ХЛЕБ

Амир Секамов
- Вот скажи ты мне, мил человек, что такое справедливость?

- Ну, ты старик, и загнул. Если в мире будет справедливость – его можно будет назвать Раем.

- Я к чему клоню-то: поразмышлял я здесь намедни… вот смотри: я весной сею поле, осенью хлеб убираю. Так?

- Так.

- Я уж денег от них не жду: хрен с ними, пусть подавятся!

- Ты опять о политике?! Да ну в баню, достало!

- Нет-нет. Я о мечте.

- И какая ж у тебя мечта?

- Щас уж нет её… Исполнил я её. Хорошо, у них разума хватило, меня за решётку не запихнуть.

- Чё натворил-то?

- Стыдно мне… Ну, уж раз начал, расскажу. Так вот. Слышал я с молодости, что у этих – у буржуев изыск такой есть: что они коньяк шоколадом закусывают и в этом блаженство ощущают.

- Да фигня всё это!

- Для тебя фигня. Для вас всё фигня, а для меня мечта была попробовать разок.

- А ты чё, за всю жизнь не мог себе позволить, что ли?

- А как?! Цены-то какие, видал?! Коньяк для меня всегда неподъёмный был.

- Да ладно, неужто никто не угостил ни разу?

- Пробовал, конечно, но чтоб коньяк и шоколад от пуза, такого не было. Ну, вот так, как бы в мечту у меня это желание и переросло.

- Ну, старик, кто о чём – умора!

- Да погодь… Так вот: выпил я сперва чекушку у магазина, уже домой спать собрался, а Катька магазин-то закрыла, а окно забыла – открытым оставила. Я подошёл, хотел прикрыть, смотрю – стоят красавчики. Дай, думаю, щас схожу за Катькой, а она мне ещё за это чекушку до зарплаты справит. Окно-то прикрываю и бац! Глаз, вдруг, раз! – да на коньяк дорогущий упал. Ну, бес меня и попутал: да гори оно всё синим пламенем, но коньяк с шоколадом я всё же попробую.

- Залез, да?

- А чего мечтать-то?.. Годиков-то мне сколько? – так и помрёшь, думаю, с мечтой-то, а здесь вон она – руку только протяни…

- Ты же знал, что посадить могут. Совсем что ль  ку-ку?!

- Да, знал… да чекушка, небось, дала о себе знать. Помню, ляпнул, прежде чем полезть: «Да пропади она пропадом, такая жизнь! Что я обязан, что ли кормить такую ораву?»

- Ты о чём это?

- Ты вот посчитай: я ведь давно всё подсчитал и надумал: пока на тракторе туда-сюда мотаешься, все думы передумаешь. Вот я и подсчитал, скольких я хлебом копеечным накормил – уйма! Я даже цифр таких не знаю.

- А если б сел?

- Да погодь, ты! Ну и сел бы… года два на халяву бы пожрал. Ну и что? Проблем-то… да это я лукавлю, конечно. Да постой ты, дай главное сказать.

- Долго ещё?

- Что ж вы все такие нетерпеливые?! Я может, тебе сейчас истину открою, а ты торопишься. Дослушать не хочешь.

- Ладно, давай свою правду.

- Так вот, чего я надумал-то: если взять, ну как бы гипотетически…

- Как, как? Ну, ты даёшь! – слова-то какие…

- Ты давай, это, не подкалывай... Вообрази, в общем, что нету ничего: ни мяса, ни рыбы, деликатесов там всяких, ни хрена нет, а есть только хлеб. Да ещё пусть это будет зимой. Вот так взять – и лишить их всех всего на месячишко, а?!  Они же всё побросают: самолёты  свои, и пароходы, и машины миллионные, поэзию сраную, химию, физику – да всё-всё! И ко мне прибегут. И не то, что двадцатку за батон (копеечный, видишь ли, труд мой). Они все свои миллионы к ногам моим положат и голодными глазами, как собаки, будут смотреть на меня.

- Ну, ты дал!

- А что они все из себя представляют-то без хлеба – пузыри мыльные! Вот так вот
– нет ничего важней хлебушка-то на земле этой.

- Да-а, загнул… Твоя правда. Как, попробовал коньячка-то с шоколадом? Чем история-то закончилась?

- Так в магазине меня и взяли – я там же и вырубился. Прав ты, фигня полная – клоповник с шоколадом.

- Ну, ну и что дальше?

- Да ничего, забрали, посидел с недельку. Хотели пятерик вломить, а кто урожай-то собирать будет?! Ума-то хватило – отпустили.

- Неужто мир на самом деле с ума сбрендил – таких элементарных вещей не понимают! А ведь профессора, «гениев» сколько! И что! – не могут вот так просто прикинуть, что в мире самое главное?!

- Вот я тебе о том и талдычу: тупые они! а мир-то он простой и ничего в нём сложного нет. Мне теперь в радость работать-то стало; как подумаю, что детей кормлю – несмышлёнышей, так хорошо на душе… вот, думаю, подрастут, поумнеют когда-нибудь и заживём мы на славу.