию? Понятно же, что двери вскроют. И страшно представить, что тут будет к нашему приезду. А еще штрафы потом какие-нибудь выставят.
Не отрывая взгляда от ложбинки и ногтя, Вера тихо произнесла:
— Надо, чтобы тут кто-то жил.
— Елки, кто-о-о? Вера, ты издеваешься? То ты не хочешь, чтобы тут жили посторонние, то теперь ты говоришь про «кто-то жил». Кто этот кто-то? Ты? Переезжать собралась?
Вера вышла из-за стола, взобралась табуретку и стала на ощупь что-то искать на верхней полке навесного шкафа. Маша следила за сестрой, то и дело убирая за уши непослушные пряди.
— Ну, Вера, чего молчишь? Что ты там ищешь?
Вера спрыгнула с табуретки. Подошла к окну и закурила.
— Ты снова куришь?! — оторопевшая Маша уставилась на сестру. — Обалдела, что ли? 10 лет не курила же! Ты чего?
Она присела на краешек табуретки и как-то сникла.
— Да, когда тут с папой жила в прошлом году, закурила. Так бы выпила 50 грамм, глядишь, и полегче стало б. Но я не пью… — Вера выпустила струю дыма в окно. — Страшно было, знаешь. Особенно по ночам. Все прислушивалась к его дыханию — дышит-не дышит. А он то заскулит, как собачка. То застонет. Я все боялась, что у него начнутся сильные боли, а я не знаю, что делать... Начиталась в интернете, как тяжело в России получить обезболивающее онкологическим больным. Только и молилась: Господи, пожалуйста, пусть ему будет не больно.
Маша молча встала рядом с сестрой и положила руку ей на плечо.
— Вот в это окно смотрела, оно еще, наверное, хранит мой взгляд, его ж никто не мыл с тех пор, — Вера провела пальцем по стеклу. — Смотрела на несущиеся машины, ненормальных мотоциклистов, на людей, выходящих из магазина, спешащих по своим делам. И так остро чувствовала, как это стекло разрезает жизнь — на живую, шумную, что по ту сторону, и эту, умирающую, больную, страдающую. Казалось бы, такое тонкое, прозрачное, хрупкое стеклышко. Разбей его. Ан нет, все равно не перейдешь туда. И какое-то недоумение, изумление, что ли, от этого… И сейчас там та же жизнь. И здесь как бы жизнь. Но без папы… — Вера выкинула окурок прямо на крышу магазина. — А мы тут квартирный вопрос решаем.
Мария, словно очнувшись от последней фразы сестры, быстро смахнула слезу и коротко, по-деловому спросила:
— Хорошо. Что ты предлагаешь?
— Я, Машунь, хочу тете Тоне предложить тут жить. Чтобы она только коммуналку оплачивала.
Сестры опустились на табуретки. Маша не смотрела на сестру, а Вера продолжила уже мягче:
— Она единственная из здешней родни, кто очень помог с папой. Хотя она, в общем-то, чужой человек — бывшая жена покойного дяди. Вон родственники-то ее на дух не переносят… Но мне даже просить ее не пришлось, чтобы она приносила еду или приезжала тут готовить отцу, пока я съезжу в конце августа в Киев собрать и отправить детей в школу. Лишь только я обмолвилась, что, мол, надо бы человека на время найти, так она сразу сама и вызвалась. И эта 70-летняя женщина ездила каждый день на трамвае через весь город и возила папе еду в банках и термосе…
Маша потерянно молчала.
— Ты ж знаешь, что у нее нет своего жилья, квартиру снимает. Она и работает-то в таком возрасте, чтобы было чем платить за съем, — Вера заглядывала в опущенное лицо сестры, но та не реагировала. — Мне и отблагодарить ее хочется, с одной стороны. А с другой... Понимаешь, тут так совпало все. Смотри. Есть старая женщина, которая нуждается в жилье. И есть это самое жилье, пустое. Ну сам Бог велел соединить эти части целого, честное слово! Маш, ну не все же измеряется деньгами!
Маша неожиданно заплакала:
— Понятное дело, ты у нас такая хорошая, заботливая. А я меркантильная, только денег хочу.
Вера обняла сестру:
— Ну сколько стоит тот билет? Хорошо, два билета — туда-обратно. Хочешь, я тебе буду покупать их раз в год?
— Не надо мне твоих денег! Щедрая какая тут нашлась!
Маша высвободилась из сестринских объятий и по-детски кулаком стала размазывать слезы по лицу. Вера, наклонив голову вбок, с улыбкой смотрела на нее:
— Солнце мое! Сердцем чую — это правильное решение. Единственно правильное… — Она выдержала паузу: — И вот увидишь — обязательно тебе будет воздаяние.
— Ну да, ну да. Только не надо мне сейчас опять про круговорот добра в природе рассказывать, ладно?
— Ладно, — Вера вздохнула. — Тогда есть еще один вариант…
Маша с надеждой взглянула на сестру:
— Какой?
— Я отказываюсь от своей доли в этой квартире в твою пользу. И ты сможешь распорядиться ею по своему усмотрению.
— Ты шутишь?! Не-е-е-т…
Маша резко встала и ушла в комнату. Оттуда донеслись ее громкие рыдания.
Вера взяла новую сигарету, покрутила в пальцах. Застыла у окна. Потом засунула ее обратно в пачку:
— Господи, какая же ерунда все это. Дележка. Деньги. Суета сует... — подняла голову вверх: — Правда, пап?
И, помолчав, тихонько запела из любимого отцовского: «Не верь разлукам, старина, их круг – лишь сон, ей-богу»…
— О, Машунь, — она направилась в комнату к сестре, — я придумала, что мы напишем на памятнике папе — вот эту строчку из Визбора.
Вскоре из комнаты донесся уже сестринский дуэт «Ты у меня одна, словно в ночи луна»…
Их пение прервал мобильный Маши — звонил старший сын.
— Алло? Да, дорогой. Что? Погоди, не части, давай помедленнее, — Мария замолчала и минуту не открывала рта. Вера только увидела, как поползли вверх брови сестры, как расширились глаза и немо открылся рот.
— Что-то случилось? — она в тревоге взяла Машу за плечо.
Та отняла руку с телефоном от уха:
— Мите только что позвонили из Чернигова, из университета. Ему дают место в общежитии!.. Мы уже и не ждали, после трех-то лет съемных комнат и квартир… Столько денег вбухали… А тут… Представляешь?..