Мистер Найт

               
     – У меня всё, – командир пробежал цепким взглядом по лицам на мониторах, успевая за краткий миг полноценно завершить общение с каждым из заместителей: улыбнуться, едва заметно кивнуть. – Вопросы?

     Окна отключились – одно за другим, – подмигнув, превратились в обыкновенную стену. “Найт будто бы хотел сказать, но в последний момент…”, – только и успел подумать командир. Нижний правый монитор активировал запрос на контакт. Ожидая подтверждения, на линии взгляда повис дублирующий красный флажок, а на стене проявилась карта влияния отдела Найта: жирная обоюдоострая стрела соединяла его с иконкой Совета в центре карты (прямое подчинение), а десятки тонких пульсирующих разноцветных ниточек пересекались с “щупальцами” Совета и стрелками Командира по всей карте. Найт был скорее советником, а не заместителем: верхняя левая иконка Командира не имела прямой связи с мерцающим монитором. – “Не хотел при всех?”

     Командир сфокусировался на флажке:

– Слушаю, мистер Найт. В ваших лабораториях опять гроза? – командир улыбался, но Найт, курировавший работу экспериментальной лаборатории, сразу почувствовал давление. Оба понимали, что идеальных систем не бывает: если есть взаимодействие, значит, будут и трения, – и поэтому легко относились к взаимной настороженности, изредка переходящей в неприязнь, скорее клановую, а не личную. Проблема заключалась в том, что по Регламенту взаимодействия не было.

– Простите, Командир, я действительно хотел пообщаться с глазу на глаз, – ответил Найт скорее на догадку, а не на слова командира, и не дожидаясь предложения продолжить, зачастил: – вас информируют только об успешно завершённых проектах нашей лаборатории. Но сейчас я вынужден нарушить это правило. Я действую через голову Совета.

– Найт, ближе к делу, – довольно жёстко прервал командир. – Что случилось?

– Сёмкин не выходит на связь. Невыработанный ресурс системы жизнеобеспечения его капсулы – от трёх до девяти часов, – сказал Найт, опуская глаза.

– Постойте, Сёмкин – кабинетный исследователь: из последнего – купольный преобразователь, пятый отсек, синяя энергия.

– Да, синяя энергия, – откликнулся Найт. – У Сёмкина появилась необходимость в экспериментальной проверке рабочей гипотезы. Полная секретность проекта и ещё один фактор не позволили привлечь пилота.

– Понятно, – кивнул командир. – Но связь? У нас пять дублирующих каналов связи с капсулой и два с пилотом.

– Да, да, да, – устало откликался Найт. (Было заметно, что правила распорядка, касающиеся режима отдыха, тоже нарушены.) – В области источника синей энергии они не работают. С высокой расчётной вероятностью не работают.

– Стоп, у синей энергии нет источника, она вездесуща. 

– Сёмкин его нашёл. Расчётно источник существует, – твёрдо сказал Найт, наконец-то подняв глаза на командира. 

– Сумасшедшие, – не удержавшись, тихо выдал командир. – Какие данные вы можете предоставить?

– По Регламенту, до гибели Сёмкина, – никаких. После – по решению Совета.   

– “Спасательная операция?” – задумавшись, либо намеренно, командир перешёл на резервный канал связи.

– “Нет, – покачал головой Найт. – В расчёты был заложен только сам Сёмкин. Как он говорил – “на живца”. Он был “пропитан” этой энергией, частоты его нейро-физиологической активности…” (Лицо Найта исчезло с монитора, вместо него перед командиром появился слегка дрожащий в руках Найта лист с разноцветными графиками.)

     Командир молча просматривал данные, перерисованные от руки (“В отделе Найта ещё водится бумага”, – отметил автоматически про себя.) Он знал к чему приведёт попытка передачи документа с отметинами первого отдела. Эти практически живые голографины… были очень опасны. (Ему стало понятно, что Найт уже принял решение. Теперь дело за ним. И останавливало его одно: он хотел знать причину.)

– “Почему, Найт?” – командир просвечивал взглядом вновь появившегося на экране заместителя, задействовав все доступные ему каналы контроля. – “Ваши лаборатории… Ведь они много значат для вас?”

     Вместо ответа на мониторе всплыл документ: протокол комиссии по этике – дело Сёмкиных. Командир пробежал взглядом по строкам. Жена Сёмкина просила развода (неслыханное дело на Станции). Прошение было отклонено, но так хитро, что дело было замято и не получило огласки. Один только перечень мероприятий занимал несколько страниц убористого, не во всём понятного командиру, текста.

– “Это произошло через неделю после начала работы Сёмкина с синей энергией. Он открыл её или, возможно, переоткрыл можно сказать случайно, изучая эволюционную динамику моделей энергобаланса глубоководных морских обитателей. И поэтому несколько дней, фактически уже работая с ней, не отслеживал её влияние на себя.   Симптоматически наблюдается эйфория и лёгкость, сродни описанному в медицинской литературе влиянию небольших доз алкоголя в расслабляющей обстановке. Его супруга, анестезиолог, оказалась не готова к такой разительной перемене. (Найт появился на мониторе.) Сейчас она на пятом месяце беременности, после семи лет бесплодия”.

– “Мистер Найт”, – командир конечно сдержал свой простой вопрос: “Что за детский сад?”, заменив формулировку на более нейтральную: “Какое отношение имеет всё это к обсуждаемой теме?”, – но его подчёркнуто корректный тон говорил сам за себя. (“Если только всё это не имеет к нему непосредственного отношения”, – подумал командир. И тут же нашёл подтверждение своей догадки в покрасневшем лице заместителя.)      

– “Мистер Найт, а Сёмкин вам кто?” – быстро спросил командир. – “Сын?”

– “Не совсем, – пряча глаза, отрицательно качнул седой головой заместитель. – Анна Сёмкина – урождённая Найт, моя дочь”.

     (Теперь оба знали: куда, с кем, и зачем, – притирка закончена, можно работать.) Найт, понимая, что в первую очередь интересует командира, (и оставаясь на резервном канале общения) заговорил:

– “Все стандартные меры безопасности были соблюдены в полном объёме. Первый отдел дал добро на неконтролируемое службами Станции полётное окно. Это было прямая секретная директива Совета, – и заметив проскользнувшее на лице командира удивление, пояснил: – омоложение; окутывать такой таинственностью необходимость развития дополнительных источников энергии, по-моему, нелепо. Синяя энергия оказывает сильное регенерирующее влияние на психику человека и, по ниспадающей, на более грубые “оболочки”: интеллект, эмоциональная сфера, – вплоть до физиологических процессов. И, хотя, непосредственное влияние на тело бесконечно мало, с учётом значительного, очень значительного прогнозируемого увеличения продолжительности жизни (взгляд Найта непроизвольно тоже стал многозначительным, а лицо расправилось и, как показалось командиру, стало одухотворённо-мечтательным), мы не исключаем возможности телесного омоложения. Возможно, эта энергия имеет непосредственное отношение к описанной древними жизненной силе. Возможно, это она и есть. Вы понимаете, командир, какая это неоднозначная тема, – резюмировал Найт, и после секундной паузы, продолжил:

     Отсутствие мониторинга капсулы навигационными службами Станции мы компенсировали виртоБОТом Сёмкина. Об этом подробнее позже. По расчётно-подтверждаемому предположению Сёмкина, существующий источник синей энергии недоступен для непосредственного инструментального обнаружения вследствие экранирования. Природа экрана не ясна, но в используемой модели не принципиальна. Это может быть и нематериальный объект, и вообще не объект.  Сёмкин предполагал в нём динамическую природу, предположительно квантовую, но возможно всё дело в восприятии, точнее в антиципирующем влиянии прогностических функций, – Найт вдруг остановился. – Командир, я не слишком увлёкся терминологией?”

– “Продолжайте, Найт. Я успеваю прояснять непонятные слова в словаре”.

     Найт не стал разбираться: шутит так командир или действительно успевает забрасывать термины из аудио-потока в справочную систему; и продолжил:

– “Образно говоря, объективно существует “предел ДО”, доказана возможность существования “предела ПОСЛЕ”, а предполагаемый между ними “экран” – это, возможно, процесс, причём интерактивный. Поэтому полётное задание для капсулы было сконфигурировано по принципу достижения максимальной синхронизации ритмов Сёмкина и источника, с учётом двух ограничений: биологическая и интеллектуальная целостность. Он непрерывно проходит автономное апробированное тестирование”.

     Найт судорожно сглотнул. “Простите, командир, я приму воду”, – и напившись, продолжил:

– “Старт был осуществлён в 20-00 по Cтанционному времени”.

– “Стоп, Найт, – прервал командир. – В это время навигационной системой был зафиксирован сбой в процессе плановой коррекции курса Станции”.

– “Да, командир. Более того, наши приборы, более совершенные, чем задействованные в навигационной системе, зафиксировали пространственно-временной сдвиг вне шлюзовой камеры. Мы однозначно связываем его с вылетом Сёмкина. Но структура наших данных не даёт ответа на вопрос, что относительно чего претерпело изменения”. 
 
– “Найт, – вновь прервал командир, – вы так витиевато сообщаете мне, что ваша лаборатория под предводительством Совета чуть не угробили Вселенную? Ради… (командир сделал неопределённый жест рукой). Продолжайте”.

– “Через две минуты полётного времени, мы получили текстовое сообщение Сёмкина через его виртоБОТ. (Найт планировал показать фото, но в последний момент, посмотрев на устройство глазами командира, передумал.) По таймингу планировалось установить хотя бы удалённость капсулы, но из-за возникшего возмущения это невозможно.   

     “Я – ДОМА”, – написано в сообщении заглавными буквами; через тире. Цвет символов повторяет радужный ряд, притом что виртоБОТ заправлен чёрной краской (взгляд Найта на какой-то миг стал удивлённо-растерянным), на фиолетовом устройство зависло. Теперь о виртоБОТе…”

– “Мистер Найт, я должен это спросить, – кто-нибудь, кроме вас, видел ЭТО? И, простите, я уже проверил ваши медицинские показатели”.

     Найт устало кивнул:

– “Да, командир, в отделе пятеро сотрудников, имеющих доступ к этой программе. Мы перепроверили факт наличия надписи всеми доступными методами, включая технические неразрушающие. Исполнительный блок виртоБОТа сработал шесть раз, на седьмом – остановился в процессе печати. Механическая часть полностью исправна. По виртоБОТу: он создан на основе прогностического личного дела. В отличие от обычного информационного, это связанная база данных, позволяющая..., впрочем, полагаю, вы в курсе. (Командир кивнул.) К этой реактивной модели мы добавили целемотивационный программный модуль, доработали модули мыслительных и чувственных операций, и после успешных испытаний, – мы получили фактически зеркало Сёмкина: состояние двунаправленно дублировалось с точностью ноль восемь, ноль девяносто пять, – был добавлен исполнительный механизм…”

– “Пишущая машинка, если я правильно понял, – реликт, так сказать. Мистер Найт, у меня такое ощущение, будто я слушаю фантастический детектив не самой высокой пробы, и автор, к тому же, слегка экзальтирован. По какому принципу вы “растили” вашего БОТа? И, в конце концов, как же душа?” (“Вот уж не ожидал от себя такого вопроса”, – почти чертыхнулся про себя командир.) 
 
– “Информационное единство когерентных электронов. За двести пятьдесят лет физики и нейроспецы далеко продвинулись в этом направлении – быстро ответил Найт, совершенно не смущённый вопросами командира. В Совете он слышал эпитеты и похлеще. – Сёмкин полгода ходил обвешанный датчиками, и это ещё очень мягко сказано: кровь, лимфа, секреторные жидкости, подкожная и воздушная прикожная оболочки – и это далеко не полный перечень. Касательно души: я не могу вам компетентно подтвердить её наличие или отсутствие как объекта, но, как минимум, в генетической памяти такой феномен присутствует безусловно. Мы исходили из того, что в любом акте деятельности, особенно творческой, человек проявляется полностью, цельно. Следовательно, корректно перенесённый на новый носитель, человек “утянет” за собой всё ему полагающееся. Эксперименты с Сёмкиным и виртоБОТом на культурных, гендерных и этнографических явлениях подтвердили это предположение. А “тело” виртоБОТ выбрал самостоятельно на основе заданных критериев, и не с потолка: мне кажется иногда, что Ник любит слово больше, чем реальность. Я не любитель пустого чтения, но знаете, командир, когда он в релаксминуту опускает свои пальцы на клавиши виртоБОТа, мне кажется, что я слышу музыку: иногда это огромный оркестр, в другой раз – дождь и скулящий волчонок… Но простите, командир, я увлёкся, – Найт извинился и продолжил:

     Совет был принципиально против телесности, полагая, что для полноценного волеизъявления достаточно управляемого детектора эмоций. Однако, мы не смогли добиться корректности функционирования виртоБОТа без двигательной активности.  Совет, естественно, опасается потери контроля, но и лишиться Сёмкина, с его манной небесной, не готовы. – Найт приостановился, инспектируя себя: всё ли сказал. И продолжил:
 
     Самое печальное, что мы бездействуем.  Высока вероятность некорректного воздействия на Сёмкина, вследствие эффекта наблюдателя. На данный момент мы перепроверили данные и исправность наших систем.”

– “Итак, Найт, – поправьте меня, если я ошибусь, – на текущий момент “ра-счё-тно” (если бы командир мог позволить себе бабахнуть как следует кулаком, удар был бы килограмм на триста, не меньше; но вместо этого он восстанавливал дыхание по схеме номер четыре, прогоняя детскую мысль: “ВиртоБОТу двигательная активность разрешена…”; но даже сжатые добела кулаки вызвали бы срабатывание сигнала тревоги.) Сёмкин жив, это раз; где он находится неизвестно, это два; мы с вами преступники, это три; и последнее, оправдывает нас только то, что и Вселенная, возможно, того… Всё правильно, Найт?  –  ему не нужен был этот вопрос, ему была нужна пауза, чтобы проводить другой, – неуместный (и тоже детский) вопрос-наваждение: “Зачем они так? – с Землёй…”

     Найт, возможно, почувствовал его состояние и поэтому ответил не сразу, будто обдумывая ответ:

–  “ВиртоБОТ, командир, – пятый пункт, ключевой”.

– “Хорошо, Найт. Подготовьте мне предлог для доступа к актуальному делу Ника Сёмкина. Кстати, почему такое странное сочетание имени и фамилии?”

– “Он русский, его семья трепетно относится к своим корням. А имя “подрезала” комиссия по этике. Вы в курсе её политики”.

– “Русский, русский, русский, – задумавшись, нараспев, произнёс командир. – Мои “корни”, как вы выразились, не любили русских. Медведи, матрёшка, Достоевский, “пойди туда не знаю куда”, “дурак ДО – герой ПОСЛЕ”. И ещё крылатые ракеты. Они очень пригодились, эти русские ракеты, когда оставшиеся в живых счастливцы покидали Землю… Простите, Найт, что я углубился в эту тему, – резко оборвал себя командир. – Вы знаете, – ЧТО погубило землян: это доступная для вашего уровня информация”.

     Найт молча кивнул, ожидая дальнейших указаний.

– “Найт, проверьте циклы. Если вы исключаете повреждение устройства и ошибки во взаимодействии модулей, остаётся зацикливание. И сложнее всего отловить вложено-пересекающиеся и разнесённые во времени. Попробуйте перезагрузить вашего виртоБОТа и поискать “старушку” в его прошлом. Я бы сделал так: перезагрузка из точки восстановления до! отлёта, копирование его “сознания” на выделенный сервер, (с этого момента виртоБОТ в вашем распоряжении, Найт, дальнейшая работа по моему плану с копией), список выходных параметров по всем циклам, начиная с отрезания пуповины, (всех циклов, Найт! Поручите это самому педантичному инженеру); затем, два списка: собственно циклов – по частоте вызовов, и второй – активные с момента первого контакта с синей энергией до… до выбранной точки восстановления. И пусть будет третий список, Найт: прогнозируемо-активные полётные циклы. По моим полётным данным у него восемнадцать вылетов. Маловато, конечно. Приоритеты для прогноза: первый полёт, зачисление в штат вашей лаборатории, начало отношений с вашей дочерью, думаю дата вам известна, и последние полгода. Да, и вот это, косвенное участие в спасательной экспедиции 2168 года, он был консультантом. По мере готовности списков циклов, запускайте поиск пересечений по выходным параметрам. 

     Найт…, я не знаю, чем ещё помочь вам. Если только возникнут сложности с первым отделом…, у меня есть рычаги…  (“По старой памяти”, – продолжил он уже про себя. Стать командиром Станции можно только одним путём. Нет, не усидев на двух стульях: – преодолев две лестницы.)  Держите меня в курсе. Оставляю этот канал связи активным. Доклад каждые двадцать минут, – и голос командира стал твёрдым как обычно. –  Вопросы?” 
 
     Найт, отрицательно качая головой, ещё не исчез с экрана, а командир, переключившийся на обычный канал связи, уже запрашивал контакт с навигационной службой. Не посвящая в детали, отдал распоряжение подготовить внеплановую корректировку курса Станции для проверки причины возникшего сбоя. (“Будем считать это приглашением Сёмкину вернуться”, – командир предпочитал начинать поиски выхода от входа: у практичных людей, к которым относил и себя, координатно они совпадают. – “А Сёмкин, – он какой? Практичный? Или мечтатель? – как Найт”).

     Информация по синей энергии в базе знаний была явно подправлена психолингвистами: установка купольных преобразователей три месяца назад сильно взволновала “кухонную” общественность. “После этих ребят здесь ловить нечего, – здраво рассудил командир. – Остаётся “эйфория и лёгкость”, упомянутые Найтом”. Командир нашёл это место в своих звуковых пометках, и запустил его на циклическое воспроизведение, параллельно работая с базой.
 
     Первый доклад не принёс хороших новостей. Найт подтвердил опасения командира, что вероятность возникновения блаженного состояния Сёмкина, при заданных настройках приближения к источнику, достаточно высока. “Он может не хотеть вернуться?”– спросил командир. “Да – по факту, и нет – по сути”, – ответил Найт. И пояснил: "Синяя энергия предполагает только позитивную направленность действий, поэтому он может хотеть остаться или, что вероятнее, просто не думать о возвращении. Мы не знаем, командир, … – Найт замолчал, подбирая слова. – Понимаете, командир, источник синей энергии – это такой же гипотетический объект, как и чёрные дыры. Мы ничего не знаем о них. И…”   “И отправили туда инженера-исследователя, – жёстко резюмировал командир. –  Как вы планировали доставать его оттуда в такой ситуации?” Найт, не ожидавший такого напора, сдавленно прохрипел: “Это наша работа…. Я приму воды”. Командир, начитавшийся про эйфорию, мистическое блаженство, наркотические вещества и проблемы с психикой, перегнул палку: непродуктивно и не вовремя. Подождав несколько секунд (пока указатель шкалы состояния Найта не вернулся в жёлтую зону), он дипломатично извинился: “Найт, я надеюсь, вы понимаете причину моего срыва? Я внимательно слушаю вас”. “Вытащим Ника, и на покой, – думал в этот момент мистер Найт, – слушать музыку и, даст Бог, возиться с внуками”.

– “Да, Командир, продолжим, – заговорил Найт всё ещё хриплым голосом.  – ВиртоБОТ, это ко всему прочему и “кнопка” экстренной эвакуации. Я поясню. Мы условно разделили эйфорическое воздействие на два типа: естественное – это дарованное блаженство (милость); и неестественное – полученное искусственным путём. Несмотря на некоторую условность типизации, мы имеем очень чёткий критерий, доступный для нашего практически прямого воздействия: физиологический отклик на эйфорию. Во втором случае гормональная система реагирует всегда одинаково: бурно, как в момент подъёма, так и на фазе “расплаты”, и, естественно, разнонаправлено. Мы можем лабораторно вызвать у виртоБОТа иллюзию обратной гормональной волны: у Ника всё будет реально, – Найт отвел глаза. – Перехвативший управление автопилот вернёт его на Станцию. Да, это жестоко и потребует продолжительного восстановления, – уже не глядя на командира, закончил Найт”. Командир не сразу отпустил заместителя, – постарался поддержать: “…мы вытащим его, Найт”.

     Командир знал: хорошие новости обязательно появятся. (Он формулировал (про себя) это так: “Главное – правильно нарезать”.) Найт организовал ему доступ к делу Сёмкина; иннервация печатающего механизма была восстановлена. (С седьмым напечатанным знаком – это была запятая, – словно второе дыхание открылось.) Когда Найт экстренно вышел на связь, командир был готов услышать о возвращении Сёмкина, – что-то неуловимое появилось после этой запятой.  Но Найт запросил помощь:

– “Я резюмирую, командир, для ясности.  Мы обнаружили огромное множество однотипных активированных циклов глубиной временного погружения около двухсот лет (эти данные – в достоверной и метафорической форме – доступны благодаря буферу социогенетической памяти), и несколько активных ситуативных переменных, которые вызывают зависание виртоБОТа. Практически все эти циклы содержат в себе незавершённые психические акты: незаданный вопрос, несделанный выбор, незакрытое желание и тому подобное. Эти микродействия сознания очень трудно прогнозируются, но вполне доступны ретроспективному взгляду. Может быть вам встречалось выражение “задним умом крепок”? (Командир неопределённо пожал плечом.) Мы исправили практически все такие ситуации, и реактивировали эти циклы. ВиртоБОТу предлагались модельные ситуации и давалось минимально возможное время на их решение. С точки зрения уже несуществующей “правильности” это были далеко не эффективные решения, но… – Найт прервался. Ему показалось, что командир…, ухмыльнулся что ли”.
 
– “Психология, – улыбаясь с видом знатока, командир подтвердил догадку Найта. – Когда я выберу себе супругу, она обязательно будет похожа на мою маму”.

– “В первом приближении можно и так сказать, но в вашем случае всё будет ещё прозаичнее: ваша матушка выберет вам жену, …если захочет”.

“Он не так уж и беззуб, этот Найт. Это хорошо”, – удивлённо подумал командир. А Найт уже вернулся к основной теме:

– “Сложнее исправляются циклы, содержащие травмированные психические акты. Травма заключается в том, что в момент активности цикла в него поступает информация о невозможности завершения, – известие о смерти, например. Представьте, командир, сознание, увитое нитями незавершённых процессов, часть из которых болезненно живые: горячие, заряженные, ядовитые. Б-р-р-р. Но мы справились. Под каждый класс была сконструирована типичная ситуация, которая запускалась с подтасованными временными метками по цепям вспоминания виртоБОТа“.

– “Мистер Найт, работа ювелирная. Но в чём тогда проблема, если вы всё “починили”? К тому же меня смущает выбранная глубина погружения в модели Сёмкина. Двести лет…”

– “В угрозах древних народностей существует понятие “седьмое колено” – это условная временная мера неотвратимости воздаяния. Наши цифры коррелируют с ней. К тому же мы не задавали изначально такую глубину. Мы построили списки циклов с момента рождения до момента старта, вычленили пересечения по параметрам и пошли по выбранным циклам вниз: разворачивали, корректировали и переходили в вызывающий цикл. С последним, точнее первым циклом, мы не можем разобраться без вашей помощи. К счастью, это не грехопадение и не изгнание из рая. Я поясню. Ниже этого цикла точно ничего нет: мы видим его структуру. Нам нужно устроить полноценный “спектакль” для виртоБОТа.  Другие участники, конечно, виртуальные, но информационно-реальные. Нам нужен доступ к архивам первого отдела”. Дыхание Найта сбилось, и он остановился.

– “Но гарантии, Найт. Первый отдел…”

– “Дело настолько древнее и, уверен, настолько безобидное с точки зрения первого отдела, что… Мы подготовили обоснования запроса информации, вот посмотрите (Найт отправил документ командиру), это фактически историческая реконструкция: они проходят по темам нашим разработок. Подкорректированная историческая реконструкция… Я продолжу…”.

– “Найт, откуда такая точность: координаты, даты, объекты”, – опередил его командир.

  – “Я слышал эту историю от самого Ника, командир. Я уже упоминал его особенность – поддержание семейных традиций. Одна из историй, передаваемых по роду, служит назиданию потомков. И, командир, в ней действительно нет ничего ужасного или великого (сценарий у вас в приложении). Она субъективно сверхзначима только для него и, возможно, активировалась там, у источника. Речь идёт о благодарности. Сёмкин считает, что любит людей, но это маловероятно на фоне его выраженной интровертности и стремлению к самостоятельности. Я полагаю, что он неосознанно подменяет направление вектора: это его любят. Автоматически, как реакция на его поведенческую константу – выработанное семейное качество благодарность. У источника синей энергии константа стала переменной, и виртоБОТ завис. И виноваты в этом не звёзды, а вполне понятные нам ситуативные переменные и их вариации вплоть до зеркальных: благодарность, порядок, свобода, отдельным коэффициентом – сверхзначимость, плюс травмированность невозможностью. Нежелательный финал “спектакля” нам известен со слов Сёмкина, осталось лишь дать виртоБОТу новый шанс и не один. С первого раза вряд ли получится, поэтому активируем режим самообучения”.

   – “Понятно, Найт, – устало ответил командир. – Я займусь этим, – и неожиданно по-мальчишески добавил: Кино-то покажете?..”
               
                ***

 – “Итак, мистер Найт, порядок наших действий мы согласовали. Запускаю обратный отсчёт”.

     Через шестнадцать минут сорок семь секунд Найт подробно доложил командиру о возвращении капсулы.

– “Я надеюсь он не тридцать лет спать будет, как в его сказках полагается?” –  сдержанно шутит командир. Ему безумно хочется обнять сейчас Найта, как этому мальчишке, из “кино”, что ему всё-таки показали. – “И он действительно везунчик, его личное дело не ошиблось…”

     Найту было дано разрешение разместить Сёмкина (обвешанного новой порцией датчиков) в домашнем отсеке под присмотром супруги. В ожидании доклада (Найту нужно десять минут, чтобы переместить Ника), командир примеривается к истории пра-пра…-Сёмкина ещё раз – ретроспективно, как выразился его заместитель.

     Здесь на Станции всё не так: индивидуальная траектория, Регламент, –  а всё равно он помнит, точнее чувствует прямо сейчас, глядя на этого парня, идущего по залитой солнцем школьной площади, как! это: всё могу, и не делаю, – эта сумасшедшая окрыляющая бесконечность впереди, когда весь мир на ладони; эти огромные увеличительные стёкла на глазах; и одновременно, детская невозможность отпустить нарисованную на асфальте линеечку, потому что бездна внутри – такая же бесконечная.  А у виртоБОТа всё получилось: высокое бело-голубое небо, предвечернее мягкое солнце, школьный выпускной; у каждого свой аккорд – один, – в расписанной по минутам программе (а ему нужно два, одного мало). Не сразу, но получилось. И командир пытается понять, чем же он чувствует это. Вот оно у него, пра-пра…-Сёмкина: слова (в сердце) не в клетке больше – не по линеечкам. А у командира по-другому это; чувствует, а найти не может. Девушки-красавицы отвлекают?

     Размышления командира прерывает Найт: всё сделано.

– “Спасибо, мистер Найт, – говорит командир. – Я надеюсь, что на моей карте появится ещё один лучик. Отдыхайте. …и, знаете, у меня проскочило сейчас странное ощущение, что это всё могло быть во сне. И нет никакого источника у синей энергии, и Сёмкин никуда не летал: кино про мальчишку этого, видимо, сказывается (“Или профессиональная деформация”, – добавляет уже про себя), но я не о том. Нам нужно подумать о тестировании вашего антизависания…”

                ***

     “Вот и всё. “Отдыхайте”– относится и ко мне”, – думает командир. Он активирует релаксминуту, и тянется к служебному монитору, чтобы закрыть дело Сёмкина. В отдельном окне открыта папка “ТЕКСТЫ НОВОЕ”; в строке просмотра – бесконечной лентой крутится последний файл: 

     Мне снился сказочный сон. Я – дома, в отцовой лесной заимке.

     Проснулся глубокой ночью. Под тёплым стёганым одеялом. Один. Где-то на краю сознания голубым неоном мигает предупреждающая надпись “система рециклинга отключена”. Встаю. На ощупь, не открывая глаз, стараясь не расплескать свою полноту и остатки сна; в тишине, сберегаемой замшелыми стенами – я здесь всё знаю: я – свой, – наваливаюсь на низкую дверь, вросшую в землю, и с поклоном выхожу в лес. Несколько шагов в сторону – в оживающей звуками тёплой сырости, – и зажмурившись от удовольствия, расслабляюсь. Всё ещё сплю, но и лес уже чувствую. Мой “опустошённый сосуд” жадно впитывает в себя потрескивания, попискивания – это ушами и спокойно; а ласковые поглаживания – всем телом и жадно. И ветер. Он, призывно нашёптывая, беспрестанно шелестит высоко-высоко: – в тесных бессловесно-покорных кронах. Неясное тонкое давление – будто признаком первого голода, – и вот уже широкая тугая, насыщающая волна поднимается в утробе, поджимая диафрагму до предела. А когда, пресытившись, уже хочется глубоким вдохом оживить и сердце, ветер – из вдруг появившегося в голове прохладно-разреженного огромного пространства, – вдруг оказывается всюду. И я жадно впитываю его кожей, лёгкими, сердцем, кровью. Я бы мог взлететь вместе с ним туда, в вышину. Но его верховой непонятный шёпот кажется мне слишком сладким – приторно-липким, и я не взлетаю. Тёплый порывистый ветер: – настойчивости не занимать, – он пробует ещё и ещё, уносит меня, покачивая, наверх; забирает, меняя на радость, слова. А я, с не меньшим упорством, стремлюсь вниз: стекаю по скользким стволам, падаю редкими тяжёлыми каплями. Я не хочу без слов; я открываю глаза. 

     Серебристые атланты и чёрное безвидное небо – это стволы берёз и тяжёлые низкие (полновесные) тучи. Эти вечные трудяги – атланты, – кажется, не лишены чувства юмора: “Айда к нам!” Они, ритмично покачиваясь, просверливают в тучах круговые отверстия; и не торопятся: огонь и без них разожгут. Мне хочется попробовать. (Так – каково?) Я обнимаю (ближнюю) высоченную берёзу, (ветер “не видит” меня больше), и раскачиваюсь вместе с ней.
 
     Я прижимаюсь к берёзе сильнее, почти сливаюсь с ней: – и понимаю, что меня обманули. Быть большим и сильным – это значит вцепиться в землю корнями и упираться в неё изо всех сил, чтобы тебя не вдавило целиком; и дурея от тяжести огромного солнца на голове, не видеть ничего кроме него, даже спрятавшегося за тучи... (Оно не имеет ничего общего с тем лучистым солнышком, что рисуют над мамой в синем небе, рядом с радугой; – это шляпка гвоздя, по которой кто-то там, выше, бьёт огромным молотком.) И ноги уже в земле – по колено. Какое-то чудовищное наоборот.
   
     Так было, когда я потерялся. Чужой липкий шелест над головой (они машут руками и непонятно-страшно клекочут, а те, что хоть на капельку мама – он слышит, как стучат её подбитые железными подковками каблучки, чувствует сладковатый запах её духов, который появляется и исчезает,  – тоже исчезают, не подходят к нему, потерянному и ненужному), тяжёлые свинцовые ноги, порванный белый сандалий. “Мама, найди меня. Я хочу домой!”

     Но приходит отец: “Николенька, сынок, – дождь”. Он обнимает меня, прикрывает зонтом, и ждёт, не торопит. “Дождь…, это дождь, – шепчу я, размазывая горячие капли, – а я думал, что это слёзы… Спасибо, отец”. Я устал, я хочу спать. “Хочу домой”, – говорю я.
 
     “Я тоже хочу домой, на Землю”, – думает командир, засыпая. (Он проснётся через семь минут двенадцать секунд: – когда релаксминута закончится.) Окошко в его спальне волшебное: вечером можно или на звёзды смотреть, или на себя, со звёзд. “Интересно ведь, как я там, у себя, засыпаю”. А когда тучи, и дождь, стекло совсем в зеркало превращается, и дразнится. Вот и сегодня – засыпает он, а зеркало спрашивает: “Сэмми, а тебе не кажется, как мне кажется, что развели тебя, и меня заодно, как лоха дворового? (Зеркало и пожёстче спросило бы, позабористее, но Сэмми не очень большой ещё, и ругаться не умеет.) Рулончик белый раскрутили, на стену повесили и кино показали, а завтра придут к тебе в колпачках и скажут: сюр-при-и-и-з, хи-хи-хи, не надо было антиципир трогать; или, того хуже, глупость всем расскажут тихонько: идёшь ты потом такой важный, космонавт будущий, а они улыбаются все (знают, как ты из песочницы какашки собачьи ситечком отсевал)”. Обидно Сэмми, да и неправильно ситечком, совочком надо, а что сделаешь, если зеркало тебе язык показывает. Ворочается во сне, ёрзает, на весь дом скрипит, мишку плюшевого почти с кровати спихнул. Вспомнить старается, что за “ципир” такой. Его сон спасает мама, она подходит к лестнице на второй этаж (да, детские спальни наверху, – поближе к Небесам) и быстро (со скоростью звука) наводит порядок: “СЭ-Э-ЭМ-МИ”. Сэмми слышит маму и успокаивается.

     Командиру осталось ровно три минуты на здоровый спокойный сон.


               
                2019, август