Он был кавалергард, потом – поручик
Полтавского пехотного полка.
И сколько тонких, томных дамских ручек
Бывало, таяло в его руках!
Красавец пылкий, весельчак, романтик…
Брюзги ворчали: «Просто милый шут!»
Никто не ждал, чтоб этот дерзкий мальчик
В нешуточный ввязался бунт.
В свободу он, как в женщину, влюбился –
Масон, республиканец, демократ.
И замышлял свершить цареубийство,
Но только без участия солдат.
Не потому, чтоб черни он боялся –
Он просто лишней крови не хотел,
Когда сменил балы, интриги, танцы
На лихорадку сокровенных дел.
Но вот декабрь… Уже из Петербурга
Приходят вести чёрного черней –
А он ещё во всём азарте бунта
От друга к другу гонит лошадей…
Конец известен: «Главарей повесить мало!»
(Вначале был приказ – четвертовать!)
Шагнул он. Голова в петле застряла.
Мальчишке было только двадцать пять.
Свершилась казнь. Романтик юный умер.
Давно разобран утлый эшафот.
Фамилию его – Бестужев-Рюмин –
Теперь уже не всякий назовёт.
А те, кто вспомнит, разве что плечами
Увы, пренебрежительно пожмут:
«Хотя б себя любить умел вначале!»
Выходит, что и вправду – просто шут?
Свои шесть сотен душ, свои деревни,
Своя карьера в отведённый срок…
Но душами людей – он свято верил! –
Владеть имеет право только Бог.
Он не успел увидеть, как обманет
Мечта, которой верил горячо,
И встанет за романтиком фанатик,
А гений обернётся палачом.
Он веку не дожил, чтоб убедиться:
Убийства заразительнее слов,
А потому любой цареубийца
Расстрелы превращает в ремесло.
Он на иконах увидал бы лица
Не тех, кого Господь благословил,
И захотел бы страстно помолиться
Под куполами Спаса на крови.
Не мог представить, что минуют годы –
И в мире, где словам потерян счёт,
Идеи братства, равенства, свободы
Порошей фарисейства занесёт.