((Март 1973.)) Тебя нельзя запугать страхом смерти, страхом раскаяния, по ведь нельзя проводить всю жизнь от одних женщин до других, и не видеть ничего, кроме того, что вас привлекает в них.
Ведь должно быть что-то человеческое и в вас, мужчинах, ведь это так просто: люби и будь верным, а тебе хочется ещё чего-то, но ты не знаешь чего, и мучаешь и себя и их, и потому ты далёк от того, чтобы понимать смысл своей жизни. Ты куролесишь, ну и что же выходят из этого: ты знаешь, что будет плохо, но делаешь, потому что иначе не можешь, потому что иначе тоже плохо, - а как хорошо, ты не знаешь и узнать не можешь, потому что не научился любить, действовать во имя своей любви.
((Продолжение.)) Иди же к ней сегодня и скажи то, что хочешь сказать, иначе ты будешь крепко наказан. Ты такой же сукин сын, как и все другие мужчины, которые не хотят пропустить ни одной юбки, чтобы не попытаться овладеть ей.
ДУШЕ ТВОЕЙ НЕТ СПАСЕНИЯ НЕТ И НЕ БУДЕТ НИКОГДА.
Ты грязный и тупой человек, который не может управлять собой, не может даже отличить хорошего человека от плохого, который не может понять, что он не один в этом мире, что он не может действовать, как ему хочется, что он должен соизмерять свои поступки с желаниями других людей. И что он будет всегда одиноким, если не будет соблюдать то, к чему обязывает его любовь, живая любовь женщины, которая отдала всю себя без остатка, без сожаления, без оглядки.
А ты смотришь на какую-то сучку, которая не знает, чего хочет, которая хотела бы только, чтобы ты ушёл к ней, а потом она из тебя выжмет всё, что можно, и выбросит на дорогу, и ты старый, грязный, будешь валяться в пыли, в грязи, и всякий прохожий может бросить в тебя камень, - а ты ничего не можешь сделать, потому что ты больной, разбитый, и нет тебе помощи ни от друзей, ни от родных, ни от твоей матери, ни от твоего отца, ни от твоей жены.
Никого нет, чтобы защитить тебя, и ты лежишь, раздавленный, в грязи, и не знаешь, что делать дальше, куда идти, и ты чувствуешь, что все было зря, что ничего не осталось, что ничего и не было, что всё прожито, выжито, и ничего не осталось, и нечего вспомнить, и ничего не узнано, ничего не сделано, а мог бы принести людям что-то своё, простое, но своё, особенное, а ты не можешь уже, потому что вся жизнь ушла на пустые вздохи, пустые слова, пустые дела, и ничего нет больше в твоей душе, и ты только можешь узнать, что ты хотел было перевернуть мир, но не сумел и не захотел.
А что ещё ты сделаешь, когда ты стар, слаб, и нет ничего, что бы смогло согреть тебя, вернуть тебе силы и здоровье, и нет ничего, что вернуло бы тебе молодость, потому что молодость возвращается только к тем, кто умеет её ценить, и относится к ней бережно, как к величайшему чуду и радости, и поэтому ты не будешь никогда молодым, у тебя не было молодости и не будет, потому что ты не знаешь, куда её девать, потому что ты растратишь её на такие же глупые связи, любовишки, которые никогда не дадут тебе счастья, которые приведут тебя к могиле впустую, без радости, без гордости, без любви, без желания, без того, что составляет жизнь хорошего и настоящего человека, что вспомнить можно с гордостью и сообщить всем, кого увидишь потом, кода тебя уже не будет, но только гордый дух твой придет к Тому, кто измеряет людей, и Он тебе скажет, что ты прожил не зря, и что тебе нужно ещё много раз пройти этот путь, который не будет для тебя лишней, ненужной тратой твоих сил, которые появляются не от того, что молод, а от того, что тебе нужно вершить большие дела.
И большие чувства не приходят просто так, их не вызвать просто взмахом руки, они даются только тем, кто умеет ценить не только своё собственное желание, но и желания многих других его окружающих. И потому такой человек не может знать не только чувств и мыслей, но даже знать не может человек, для чего он живет на земле, и для чего всё так сделано, чтобы он мог брать, уходить и не отдавать назад ничего из взятого, и что-бы это всё было так всегда, пока он жив. Ну и что потом, когда жизнь его кончена, и от него осталось что-то бренное, пустое и гниющее, и он не может узнать, куда он хочет идти, и что он хочет от мира и от Бога, потому что он никогда не знал, что такое мир, и что такое Бог.
((Эти гневные речи касались достаточно невинных встреч с одной особой, о которой я уже говорил раньше. Оглядываясь сейчас в то время, я вижу, что меня тогда уже тяготили эти встречи, я чувствовал их опасность и понимал, что их нужно прекратить, пока они не зашли далеко. И Валентина, видимо, хотела помочь мне в этой решимости, тем более потому, что она знала, чего мне это будет стоить. Я знал, что эта девица не привыкла отступать от своих целей и просто так меня не оставит в покое, но ничего невыполнимого в этом я не видел, хотя бы потому, что отношений, как таковых, и не было.
Но стоило мне так решить, как я почувствовал, что в моём сознании стало происходить что-то непонятное. Мои мысли, мои желания перестали соответствовать моему сознанию, моим понятиям, привычкам, моей воле. Исходя из принципа «преодолевая, понимаешь, что именно преодолеваешь», я стал противиться этому состоянию, пытаться преодолеть его, вернуться в свой мир. Самое трудно было отделить от себя это нечто, почувствовать, осознать его.
Постепенно появлялась уверенность в том, что за этой особой стояла какая-то мощная, нетерпеливая, обжигающая, властная, жестокая в своей устремлённости, звериная по сути, не знающая усталости и жалости внешняя сила, с яростным желанием подчинения себе. В ней не было ничего не только женственного, женского, но и просто человеческого, я стал ощущать её физически, она сдавливала мой мозг, жгла меня изнутри, как только мои мысли уходили в сторону от этой особы. Была ли это её собственная сила, или внешняя, но владевшая ею, я не знаю.
Противопоставить ей можно было только жёсткое сопротивление. Меня никто не учил, как это делать, но как-то сами собой складывались способы, приёмы. Главным было понимание необходимости бескомпромиссной борьбы, невозможности подчинения этой силе. Сейчас я понимаю, что эта сила была послана мне как испытание, я должен был учиться действовать в том мире, встретиться с его реалиями. Хочешь получить ответ на вопрос «что там» - войди туда.
Грешен, но молитв тогда я не знал, и молить о помощи не умел. Но помощь приходила без моей просьбы, я в нужный момент понимал, как должен действовать. Может быть, я виновен в том, что не пробовал отделить эту силу от её носительницы. Но тогда я об этом не думал и не мог бороться с силой, не задевая её носительницу. Для меня они были единым целым. Это было нападение, и я имел право на защиту. Дальнейшая судьба этой девицы была нехорошей.
Всё это было позже. А на следующий день мне стал отвечать другой собеседник.))
((12.03.73.)) Нет никакого смысла в покаянии человеческом, если направлено оно не на то, чтобы переделать себя, и изменить себя и сделать себя другим. Нет смысла в покаянии, если не следует за ним другая жизнь человека покаявшегося. И только тогда имеет смысл покаяние, когда решает человек: «Дурно жил я, Господи, плохо жил я, но не буду жить так более, но буду жить иначе, и говорю перед Тобой, Господи, что будет это так, и клянусь я перед Тобою, перед Тобой, который видит всё, и будет видеть всё».
Так должен каяться человек перед Богом своим, и так будет для него иметь смысл покаяние его. И нет никакого смысла в том, что будет человек накладывать на себя вериги и другими способами пытаться умертвить плоть свою, ибо нельзя её умертвить, пока живёт человек на земле, и не будет ему лучше от этого в том мире, где окажется он после смерти своей.
И не сможет тем очистить он себя, ибо нельзя очистить себя только тем, что повторять ежечасно о грехах своих и просить Бога своего простить его. Не сможет очистить себя человек никак иначе, как всею жизнью своею дальнейшей, всеми теми делами, которые он совершит.
Не должен думать человек, что простит Бог его, если он, согрешив, покается, не может Бог простить его только за покаяние его. Жизнью своей, кровью своей, делами всеми зарабатывает человек прощения у Бога своего. И очищает себя этим он, ибо больше становится дел у него нужных, и оттого меньше видны будут грехи его, и всякий скажет, увидев душу его: «Много грешил человек этот, но много сделал и хороших дел, и хороших дел у него больше намного, чем плохих, и чище этот человек перед Богом своим, чем тот, кто сделал в жизни мало плохого, но мало и хорошего».
Не тем определяется чистота и высота души человеческой, что не сделал он ничего плохого, но тем, сколько сделал он добрых и важных дел.
((В то время я имел очень смутные представления о покаянии, о подвигах святых и вообще о православии, поэтому я не задавал вопросов.))
((15.03.73.)) Для себя должен жить человек, ибо если живет он ради других людей, то будет жизнь его безрадостной, ненужной ему, и трудно, и больно ему будет жить на земле. Для себя должен жить человек, ибо дана жизнь ему одному, и он один отвечает за то, как прожил он её, он один отвечает и перед собой, и перед другими людьми, и перед Богом своим.
Один он за всё в ответе перед всеми, и не может он оправдать жизнь свою тем, что жил он для других людей и делал то, что хотели другие люди, чтобы он сделал для них. Нет такого оправдания, ибо нельзя оправдаться другими людьми, нельзя оправдаться тем, что так хотели другие люди, даже если это близкие и дорогие тебе люди, человек. Нет такого дела, которое можно было бы оправдать тем, что хотелось тебе сделать лучше другим людям, если ты сам не хочешь сделать этим делом так, что будет тебе хорошо жить и спокойно и радостно смотреть на дела рук своих.
Что же есть жить для себя? Но жить для себя не значит жить теми желаниями и стремлениями своими, которые ближе лежат и легко осуществляются, ибо значить это будет жить не для себя, а для своих желаний и стремлений, и провести жизнь не так, как хо-тел в глубине души своей, но как хотели желания твои; не увидишь ты тогда, в чем же заключается жизнь человеческая, в чем цель её, и из чего состоит она, ибо вся она будет заполнена мелкими вещами и не будет видно из-за них, что же она есть такое, и не оставляют они места для самой жизни.
Для себя должен жить человек, но цели жизни своей, которые ты ставишь не на день или на семь дней, эти цели должны быть так поставлены, чтобы были они нужны другим людям, чтобы жизнь твоя, посвященная этим целям, оказалась нужной людям, и только тогда жизнь твоя, существование твое будут оправданы этими целями; ибо только тогда ты жил как человек. А иначе ты жил не как человек, а как скот, ибо скот живёт так, что ему не интересны ни другие скоты, ни вся жизнь их и своя, а живёт он только тем, что нужно ему сейчас для того, чтобы существовать.
Но жить для себя не значит жить так, что хотелось бы жизни другой, но не можешь ты её себе создать, не можешь себя заставить жить так, как хочешь, а живёшь так, как проще жить и как меньше причинить себе хлопот и беспокойств. И не так нужно жить, чтобы потом было обидно, что прожил зря и не увидел ничего, кроме мелочей и мелких движений своих, но так, чтобы видно было, что сумел ты сделать в жизни большие дела, на которые способен был, и не давал жизни своей течь бездумно и безвольно.
Нет никогда человеку счастья, если живёт он не для себя, но и нет счастья, если он не будет выбирать цели жизни своей такими, чтобы были они нужны людям, полезны и необходимы, и вели бы к счастью других людей. Нет человеку никогда счастья, если не живёт он так, чтобы было хорошо другим людям оттого, что живёт он на земле.
Нет человеку счастья, если делает он только то, что легко ему делать, и не может он заставить себя делать другое, что ему труднее делать, ибо будет он тогда жить, как человек ненужный себе, а нужный только желаниям этим, которые легко выполнимы. Нет человеку счастья, если нет у него возможности жить так, как хочет он сам, ибо не может он осилить себя и желания свои, и не может подняться над мелкими заботами и делами своими. И нет такому человеку не только счастья, но и радости оттого, что живёт он, ибо живёт он только для забот и желаний своих, но не для себя самого.
Ибо не состоит человек из желаний одних привычных и доступных, не должна жизнь человека состоять из выполнения этих желаний, если это жизнь человека, а не скота. И не состоит жизнь человека из одних забот о других людях, о будущем своём простом, о хлебе и обо всех мелких делах, из которых состоит человеческая жизнь, не может вся жизнь человека состоять из мелких дел, ибо не оправдана она будет как жизнь человека.
Должны быть в жизни такие дела и такие дни, которые посвящены будут другим делам в тысячу раз более важным дел повседневных, ибо только в такие дни человек и живёт так, как человек должен жить, и только такие дни и оправдывают жизнь человека.
Не должен человек думать, что не может быть ничего в жизни, кроме забот каждодневных, и тревог, и горестей. Не может человек жить только этим, и не должен он так жить. Не может, потому что не в этом только заключается жизнь его, жизнь его должна быть глубже и выше этого; не только из мелочей состоит жизнь его, но и из дел больших, которые не сразу видны в жизни своей и жизни других людей, но которые важнее для человека и выше всех других дел, и по которым человек ценится среди других людей, ибо люди ценят только тех, кто нужен им самим для того, чтобы им лучше жилось, и нет ни-кого из людей, у кого не было бы таких высоких целей, но только одни добиваются выполнения их и не жалеют себя, а другие ничего не делают для их исполнения, жалея себя и ленясь.
И будут эти люди разными, будут всё более разными, и одни из них будут людьми, а другие не будут достойны жизни своей, ибо дана им жизнь человеческая, а не жизнь другой твари божьей. И люди эти грабят себя, ибо заполняют жизнь свою ненужными или мелкими делами и заботами и не дают проявляться тому, что доступно только человеку, и зря живут они поэтому, потому что не живут они как люди, не испытывают всего того, что может испытывать, знать, уметь, делать только человек.
Доступны другим тварям и скотам и влечения, и желания, и другие вещи, доступные людям. Нет такой вещи, которая была бы доступна твари, но не доступна человеку, но не наоборот. И нет ничего хуже для человека, как жить так, как живут твари и скоты, ибо не человек он тогда, а тоже тварь, и не достоин жизни человеческой, которая ему была дана, но только жизни твари. Не понимают люди, что будут жить они как твари, если не будут уметь ставить себе цели и выполнять их, преодолевая себя. Тем и отличается человек от твари, что живёт он не бездумно и бессмысленно, но сам может и должен творить себя и жизнь свою.
И должен он творить себя и жизнь свою, если не хочет прожить он, как скот, не хочет сожалеть о том, что подчинялся только своим стремлениям каждодневным, как скот, который подчиняется повелениям живота своего, когда ищет пищу себе, а когда сыт – ищет место, чтобы скрыть себя.
Но не только в том состоит жизнь человеческая, чтобы подавлять в себе то, что заставляло бы его жить как тварь, но и в том, чтобы искать человеческие цели и чувства, и жить для них и исполнять их. Не есть чувства человеческие те, которые есть у животных и у человека кажутся глубже и сложнее, не есть они чувства человеческие, потому что хоть они и отличны от скотских, но остаются все равно скотскими. Человеческие чувства - те, которые недоступны скотам совсем, которые скоты не испытывают никогда.
Эти чувства не появляются сами у человека, если он будет вести жизнь скотскую, но только если будет он уметь воспитать их в себе сам, и чувства эти глубоки и чисты, и тогда только человек живет как человек, если может испытывать эти чувства, и чувства эти не могут быть названы, как могут быть названы чувства скота, нет у них названия, и нет им числа. И чем дальше удаляется человек от скота, тем больше их становится у человека и тем больше его умение создавать, воспитывать в себе новые, и будет человеку тем радостнее жить, чем больше таких чувств ведомо ему.
И тогда жизнь ему будет дорога и не будет больно ему смотреть на неё, расставаясь с ней. Нет этим чувствам числа, нет никаких пределов, нет сравнения между ними и чувствами скотов, и нет между ними чувств меньших, чем чувства скотов. И нет среди них ни одного, которое не было бы прекрасным для человека, которое было бы для него постыдным.
Те же чувства, которые доступны скотам, всегда остаются у человека и помогают ему в каждодневной жизни, но не должны они заменять собою человеческие. И чувства мужчины и женщины друг к другу не есть человеческие, если они выражаются только в отношениях как у зверей диких, или имеют целью только эти отношения, или если в них нет ничего кроме желания быть любимым или желанным.
Есть любовь человека, и есть любовь человека-скота, и разницу между ними может понять только тот, кто испытывал это чувство. А таких людей почти нет сейчас на земле, ибо нет у людей для этого чувства ни самоотверженности, ни способности делать себя необходимым, нужным, ни великих взлётов души своей, которые может дать любовь.
Так не может быть, чтобы человек был спокоен весь день, а вечером к нему приходит это чувство. Не может быть человек счастлив с тем, кого он любит, если нет у него для этого возможности, если он построил очаг и дом свой с другим человеком, не может быть этого чувства и у юношей, не знающих разницы между первым желанием и любовью, не может быть у людей чёрствых и сухих, у людей, не желающих и боящихся этого чувства, у людей, не способных к тому, чтобы всем пожертвовать, всё отдать, всё изгнать из себя ради него.
Нет таких людей сейчас на земле, и не было их. Были только те, которые видели немногое из того, что может дать любовь, но не смогли подойти к ней поближе, подняться до неё, дотянуться хоть немного, на один миг. Не смогли бы они после этого жить иначе, как с нею, но не дотягивались люди до неё, и не знают они, что это такое и думают, что страшно это и гибельно, не знают, что нет ничего равного этому чувству сре-ди их чувств и нет никого счастливее того, кто смог бы его испытать.
Так живут сейчас люди, не зная ни одного из тех чувств, которые они могли бы испытать, ибо не способны к ним, и долго должен человек переделывать себя для того, что-бы хоть немного приблизиться к ним. И нет среди них ни одного, которое было бы противно людям, которое можно было бы вспоминать иначе, чем счастье...
((В своём кругу к разным общим рассуждениям мы относились как к свидетельствам незнания, нечёткого знания. И если есть высший разум, то потому он и высший, что может нам, несмышлёнышам, объяснить всё доходчиво, популярно, как академик объясняет школьникам основы сложнейшей теории. Изложить принцип, закон и дать возможность его последующего полного понимания.
Мне хотелось ответов на простые и естественные вопросы: как там, в том ми-ре, что нас в нём ждёт, чем там заняты люди, что они умеют, что постигли, как бы они поступили на моём месте в конкретных ситуациях.
Но приходилось убеждаться, что тот мир в чём-то принципиально отличается от нашего, и что тени иначе смотрят на мир, во всяком случае, не так, как я, и их ответы не соответствовали моим ожиданиям. Они никогда не ссылались на высказывания, мысли, убеждения других. Говорить следует только то, что понял, осознал, почувствовал сам.Сам я могу ошибаться, но это мои ошибки. Нельзя повторять ошибочные мысли других, как бы эти другие ни были уважаемыми.
Меня удивило их отношение к желаниям, как к самостоятельным существам, животным, которые требуют от нас внимания и удовлетворения их потребностей. Удивило и отношение к миру чувств, как к самостоятельному миру, в котором следует нам развиваться в не меньшей степени, чем в развитии сознания, который бесконечен в своём разнообразии и высоте.
В ответ на мой постоянный вопрос: «Как всё-таки там?» - меня пытались в какой-то степени ввести в свой мир через передачу ощущений, картин, способностей. Например, меня легко вводили в образы разных литературных героев, известных людей, и я действительно без труда становился кем-то другим.
Однажды я увидел себя в некотором сумеречном, почти тёмном одноцветном пространстве с твёрдой каменистой поверхностью внизу. Я некоторое время осматривался в этом пространстве, потом нашёл что-то на поверхности, и это что-то почти бестелесное, бледно-туманное, стало быстро входить в меня, ледяное, но быстро согревающееся.
Оно входило так, как будто оно было точной копией меня, сливаясь со мной. Очень скоро я перестал его ощущать. Не знаю, что это было. Или какая-то моя оболочка, или кого-то близкого мне, застывшая на космическом холоде.
Ещё позже была попытка показать мне то, что я не смог вместить. Мне велели замёрзнуть, насколько смогу. Это было не трудно, потому что дело было ранней весной, был холодный день, местами ещё лежал снег, а мне пришлось долго стоять в очереди на улице. Когда я, наконец, отстоял в очереди и пошёл к дому, я основательно продрог. В этот момент я понял, что идти нужно медленно и включить всё своё внимание.
Вначале я чётко услышал мужской голос, который стал монотонно читать то ли молитву, то ли заклинание на незнакомом языке, в котором было необычно много твёрдых согласных. Постепенно в ритмичное монотонное движение этого голоса стали вплетаться другие голоса, хорошо различимые, чистые, другой высоты и другого тембра, каждый из них вёл свою партию.
Движение звуков обрастало всё новыми голосами, превращаясь в многоярусное, растущее ввысь ажурное сооружение из звуковых партий прозрачной, совершенной по внутреннему устройству конструкции.
Звучал могучий торжественный хор настолько грандиозного масштаба, что слышать его весь я уже не мог, больше догадывался о его истинном масштабе и мощи. Всё пространство вокруг меня было заполнено этим звучащим храмом. Звучали только человеческие или похожие на них голоса, звучание любого музыкального инструмента было бы диссонансом совершенству.
Я не смог долго удерживать внимание и снова увидел себя на холодном проспекте под серым небом. «Что это было?» — спросил я. «Гимн Богу, — был ответ. — Ты слышал лишь его отзвуки, если бы ты услышал сам гимн, никогда бы не смог больше слушать земную музыку».
Больше таких произведений я не слышал ни в этом, ни в том мире. Позже я понял, что создание и исполнение такого произведения есть результат вдохновенного труда множества существ, и Бог ведает, сколько времени, сколько усилий над собой это потребовало и требует каждый раз. И что каждое исполнение неповторимо.
Я знаю, что с каждым человеком связана некоторая мелодия, точнее, некоторая ритмичная музыкальная тема. Я слышал, по крайней мере, одну из них.
Я сам самостоятельно никогда не видел тот мир. То, что мне показывали, показывалось одновременно с их нравственной оценкой показываемого. Но это не то, что видеть самому.))