История, которую поведал мне Николай Ш.
В раннем детстве, бабушка называла меня, единственного и долгожданного внука, не иначе, как Коленька.
Родители особо не заморачивались с выбором имени. Мама Николаевна, папа Николаевич, сын Николай.
Родителей своих я почти не видел. С ранней весны и до поздней осени они были в экспедициях, потом занимались обработкой того, что привезли и подготовкой к следующей. Не знаю, были ли у них отпуска. Не помню такого.
Как мне говорили соседи, я родился только благодаря тому, что бабушка маме всю плешь проела:
- Роди ребеночка! Я сама выращу, пока силы есть. Ты, главное, роди, пока еще можно. На тебя надежды мало, так хоть твой ребеночек нам с дедом, да и вам тоже, стакан воды в старости подаст.
В 36 лет, мама, наконец, выбрала момент и родила меня между экспедициями. С двух месяцев меня растили бабушка с дедушкой. Они очень сожалели, что смогли родить всего одного ребенка.
- Эту, повернутую на своих экспедициях дочь, - как говорил дед.
Бабуля была низенького роста и от природы чрезмерно худенькая. Первые две беременности прервались на ранних сроках, а мама родилась 7-месячной. Между жизнью и смертью были и новорожденная и роженица. Врачи долго боролись за их жизни и смогли спасти обеих. Однако, детей бабушка больше иметь не могла.
Мама пошла в дедушку высоким ростом и широкой костью, но при этом в бабушку с вечным недобором веса. Помню, как папа говорил:
- Наша повариха тетя Маша варит так вкусно, что вес набирают даже мухи, а нашей Настёне все нипочем. Ест наравне с мужиками, а впрок не идет.
Я заканчивал школу, когда родители собрались в очередную экспедицию. Привыкшая ко всему бабушка, которой на тот момент было уже 76 лет, в этот раз воспротивилась. Она не просила, она требовала отказаться от экспедиции.
- Не дай Бог, что с вами случится, на кого Коленька останется? Вряд ли у нас с дедом хватит сил дать ему хорошее образование. Хотите, чтобы ваш сын всю жизнь совхозным коровам хвосты крутил?
- Мама, для того, чтобы дать Николаю хорошее образование, нужны деньги, - парировала моя мама. – Сейчас, как мы когда-то, бесплатно не выучишься
- Коленька на одни пятерки учится. Ему золотую медаль грозятся дать
- Толку с той медали… одежда, в которой он в деревне ходит для города не годится. Одеть-обуть – деньги надо. Даже если на бесплатное поступит – ручки-тетрадки надо, жилье надо, питаться чем-то надо. Мы уже в том возрасте, когда переучиваться поздно. В конторе все места давно заняты своими людьми. Надо радоваться, что имеем возможность в поле работать. Молодежь на пятки наступает. Нас двое стариков и осталось-то. Других давно выжили. Кто полы моет, кто почту носит, кто коровам хвосты крутит. И все за копейки
Мне нужно было идти в школу, потому не знаю, чем закончилась перепалка. Я привычно, наспех, приобнял родителей и убежал грызть гранит науки. Когда вернулся из школы, дедушка был злой, бабушка плакала, а родители уехали. Уехали навсегда.
Мы так и не узнали, что именно там произошло. Сказали, что там был пожар и все сгорели. Хоронить нечего. Даже костей почти не осталось.
Известие это пришло на третий день после того, как получил аттестат о среднем образовании. На нервной почве у бабушки отказали ноги. Она больше не вставала с постели. Дедушка, как мог, крепился и ухаживал за ней, но всем было ясно – я в этом году поступать не еду. Дедуля договорился с председателем совхоза и меня послали на 3-месячные курсы трактористов. Хорошо, что в школу я пошел, без малого, в 8 лет и уже мог получить права. Дедушка клялся-божился, что справится со всем один, тем более, что до зимы еще далеко. Он исправно писал мне письма, в которых уверял, что все хорошо и бабушка уже начинает вставать. Только вот руки трясутся сильно от слабости, потому написать мне она пока не может.
Когда я окончил курсы и вернулся в совхоз с правами, узнал, что бабуля умерла через неделю после моего отъезда. Дедушка хотел, чтобы я получил хоть какую-то профессию, потому самозабвенно врал в письмах о ее здоровье. Более того, он умолял всех знакомых не говорить мне о бабушкиной кончине. Дедуля покаялся, объяснил почему скрывал правду, потом вдруг сказал:
- Бабуля наша сердцем чуяла, что ждет нас в этом году. Потому и родителей твоих не хотела отпускать. Говорила: «Мне тетка Нюра снилась под рождество. Сказала, что три гроба стоят у нас в доме».
Дед крепился, как мог, но пережил бабушку всего на год. Вскоре после его похорон, меня забрали в армию. Дома меня никто не ждал, посему, когда сослуживец предложил поехать с ним на заработки, я согласился.
Так я оказался в поселении старателей.
Жили мы в двух деревянных бараках. В большом жили мужчины, а в маленьком женщины. Между ними стояла небольшая банька. одновременно в ней могли помыться пять человек, потому у нас была договоренность: женщины освобождаются на час раньше и моются первыми. Я старался ходить в баню последним, чтобы иметь возможность поддать парку, погреться, попариться. Нас таких трое было.
В тот день у приятеля днюха была, и он достал из заначки фляжку с медицинским спиртом. Вообще-то у нас сухой закон был, но он как-то провез и прятал почти месяц. Для меня, человека не пьющего, спирт сам по себе был адской жидкостью, а употребленный в бане тут же вырубил. Собутыльники мои хоть и были более опытными, но от жары развезло и их. За разговором все трое и уснули.
Проснулся я от того, что кто-то легонько толкает меня в плечо. Осмотрелся. Лежу на полу в раздевалке. Надо мной стоит дедушка и тихонько толкает меня в плечо носком обутой в калошу ноги.
- Колян, хватит дрыхнуть! Жить надоело?
Вдруг дед растворяется, превратившись в дымок. Я принюхиваюсь и понимаю: горим! Мужики за разговором курили и у кого-то из них огонек упал на оброненный на пол рабочий свитер. Не знаю из чего он был сделан, но свитер не загорелся, а тихо тлел, заполняя крохотную раздевалку едким дымом. Я открыл дверь, растолкал мужиков. Для себя решил: больше ни капли спиртного!
Прошло две или три недели. Я попал под проливной осенний дождь и исхитрился простыть. В ночь температура 39,3 поднялась. К утру немного отпустило, но все равно при 38,8 к работе меня не допустили. Велели денек отлежаться и к следующему дню быть огурцом.
Я пришел в барак, упал на лежанку и тут же отключился.
Снится мне бабуля. Смотрит на меня жалостливо и говорит:
- Коленька, я не для того тебя растила, чтобы ты сгинул, как твои родители.
Меня словно током ударило. Я проснулся и не проснулся одновременно. Вроде бы проснулся, а глаза открыть и встать не могу. Все такое тяжелое, непослушное. В висках стучит, будто поезд в сантиметре от моей головы идет. Голова начинает работать, и я понимаю: что-то пошло не так, а что именно – понять не могу.
…много лет прошло, а я до сих пор понять не могу, что произошло дальше. Умом понимаю, что такого быть не может, но в моей реальности это имело место быть.
Слышу голоса своих родителей.
Мама говорит:
- Ты бери его справа, а я слева и потащим.
Папа:
- Мы не сможем
Мама:
- До двери не сможем, а до окна дотащим, если постараемся.
Папа:
- Дело говоришь!
Я чувствую, как меня подхватывают под руки и тащат к окну. Чувствую, как ноги цепляются за нары в узком проходе. Слышу, как с грохотом отлетает стоявший у окна крохотный деревянный столик.
- Стекло. – Слышу расстроенный голос мамы. – Мы не сможем разбить окно.
- Это наш сын и мы можем, мы должны спасти его, - отвечает папа. – Пусть головой разобьет стекло
- По крайней мере останется жив, - соглашается мама.
Я чувствую каждой клеточкой своего тела, как тяжело моим родителям, но по-прежнему не контролирую свое тело. Они поднатуживаются и выкидывают меня в окно. Я ударяюсь головой о стекло, разбиваю его и, уже падая на землю, чувствую, как по правой щеке течет кровь. Соприкоснувшись с землей, отключаюсь.
Как потом выяснилось, загорелся наш барак. Обычно его затапливали часа в три, чтобы к нашему возвращению с работы было тепло и можно было просушить вещи. Вообще-то этим занимался Семеныч, пожилой мужик, в обязанности которого входила топка печей в бараках, в бане, в столовой. Я заболел и Семеныча забрали в бригаду. Помощник повара, зная, что я отсыпаюсь в бараке, решил затопить печь пораньше. Все бы ничего, да ему и голову не пришло убрать развешанные на просушку вещи. Они же висели не над самой печкой. Гореть начало изнутри, и никто ничего не подозревал, пока все тот же помощник повара не увидел, как я пулей вылетаю из окна головой вперед. Следом повали дым и появились языки пламени.
Я бы подумал, что сам, усилием воли добрался до окна и все такое… Только вот тот же помощник повара клялся и божился, что я вылетел из окна с такой силой, будто мною выстрелили из пушки.
После этого случая, я вернулся на большую землю и больше никогда никуда не ездил.
Пошел работать трактористом, потом поступил на заочное отделение, женился…
Все, как у людей. Старался на рожон не лезть. Почему-то я уверен, что лимит помощи от близких исчерпал в тот год.