Не бывает человека, живущего без страха. Но жить В страхе или жить СО страхом – это разные вещи.
Это – продолжение размышлений о страхе после http://www.proza.ru/2019/10/20/7 и http://www.proza.ru/2019/10/19/4.
Тема страха явно недоисследована, она умышленно умалчивается по причине того, что наносит урон самомнению человека, его собственной и публичной важности.
По схожей причине человеки склонны связывать «сырой», непереработанный страх, считающийся постыдным, с удобными эрзац - объектами, от которых легче уклониться, чем столкнуться с настоящим источником страха.
На подобном переносе страха на другие объекты основана целая индустрия производства кошмаров для использования в каких-либо целях, прежде всего – для получения власти или извлечения обогащения. Часто «или» между этими целями можно заменить на «и».
Перейдем к таким кошмарам, и посмотрим на их производителей, а также использователей, – кошмарщиков.
Ещё недавно ужастики собирали толпы зрителей в кинотеатрах. И сейчас – всё ещё пользуются неизменным успехом у телевизионной публики.
Но зритель уже не обмирает во тьме кинозала, не роняет бутерброд или банку пива от страха. Причём жути и крови становится всё больше, а всем становится всё слаще смотреть. Потому что душонку-то щемит, а всё же не верится, что так может быть.
Страх ушёл из реальности на подсознательный уровень и стал необрабатываемый, непредсказуемый.
Нет смысла расписывать, какие сейчас используются изощрённые технологии щекотания нервов, рассмотрим чисто нравственно-психологический аспект. Каждый видел или какой-нибудь тупой и беспощадный хорор, или какую-либо «просветительскую» ленту, нагоняющую жуть. Есть специальное направление такого «искусства», сначала препровождающего в безысходность, а затем проговаривающее «простые пути»: живи сегодняшним днём, счастье – только здесь и сейчас, не думай ни о чём, ведь есть куча средств, чтобы перестать заниматься этим бесполезным для получения удовольствий делом!
Как метод борьбы со страхом используют веселье, разврат, пьянство. Говорят, что ещё с времён средневековых эпидемий чумы. Вот Боккаччо в «Декамероне» уверяет: «…Самым верным средством от этого ужасного недуга было, по их разумению, открытое злоупотребление вином и развлечениями…».
Страх в искусстве, он же искусственный страх, — неотрывная составляющая, без него та самая «волшебная сила искусства» имеет неполную гамму.
Страх не понижает достоинство жизни, если он регулируется долгом, совестью или любовью. В какой-то мере он придает жизни «неизъяснимы наслажденья», как считал неповторимый Пушкин, — когда принимается как приправа, и только тогда возникает ощущение полноты бытия.
Нечто похожее было и в древности. Люди, например, вызывали духи умерших, духи «подземного мира», слушали их прорицания. Некромантия преследовалась как колдовство, но продолжала будоражить и щекотать чувства.
Зато публичная смертная казнь служила официальным представлением. Казни в старину не просто лишали преступника жизни, — они служили устрашению живых. Достигалось это продуманно-изощренной процедурой.
А вот уже упомянутый Александр Сергеевич видел в этом некую духовную закалку:
«Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья,
Их обретать и ведать мог».
Выделяют ещё социальные страхи. Казалось бы, они не имеют отношения к только что упомянутым ужастям. Их и начинают выделять и рассматривать с исторического аспекта: вот Россия, как ближайший нам пример, жила в таком страхе со времен Ивана Грозного.
Страх то убывал, то снова возвращался, но всегда «при нём» и на него работали либо Тайный приказ, либо 3-е отделение полиции, либо ВЧК, ГПУ, КГБ. Сажали на кол, вешали, колесовали, четвертовали, расстреливали.
То же самое творилось в просвещённой Европе. Там ещё «жгли на кострах и смачно лязгал нож гильотины». Изобретались орудия для мучительно-кровавых пыток. Летопись способов устрашения — гнусный раздел человеческой истории.
Создавалась рабская психология, и откладывалась слой за слоем. Любой тоталитарный режим опирался на систему доносительства. Природа доносительства напрямую не связана с законопорядком, это «подспудные силы» заставляют человека доносить на другого в силу вражды или зависти.
Технологию создания страха вместе с политологией давным-давно предметно разработал Никколо Макиавелли. В своём сочинении «Государь» он учил: если люди что-то уважают, так это силу. Только сила внушает им страх. Следовательно, государь должен обеспечить себя силой и не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, ибо его избыток потворствует беспорядку. В трактате Макиавелли почти полный перечень практических рекомендаций, которые совпадают с технологиями нашего времени.
От Макиавелли отрекались, его поносили, и при этом тщательно изучали. Ни у кого не было столь много заочных высокопоставленных учеников, как у него.
Страх, внушённый безликим понятием власти государства, причиняет мучительные пытки. Он не покидает «маленького человека» ни на минуту, забирается в сновидения, в семью, лишает развлечений и радости.
Особенно боится тот, кто реально представляет возможности политической системы, её бездушие и аморальность.
Совершенно бесстрашных людей не бывает. Реальные страхи как-то можно преодолеть рассудком, но как отвести страхи воображаемые, идущие от той бездушной машины, которая дробит кости без разбору и без жалости? Появляется обречённость, страх отмораживает чувства. И не только. Он издевается над тем, кого подавил: он оставляет щель надежды. Что-то оттуда светит! Чаще всего то, что боишься утерять. Так страх приручает, не доводя до грани, за которой он перестаёт действовать. Потому что тогда, когда умирает надежда, страх кончается. Когда всё уже потеряно, даже отчаяние, то бояться уже нечего!
Но и тогда не приходит радость. Такой страх пожирает силы жизни, ничего не оставляя, кроме памяти омрачённых дней, кроме горечи.
Но! Когда страхи непрерывно множатся, да ещё искусственно воспроизводятся, то происходит интересный эффект. Диапазон – от трагического до смешного. Страхи часто гасят друг друга!
Например, пару лет назад несколько раз в год на Землю нацеливались метеориты и кометы, СМИ верещали через все каналы, конец света становился всё ближе и… Надоело! Перебор с нагнетанием поначалу отупляет, а потом искусственное сооружение лжи рассыпается.
Но то – искусственное, грубо сляпанное ради одномоментной наживы.
Нажива, жажда власти правят миром, а присвоившие себе титул «гома сапиенс» неспособны решить проблемы своего настоящего и будущего. Фашизм, нацизм, а теперь терроризм показали и продолжают показывать, как легко народы скатываются к самоубийственному безумию.
Однако, как ни странно, а плохой страх способен на чудесное превращение. Страх может вызвать поступки трусливые, а может и подвигнуть на бесстрашие.
Ещё Монтень исследовал то, что назвал «крайняя степень страха». Кошка, загнанная в угол, становится опрометчиво храброй. Точно так же человек в отчаянии страха превращается в смельчака. А внешне это может выглядеть как мужество, и внешне будет ничем неотличимо от «безумства храбрых».
Есть устойчивые качества личности: в одних и тех же обстоятельствах кто робеет, кто становится агрессивным; другой ищет компромисс, а ещё один – проявляет настоящую храбрость.
Но человек неспособен однозначно определить даже свои собственные качества. Слишком часто они зависят от обстоятельств, и он это знает. И от мотивов, от остроты желаний зависят.
К примеру, добродетельный поступок на самом деле может совершаться в стремлении к славе, из честолюбия, или для осуществления преступного замысла.
Из всех человеческих эмоций страх выделяется некой гипнотической силой, эффект которой резко усиливается в толпе, вызывая панику.
Не будем рассматривать коллективные формы страха, разобраться бы с индивидуальными. У индивидуалов никакие образно-мыслительные техники не могут возбудить воображение так, как страх, который может «рисовать» картины, одна ужаснее другой, они мучают, истязают.
Когда человек чего-то или кого-то боится, то старается этот «объект» страха задобрить, доказать свою преданность. Я, мол, с вами. Это называют рабской психологией. Именно она подвигает большинство людей, ещё не ведающих духа, к вере в Бога.
До конца дней своих многие, исправно ходящие в церкву, не верят, а доказывают свою веру.
Кто не способен оседлать свои страхи, тот не достигнет своих желаний. Но в то же время страх может не только ограничить желания явно неправедные или вредные, но и стать оселком для заточки духа.
Психика человека многослойна. В сокровенных её глубинах живёт неопределённый, беспричинный страх, называемый тоска. Его действие никак не связано с боязнью чего-то конкретного. Этот отвлеченный страх появляется и уходит, он – сам по себе. Его и спугнуть-то нечем, любая мысль тонет, растворяется в нём.
Может, он напоминание о мире без бытия, где уже невозможны ни действие, ни борьба. Человек ждёт, как ожидает своей участи узник, не ведая, что решат судьи.
Евангелие свидетельствует, что Христос перед казнью погружался на самое дно человеческого страха. В Гефсиманском саду он был охвачен ужасом и тоской такой силы, от которых выступает кровавый пот. Он пережил в себе одном страх всех времён, естественный страх перед пытками и смертью, какой испытывают все люди. Человеческое сознание Христа противилось ожидавшему его распятию, и Он обратил моление к Тому, кто мог спасти от смерти. Он испытал весь ад богооставленности.
Он обретает силу духа в молитве, и уже безбоязненно встречает свою судьбу. Это момент победы духа. Только действие духа позволяет перестать прогибаться под жестокостью и злом мира. Только дух ограничивает и растворяет страх.