Завершаем рассказ о писательнице и переводчице Марии Вилинской (псевдоним «Марко Вовчок»). Как женщина интеллигентная и умная, дочь сосланного ротмистра Кавалергардского полка Василия Петровича Ивашова и Камиллы ле Дантю, Мария Васильевна Трубникова (1835-1897) решила не разрушать узкий круг первых российских феминисток, а искренне подарить единомышленнице некоторое безрассудство. Шума переводчица не поднимала. Однако, когда 3 декабря 1870 в печати появился второй том "Сказок" Ґ.Х.Андерсена в переводе "зарвавшегося" Марка Вовчка, терпение лопнуло. Вместе со старшей сестрой знаменитого литературного критика Владимира Стасова - Надеждой Владимировной Стасовой (1822-1895), с которой госпожа Трубникова работала в паре, решили они отомстить. Знала своё грязное дело Екатерина Керстен - в те времена важная семья Стасовых хороводила общественным мнением интеллигенции Российской империи. Сам по себе Владимир Васильевич Стасов (1824-1895) имел славу влиятельного литературного критика, историка искусств, общественного деятеля, который вдохновлял к творчеству когорту самобытных передвижников. Его же младший брат, надворный советник Дмитрий Васильевич Стасов (1828-1918) служил первым председателем Совета присяжных поверенных окружной Санкт-Петербургской судебной палаты и имел славу известного юриста, прославленного удачными защитами революционеров-демократов. Да и сама Надежда Васильевна Стасова была не столько известной писательницей и переводчицей, сколько фактически возглавляла женское движение в России, координировала всю борьбу за высшее образование женщин, что помогло открыть в Санкт-Петербурге Владимирские (1869-1875) и Бестужевские курсы (1878-1918), а также одни из первых в России детские ясли.
Можете представить, в каком праведном негодовании восстала святая троица против вора интеллектуальной собственности, которым стала обезумевшая Марко Вовчок. 11 декабря 1870 г. в газете “Санкт-Петербургские ведомости” почтенный литературный критик Владимир Стасов жахнул статью “Нечто совершенно некрасивое”, обвиняя Марию Александровну Маркович в плагиате. Поначалу издатель пыталась оправдаться, мол, ее перевод имеет высокий художественный уровень, а затем потребовала решения Третейского суда от высокой литературы. Но куда было править против опытного адвоката Дмитрия Стасова? Как на зло, Марко Вовчок даже правды не могла держаться, поскольку была не переводчиком, а всего... (вскользь) редактором. В дополнение, известная писательница забыла... оплатить гонорар переводчику, поэтому никаких юридических оснований привлечь к ответственности свою родственницу, кузину Екатерину Керстен не имела; с ней легкомысленно сделки не заключалось! Созванный по требованию ответчика Третейский суд в составе 18 писателей и юристов поддержал позицию заявителя, господина Стасова В. В.: перевод Марка Вовчка является плагиатом по переводу Стасовой Н.В.-Трубниковой М.В. Как следствие, Мария Александровна Маркович позорно потеряла и литературный журнал, и писательскую репутацию. Оригинальные произведения М.А.Маркович издательства массово поснимали с планов печати, а публичные библиотеки перевели всю библиографию украинской писательницы в книгохранилища. Наконец, в высшем свете и литературных салонах Санкт-Петербурга Марию Александровну Маркович перестали принимать.
У сильной женщины стыд граничит с позором. От осуждения в начале 1872 г. Марко Вовчок спряталась в глухой провинции, затаившись в древнем дворянском имении Василеве под Торжком Тверской губернии. Он принадлежал потомкам архитектора-палладианца, графика, поэта, переводчика, музыканта, одного из разносторонних представителей русского просвещения Николая Александровича Львова (1753-1803). Летом того же года в гости к матери наведался сын – Богдан Маркович, который уже учился на физико-механическом факультете Санкт-Петербургского Императорского университета. Вместе с ним приехала “колония” ближайших друзей: студенты Военно-медицинской академии Анатолий Ген по прозвищу “Доктор”, Миша Жученко – “Красна девица”, Павел Нилов и выпускники Инженерного училища Морского ведомства, статные гардемарины Иван Лебедев, которого дразнили “Иваном-царевичем”, и Михаил Лобач-Жученко (1850-1927). Естественная интенционность и темпоральность сделали свое дело: почти все одиннадцать – поочередно влюбились в известную писательницу, но сердце femme fatale (“роковая женщина”) отдала последнему.
Гостило юношество длительное время – и странным образом сплело судьбы.
“Истории неба”
Однажды, блуждая первозданной территорией усадьбы, которая очаровывала каскадом из трех прудов, а на ручье, который сбегал к реке Тверец, имела собственный Валунный арочный мост, – Михась показал Марии Александровне собственный перевод только что изданной в Париже “Истории неба” (“Histoire du ciel”; 1872), написанной ее бывшим любовником Пьером-Жюлем Сталем (собственно: П.-Же.Етцель). Светлые воспоминания ударили волной. Прочитанное произвело на художницу неизгладимое впечатление, и Марко Вовчок предложила Михаилу Демьяновичу перевести сатирическую “Историю козла” того же автора. Окрыленный высоким одобрением, по собственной инициативе юноша перевел еще несколько произведений. Вот когда известная украинская писательница поняла: перед ней – талантливый коллега-начинающий. Поэтому дальнейшая судьба Михаила Лобача-Жученко была решена.
Какой он, 22-летний юноша, ее увидел? Приведу отрывок из мемуаров современницы. Еще находясь в Санкт-Петербурге Мария Александровна познакомилась с Елизаветой Николаевной Водовозовою (1844-1923), которая, как хозяйка модного литературного салона, оставила такой портрет Марко Вовчок: - Это была женщина среднего роста, не очень красивая, но, как о ней говорили, лучше любой красавицы. Тогда она была уже не первой молодости, с необыкновенно густыми, широкими черными бровями; черты лица, хоть немного расплылись, оставались подвижными, с умными темно-серыми проницательными глазами. Одевалась она всегда красиво, по моде, но небрежно. И почти ровесник ее сына (разница в возрасте – два с половиной года), младший «учительницы» почти на 17 лет, дипломированный гардемарин влюбился по уши. Очаровывать украинская Эмма Бовари умела. Словно настоящая колдунья, Мария Александровна властно влюбляла в себя мужчин, превращая легкомысленных воздыхателей в самоотреченных невольников. Так случилось со многими влюбленными в Марию Маркович, таких как: Пантелеймон Кулиш, Иван Тургенев, Александр Герцен, Владислав Олевинский, Михаил Костомаров, Александр Пассек, Николай Чернышевский, Николай Некрасов, брат во вторых Дмитрий Писарев.
- Для нее, владычицы Любви, их стремления особого значения не имели!? –
– Кто говорит такое, мелет глупости.
Смерть младшего, чем она на семь лет, 27-летнего Дмитрия Писарева стала страшным ударом. С “одним из самых выдающихся представителей шестидесятых годов” (Георгий Плеханов) они были не просто родственниками, а родственными душами. Талантливый литературный критик, несравненный публицист, произведения которого в ссылку брал с собой В. И. Ульянов-Ленин, чтобы на них учиться полемизировать, - казался идеальным партнером по жизни. Во всех отношениях. Вместе они жили яркими эмоциями, совместно переводили труды ведущих европейских зоологов Альфреда Брэма и Чарльза Дарвина. В согласии семьей, с ребенком, влюбленные отправились отдохнуть на Рижское побережье. Однажды маленький Богданчик и большой Митя, заливаясь от смеха, побежали искупаться, а Мария в полной идиллии возилась с завтраком. Вдруг бриз ударил в окно соленым до горечи ветром, словно пропахшим горькими женскими слезами. Спасая от коварных волн сына троюродной сестры, Дмитрий Иванович утонул сам.
От отчаяния кричала она долго.
- И что же это за Божья кара?!
На протяжении последних шести лет Мария Александровна Маркович похоронила трех любимых мужчин: Афанасий Маркович, Александр Пассек, Дмитрий Писарев. На длительное время горе просто физически отняло у литераторши язык. Это к ней, трижды вдове, 7 (20) августа 1868 г. Николай Некрасов написал стихотворение:
Не рыдай так безумно над ним:
хорошо умереть молодым!
Беспощадная пошлость ни тени
Положить не успела на нем,
Становись перед ним на колени,
Украшай его кудри венком!
Перед ним преклониться не стыдно,
Вспомни, сколькие пали в борьбе,
Сколько раз уже было тебе
За великое имя обидно!
А теперь его слава прочна:
Под холодною крышкою гроба
На нее не наложат пятна
Ни ошибка, ни сила, ни злоба...
Не хочу я сказать, что твой брат
Не был гордой волей богат,
Но, ты знаешь: кто ближнего любит
Больше собственной славы своей,
Тот и славу сознательно губит,
Если жертва спасает людей.
Но у жизни есть мрачные силы –
У кого не слабели шаги
Перед дверью тюрьмы и могилы?
Долговечность и слава – враги.
Русский гений издавна венчает
Тех, которые мало живут,
О которых народ замечает:
“У счастливого недруги мрут,
У несчастного друг умирает...”
На последующие четыре года в ее жизни не было места ни одному мужчине. Траур оказался не показательным, а глубинным. В собственном доме Мария Александровна даже кота заменила на... кошку. Затем Бог смиловался и взамен затерянного в волнах возлюбленного послал поставного гардемарина Михаила Лобача-Жученко. Даже не представляете, как 38-летняя писательница нуждалась в женском счастье… Те, кто хорошо знал писательницу, были единодушны: ее неповторимый шарм заключался в редком сочетании ума, таланта, природного очарования, аристократизма и поэтичности натуры. С первого знакомства Мария Александровна умело вызывала симпатию к себе. По выражению Ивана Тургенева, она имела дар подчинять людей и делать с ними, что сама хотела”. Хотя по окончании Инженерного училища Морского ведомства местом службы Михаила Лобача-Жученко должен был стать панцирный фрегат “Князь Пожарский” Российского Императорского флота под командованием капитан-лейтенанта.Г.Басаргина, однако... Однако уже в июне 1872 г., по настоянию гражданской жены, гардемарин подал рапорт об отставке, чтобы поступить в... Санкт-Петербургский практический технологический институт, что уже десять лет как приобрел статус высшего учебного заведения. Так, ситуацию в семье могли осложнить отношения сына Богдана и любовника Михаила, между возрастом которых была минимальная разница. К счастью, юноши быстро поразумелись и даже подружились. Более того, решение гардемарина сойтись с Марией Александровной искренне радовало ... внезапного пасынка. Довольно быстро отношения между коллегами-литераторами Марией Александровной и Михаилом Демьяновичем, стали доверительнее. Несмотря на то, что пара перешла на “ты”, вместе они не жили, только регулярно... посещали друг друга. В июле 1872 г. в чине прапорщика Михаил Лобач-Жученко уволился из флота, а Богдан получил разрешение поступить на физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета, не сдавая повторно экзаменов”. Нежелательных последствий Эдипова комплекса удалось избежать, потому что в жизни самого Богдана Марковича вспыхнула большая любовь. Первую любовь звали Елизавета Ивановна Корнильева (1852-1912). С девушкой он познакомился, когда жил в Туле. Осторожная и сдержанная мать в письме советовала сыну:
- Лизы я не знаю, но, кажется, девушка чистая и серьезная, именно такая, которая может осчастливить жизнь мужчины.
Поскольку сын в основном находился в Туле, где постоянно виделся с Лизой, Мария Александровна предупреджала:
- Помни, дорогой друг, что с такими порядочными людьми следует обходиться осторожно. Если и есть великий грех на земле, то это легкомысленно нарушить душевный мир благородного человека.
Когда из-за скандала закрылся журнал “Переводы лучших иностранных писателей”, редактируемый писательницей, материальное положение Марко Вовчок ухудшилось. Несмотря на то, что, посетив Париж, от литератора и издателя Пьера-Жюля Етцеля и его сына Жюля Етцеля-младшего, который на себя перебирал обязанности пожилого отца, – она получила подтверждение на эксклюзивное право выдавать Жюля Верна на русском языке. Тем временем затруднения осаждала семью. Об этом свидетельствуют многочисленные просьбы Богдана Марковича отложить уплату за прослушанные лекции, которые время от времени студент подавал на имя ректора. Последняя такая просьба второкурсника появилась в октябре 1873 г. когда его отклонили, сына Марко Вовчок отчислили с физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. По-настоящему Марию Александровну тогда волновало другое: империей катилась волна арестов, за решеткой оказалось немало ее друзей и единомышленников. Повсеместно изымались книги на украинском языке, ее произведения исключения не составляли. Чувствуя опасность, Марко Вовчок решила вместе с Богданом и Михаилом Демьяновичем срочно выехать за границу! Чтобы собрать средства, пришлось мобилизовать все силы. Не впервые она написала письма-просьбы к обществу для помощи нуждающимся литераторам и ученым, основанного в 1859 г. в Санкт-Петербурге. Ехать вдвоем или втроем – возникли сомнения. Ведь сын Богдан уплатил финансовую задолженность и поно-вился в студентах физико-математического факультета. Решение они нашли на семейном совете – юноша написал заявление об отпуске на два месяца, мол, он будет сопровождать больную мать в поездке за кор-дон. Параллельно с этим в Санкт-Петербургском практическом технологическом институте удовлетворили просьбу Михаила Лобача-Жученко о предоставлении ему заграничного отпуска до начала нового учебного года. В конце марта 1874 г. Марко Вовчок выхлопотала себе заграничный паспорт и с Богданом и Михайлом Демьяновичем отправилась в Париж. К сожалению, средства быстро закончились, и в начале мая семья вернулась в Империю, поселившись на даче в селе Ретени, неподалеку от станции Плюсса Варшавской железной дороги. Чтобы не сидеть у матери на шее, на летние каникулы Богдан Маркович нашел место репетитора. Не тратила время и Марко Вовчок. Неоднократно Мария Александровна выезжала в Санкт-Петербург, чтобы уладить издательские дела, повидаться с друзьями. В сентябре 1874 г. писательница с сыном и любимым вернулись в Северную Пальмиру. О собственной безопасности больше не шла речь. На первые роли вышла забота о Михаиле Демьяновиче, осмотрев которого, врачи выдвинули подозрения на просроченный туберкулез. Поэтому 24-летнему юноше пришлось бросить учебу в Практическом технологическом институте. Как ни предостерегала сына мать, влюбленные держались в рамках правил обще принятой морали. В конце июля 1875 г. невеста Богдана, 22-летняя Лиза Корнильева родила внебрачного ребенка. Мальчика крестили в Покрово-Коломенской церкви Санкт-Петербурга и записали в метрической книге Борисом. Мария Александровна не противилась, а решила ситуацию по-взрослому. Из-под Полтавы она вызвала кормилицу Евдокию, оставила у себя роженицу (вдали от глаз родных и родителей), а мальчика записала... собственным сыном. Так в будущем внука и воспитывала Марко Вовчок.
Богдан Маркевич
Официально поженились Лиза и Богдан только в следующем году, а в 1877 г. у них родился второй ребенок – для постороннего глаза, вроде бы, первенец, которого назвали, как и отца, Богданом. Чтобы счастье всех родителей и детей оставалось полным, Мария Александровна заставила невестку поклясться – и больше никогда в жизни своего родного сына Бориса не видела. Правда, официально М. О. Вилинская и М. Д. Лобач-Жученко усыновили Бориса только 28 июля 1891 г. Закончив улаживать дела других, следовало позаботиться и о личном счастье. Итак, после семи лет гражданского брака, 19 января 1878 г. в Москве Мария Александровна и Михаил Демьянович в конце концов поженились. На протяжении почти трех десятилетий, что составили длительный эпистолярный период, в письмах ко второму мужу она захлебывалась от счастья, глубоко тосковала, когда любимого рядом не было, стремилась скорее вернуться домой, всячески заботилась о Михасе, отправляя сдержанные знаки любви и верности:
– Мой дорогой друг. Если это правда, что души летают куда угодно, я сейчас направлю свою к тебе, и она тебя будет целовать в оба глаза, как теперь я мысленно это делаю. Обнимаю и целую издалека, мой дорогой друг. Дурачок, что ты спрашиваешь, люблю ли я тебя, будто сам не знаешь до сих пор. Не знаешь, что раз я полюбила, то никогда не разлюблю.
* * *
Любить Марко Вовчок умела по-мужски – незаметно. Втайне от любимого мужа жена возобновила старые связи и добилась, чтобы Михаила Демьяновича перевели на лучшую должность. В деле помог бывший чиновник по особым поручениям при губернаторе Санкт-Петербурга Федор Матвеевич Лазаревский (1820-1890), который с 1859 г. возглавлял контору земельных наделов Орла и Ставрополя.
Михаил Лобач-Жученко
Вскоре, якобы за добросовестную службу, 28-летний Михаил Лобач-Жученко, который страдал туберкулезом, получил новое назначение – на теплый, хоть и Северный Кавказ. В первых числах апреля 1878 г. Мария Александровна с “сыночком” Борисом также отправилась в Ставрополь, где в пригороде, неподалеку от винокурни купца Ивана Алафузова, мужчина уже снял для них над рекой Мутнянкой небольшой, на пять комнат домик (не сохранился). Какое впечатление на нее произвел провинциальный городок, Марко Вовчок описала в письме от 1883 г. рассказывая Пьеру-Жюлю Этцелю:
- В первый год моего пребывания в этой местности меня охватывала странная лихорадка и днем, и ночью – в течение многих месяцев... Теперь обошлось, теперь я живу в маленьком полудиком городке, окруженном степями, где калмыки-кочевники выпасывают многочисленные отары. Здесь есть аптека, врач, почта. За 60 слоев отсюда-железнодорожная станция, ведущая к одному из портов Черного моря…
Помимо прочего, в письме к Парижскому издателю Марко Вовчок признавалась в хронической зависимости от ... красного писательства. Вот какие слова достигли уровня исповеди:
- В далеком от Вас Ставрополе живу я изолированно от всех, а все, чего желаю, – оставаться незаметной и никому не известной. Уже четыре года я не работаю, и даже не могу выразить, как от этого страдаю. В моей жизни будто возникла пустота, которую ничто не заполняет. Знаете, что я всегда зарабатывала на жизнь трудом, а иное существование, оказывается, не делает меня счастливой.
Здесь, в глубокой кавказской провинции, ей во многом нравилось: возле милого домика пылал большой сад, который стал любимым местом прогулок и отдыха: когда глаза закроешь, так и кажется – ты на Черниговщине или Полтавщине, а над головой – черешни, вишни, яблони, груши, сливы.
Эмоционально релаксируем в течение многих месяцев она не имела желания видеть собственное лицо в зеркальце, а чтобы причесаться, пользовалась кабощоном (маленькой лупой). Скажу больше, со временем Мария Александровна настолько привыкла к спартанскому образу жизни, что когда оказалась перед настоящим зеркалом, то едва себя узнала.
Генерал-майор Христофор Егорович Попандопуло
Идиллия лечила выжженную душу... В тихом провинциальном городке супругов никто не знал. С внешним миром общение сводилось к вынужденным визитам к начальнику мужа – господину Ф.М.Лазаревскому, и болтовне с хозяевами усадьбы, которые приютили семью Марко Вовчок – бывшим атаманом Терского войска, участником Кавказской войны, ставропольским губернатором, уважаемым генерал-майором Христофором Егоровичем Попандопуло (1809-1893) и его молодой женой Ольгой Иосифовной. У них родился сын, и Мария Александровна любезно стала его крестной. В Ставрополе Мария Вилинская сознательно отказалась от писательства, как будто хотела навсегда избавиться от обезумевшего псевдонима, пришпиленого ей Пантелеймоном Кулишом, от отвратительных литературных салонов, разрешительной болтовни записных просветителей. Она радовалась уединению, жизни в кругу семьи. Все это создало “внутреннюю оазис”, который лечил изболевшееся сердце. И понятия не имели горожане, что за плечами 45-летней полнотелой женщины – годы бурной жизни в Париже, Дрездене, Риме, десятки созданных рассказов, повестей, сказок. И не только на русском, но и на украинском и французском языках, многочисленных и успешных переводов произведений самых известных писателей современности, как-то Жюль Верн и Виктор Гюго.
Ее ум, литературный талант, безупречное владение несколькими языками в сочетании с выразительной внешностью, доброй душой и личным обаянием захватывали выдающихся людей: Тараса Шевченко, Пантелеймона Кулиша Александра Ґерцена, Ивана Тургенева, Николая Некрасова, Дмитрия Писарева, Николая Добролюбова. А тем временем знаете, о чем больше всего она умоляла судьбу? Чтобы и напрочь удалила ее из прошлого. В письме к одному из близких приятелей покойного Кобзаря, Федора Михайловича Лазаревского (1820-1890) Мария Маркович, которая в эпистолярной практике никогда не подписывалась псевдонимом, жаждала:
- Пусть Марко Вовчок исчезнет, как в воду канет. И пусть остается под водой до самой смерти – это лучший способ встретить ее спокойно и много работать.
По служебной необходимости семья чиновника конторы земельных наделов г. Ставрополя Д.Лобача-Жученко на месте не сидела, а постоянно кочевала: горный аул Абрау-Дюрсо, где к императорскому столу продуцировались марочные столовые вина “Рислинґ” и “Каберне Абрау”, городок Новороссийск, где еще проживало не более 400 горожан, село Сергеевское. В 1883-1886 гг. они снова поселились в губернском Ставрополе. В тот раз семья селилась на Ольгинской улице (ныне – ул. Мира).
В воспоминаниях сына писательницы, Богдана Марковича, находим:
Как считают современные исследователи, дом, где жила Марко Вовчок, не сохранился; правда, по предположению местного краеведа Ґ.Беликова, возможно, его перестроили в офис... “Роснефти”. Как бы там ни было, доподлинно известно другое. В Ставрополе Мария Александровна ни театр, ни дворянский клуб не посещала, не посещала писательница и церкви, поскольку считала себя атеисткой.
Леча в Ставрополе запущенную чахотку, Богдан Маркович познакомился с домашним учителем в семье генерал-лейтенанта Владимира Свечина, просветителем Григорием Прозрителевым (1849-1933), одним из будущих основателей Ставропольского краеведческого музея. Оба ровесника разделяли взгляды народовольцев и в то время имели опыт “хождения в народ”, за что находились под особым надзором полиции. О литературной деятельности Марко Вовчок Г. М. Прозрителев не мог не знать. Невыдуманные рассказы и повести о судьбах обиженных и обездоленных людей стали близкими и понятными демократам той эпохи. Вскоре Григорий Николаевич начал карьеру юриста, а затем стал сотрудником газеты “Северный Кавказ”. Именно господин Прозрителев в апрельском номере издания 1885 г. напечатал стихи Богдана Марковича, арестованного за участие в деятельности “Народной воли”, но переданные тайно из ростовской тюрьмы матери и расшифрованы Марией Александровной.
Тем временем жестокий мир вырывал Марко Вовчок из объятий семейного счастья:
Покаявшись на смертном одре в убийстве на охоте на вальдшнепов, тетеревов, дупелей, уток, куропаток и других диких птиц, в Буживале под Парижем умер “безалабернейшший из всех российских помещиков” Иван Тургенев. Вместе с тем, большой знаток человеческих душ все еще преклонялся перед ее Тайной, а в письме к Марии Маркович писал: - Передо мной вы предстаете в виде темного сфинкса, рядом с которым постоянно вспыхивают телеграммы, столь же непонятные.
Почил вечным сном в г. Монте-Карло издатель Пьер-Жюль Етцель.
До конца жизни ее публично и беспощадно травил отвергнутый бабник Пантелеймон Кулиш: - Развратили в столице провинциалку и тем сделали из нее “европейскую шлюху”. Знаете, что у слова “вовчок” есть одно толкование, понятное исключительно ценителям богатств украинского языка. Марка Вовчка придумал я... и не ошибся, предложив такой псевдоним: сей “вовчок” то и делает, что растет диким ростком на плодоносном дереве, а еще высасывает живые соки из людей, которые держали его на свете.
Мать Леси Украинки, известная в Украине писательница и меценатка Елена Пчилка (1849-1930), обиженная жена Пантелеймона Кулиша, безоговорочно расправлялась со своей литературной соперницей, назвав Марко Вовчок: - Наглой кацапкой, которая украла украинскую личину... Потому украинского языка украинского языка и литературы убеждение, что якобы какая-то первая попавшаяся кацапка, отродясь не слышав украинского языка, едва захотела, в два дня переняла язык со всеми тончайшими его свойствами. Пожалуй, это унижало украинский язык; что же это за такая особая характерная речь и грамотность, когда всякий чужостранец возьмет и сейчас будет писать, и еще как в совершенстве.
Старший сын Богдан Маркович оказался в тюрьме, а через полтора года Министерство юстиции Империи установило гласный надзор полиции за социалистом и на два года заслало на поселение в Екатеринославскую губернию.
Продолжались судебные процессы над мужем, коллежским асессором Михаилом Лобачем-Жученко, который, якобы, совершил служебное злоупотребление, когда еще занимал должность надзирателя 3-го Богуславского училищного округа.
Чтобы выжить, Мария Александровна продолжала работать. Подписанные криптонимом Н.В. в 1898 г. в газете “Саратовский дневник” печатались переводы произведений “Утро помещика”, “Беглец”, “Женская душа” польского беллетриста Клеменса Юноши (Klemens Junosza; собственно: Klemens Szaniawski; 1849-1898), затем – переводы Болеслава Пруса (Boles;aw Prus; собственно – Aleksander G;owacki; 1847-1912). На Северном Кавказе она не только создала новые произведения на русском языке, как-то: “Предприимчивый Шмель. Краткая история Шмеля (Украинская сказка)”, а и лично заботилась... пополнением библиотечных фондов пяти волостных библиотек. То известно, в провинциальной прессе всегда платили копейки. Только осенью 1902 г. журнал “Киевская стари-на” впервые напечатал русскую сказку “Чертова приключение” Марко Вовчок с посвящением Т.Г.Шевченко. В предисловии редакция сообщила, мол, Кобзарь завещал Марко Вовчок обрабатывать народные сказки. “Чертова приключение” стала одним из таких произведений, написанных за Отцовским завещанием. Впрочем, даже мизерный гонорар (40 рублей) Мария Александровна попросила перевести обществу имени Т. Г. Шевченко, чтобы средства потратили на помощь необеспеченным студентам.
Дважды в одну реку не ступить... А в сожженный рай?
Тем временем в следующий раз семья Михаила Демьяновича Лобача-Жученко прибыла на Ставрополье в 1899 г. Произошло это по инициативе губернатора Ставропольской губернии, генерал-лейтенанта Николая Егоровича Никифораки (1838-1904), который предложил мужчине Марко Вовчок занять должность земского начальника в уездном городке Александровске. Подобно Фениксу, здесь, на Северном Кавказе, Мария Маркович окончательно переродилась и строго вычитывала сына Богдана – за то, что тот в письме позволил себе обратиться к матери... Марко Вовчок: - Итак, запомни себе: невозможно нанести мне большего оскорбления и горя, чем содействовать тем или иным способом снова введению в оборот того прозвища, заставить его повторять; неважно – в славе или ругани. Если бы я снова стала работать, как и прежде, то только абсолютно не зависимо от прежнего прозвища. Именно здесь после длительного перерыва писательница под новыми псевдонимами, а именно: “врач Приемо”, Я.Канонин, Марк Далек, – вернулась к изящной словесности. Были созданы: сказка на украинском языке “Чертовское искушение” (1902), рассказы – “Отдых в деревне” (1899), “Хитрый Хаимка” (1902), “Встреча” (1906). Она даже начала, но так и не завершила последнюю повесть – “Гайдамаки”. Почти семь последних лет прожила Марко Вовчок в уездном городке: не случайно, что жители Александровского начали считать ее землячкой. Оригинальным образом представляют нынешние россияне, жители муниципального образования, что такое уважение к земляку... Это действительно, именем Марко Вовчок названа одна из улиц снова села, а в районном музее есть мемориальный комплекс. Поражает другое: на здании местного военкомата (улица Калинина, 39) привинчена мемориальная доска, мол, в этом доме жила Марко Вовчок. Интересно, а что было в кабинете военкома? Уборная? Когда после обследования у ведущих врачей Харькова у Марии Александровны Маркович врачи диагностировали опухоль мозга, в толстой русой косе еще не было седины. Все предыдущие десятилетия она нарушала какие-либо условности, отвергала различные обвинения, разрушала стереотипы общественного мнения, раз за разом порождая патриархальную захламленность украинской литературы. А вот оказавшись в Ставрополе, как самодостаточный человек, месяцами Марко Вовчок не покидала свое убежище возле дороги на Белую реку, всё сужая и сужая круг бытового общения. Еще в начале 1896 г. они с мужем поселились в домике под черепичной крышей-на три комнаты, с деревянной верандой. На 600 квадратных саженях земли (примерно 25 соток) супруги заложили фруктовый сад и устроили опрятные цветники.
Впрочем, в конце декабря 1906 г. здоровье писательницы значительно ухудшилось – валерьяна, конвалиевыеі капли, ножные ванны – от рака мозга не помогали. Бросились было к врачу в Нальчике, а он оказался один на всю слободу – и тот вскоре уехал. Нашли другого, но и он часто уезжал по делам, появлялся не вовремя, совсем не приходил, потому что далеко, видите ли, ему на хутор Долинское. Тем временем Марко Вовчок разительно изменилась: похудела, спала с тела, полновидное лицо изрезали глубокие морщины, лишь глаза, как всегда, бодрые, а в русой косе – ни одной седины.
Последние дни земной жизни, сколько было сил, труженица работала, сидя в кресле-качалке под старой грушей в любимом саду. Незадолго до смерти «Моцарт любовных историй» попросила любимого мужа:
- Если уж мне не суждено лежать рядом с литературным отцом – Тарасом Шевченко, то похорони меня под этой грушей.
Никогда она не забывала, как читая ее народные рассказы, Кобзарь раз-в-раз вытирал рукавом слезы и восклицал: “Шекспир! Шекспир!”
На хуторе Долинское, у бывших слободских садов, что теперь превратились в пригород столицы Кабардино-Балкарии – Нальчик, 74-летняя женщина большой силы воли с мужским псевдонимом Марко Вовчок, угасла в половине четвертого пополудни 28 июля (10 августа) 1907 г. Это было в последний раз, когда Мария Александровна Маркович была беспомощной, потому что уже умерла и ничего с этим поделать не могла. Чтобы выполнить последнюю волю жены и похоронить покойную не на кладбище, полагалось получить специальное разрешение Нальчикского округа. Новый городской врач Павел Платонович Сорочинский дважды обращался к чиновникам. Но те не желали отвечать за возможную демонстрацию во время похорон известной писательницы, поэтому теряли время. В конце концов ответственность за похороны в усадьбе молча приняли на себя муж умершей М.Д.Лобач-Жученко и врач П.П.Сорочинский. Лишь тогда камни покинули вопиющие. Можно было с облегчением вздохнуть. В конце жизненного пути Марко Вовчок доверила дневнику важнейшую мысль, на уровне искупления: «Я прожила весь свой век, идя по одной дороге и не сворачивая в сторону. У меня могли быть ошибки и слабости, как у большинства людей, но в главном я никогда не запятнала себя отступничеством».