Колодец

 

    Ах, какие у него были глаза! Цвета моря, цвета рассветного неба – чистые и бездонные, как вода колодезная. А когда он подошел к ней и попросил напиться воды, ухватив обеими руками ведро – её сердце замерло, словно остановилось. Он пил жадно и долго, а когда оторвался, то на его усах остались маленькие, сверкающие на солнце капельки. Он прищурился и с интересом посмотрел на Полину, утер ладонью те самые капельки, провел языком по губам и хитро подмигнул. Она смотрела в эти прищуренные глаза и не могла оторваться от них. Эта голубая бездна тянула к себе с неодолимой силой. И ничего на свете не было так притягательно так бесконечно желанно! Он снова провел ладонью по лицу, поправил пальцем мокрые усы и ухватился за ручку ведра.
– Давай помогу, – он осторожно опустил в колодезную темноту ведро и, придерживая ладонью деревянный ворот, стал внимательно осматривать молодую женщину. Ведро звякнуло, загремела цепь, и он стал поднимать его, мощными толчками поворачивая ручку. Там, в глубине, был слышен хрустальный звон падающих капель и эхо, разносившееся по деревянным венцам колодца. Звон каждой падающей капли отзывался в её сердце. «Дзинь, дзинь» и оно тоже звенело как хрусталь.
– Откуда ты такая взялась? Я тебя раньше не встречал в наших краях?
– Приехала к маме в гости.
– Это к кому это? – он прищурился и улыбнулся.
– К Ворониной Татьяне Сергеевне.
– Это к соседке нашей?
– Наверно.
– Тебя как зовут? – он поднял оба ведра и пошел в сторону дома.
– Полина.
– Полюшка значит. Красиво и главное необычно. У меня ни разу в жизни не было женщин с таким именем. А меня зовут Иваном. Мы недавно сюда переехали года два.
– А я не была дома три года.
– Тетя Таня говорила, что у нее дочка есть, а я и не знал, что такая краля, – он посмотрел в глаза молодой женщины и щелкнул языком. – Ты надолго?
– Как обычно на две недели.
– И чем будешь заниматься?
– Помогу немного маме, отдохну, покупаюсь.
– А на рыбалку пойдёшь?
– С Вами?
– Не с Вами, а с тобой. Я еще не старик чтобы меня так обзывали, – он опустил ведра на землю у калитки дома Ворониных.
– Ваня, не обольщайся. Я замужем и у меня есть дочь. Ей четыре годика.
– Ты с мужем приехала?
– С дочкой вдвоем.
– А что мужа не захватила? Обманываешь ты. Нет у тебя никакого мужа.
– Почему ты так решил?
– По тому, как ты на меня смотрела, – он снова улыбнулся, слегка прищурив глаза. – Я тертый калач в таких вопросах. Не могут быть такие глаза у замужней женщины.
– Какие?
– Голодные, – он засмеялся. Полина резко повернулась к воротам, наклонилась и подняла ведра. Мельком взглянув на окна, заметила, как задернулась шторка. Мама видимо подглядывала. Закрыв за собой калитку, Полина поднялась на крыльцо и, не поворачивая головы, перевела взгляд в ту сторону, где только что стоял он. Иван двигался через улицу к дому, напротив. Поставив ведра в кухне, Полина вошла в дом. Мама гладила белье. Слегка повернув в её сторону голову, буркнула:
– Не успела к матери на порог заявиться, а уже шашни разводишь.
– Он только поднес мне ведра. Я его не знаю.
– Это Ванька. Они дом здесь купили у Лидки. У нее как мужик помер, так она собрала манатки и уехала к дочке. Он у нас работает в милиции. Участковым.
– А у него, что, есть семья?
– Была семья. Год как свою Любку схоронил. Медичкой работала. От родов померла. Даже ребенка не смогли спасти. Горевал долго.
– А откуда они приехали?
– Откуда-то из-под Мурманска. Подводником он служил. А ты что интересуешься? – мама с любопытством посмотрела в её глаза, потом поставила утюг и присела на стул. – На что он тебе девка? Я в поселке не могу ничего рассказывать про тебя. Стыдно. Года не прожила замужем, а уже развелась. Что вам всем надо? Жили бы как люди. Мы же тоже терпели. И твой отец гулял по бабам, зато мужик был в доме. Меня он не обижал, пока не спился. Если бы не эта проклятая водка – жил бы себе, да и жил. Сгубила она его. Одна ты у меня осталась. Жалко мне тебя. И у тебя жизни никакой. – Татьяна Сергеевна всхлипнула, прикрыла лицо уголком скатерти. – Только не заводи никого в поселке. Бабы меня потом засмеют. Я же всем говорю, что ты замужем. Мне итак одной нелегко, а вот теперь сплетни пойдут.
– Мама, не переживай. Он только поднес мои ведра и все. Я даже его не просила, – она погладила мать по волосам.
– Поживем – увидим. Поднимай свою Катьку, выспалась, наверное. Я там салат приготовила и картошку отварила. Пойдем, поедим. – Татьяна Сергеевна выдернула шнур утюга и, прихватив охапку свежевыглаженного белья, пошла в зал. Полина нырнула в соседнюю дверь, занавешенную марлей от назойливых мух, и опустилась на краешек кровати в которой сопела её раскрасневшаяся дочурка. Погладив девочку по кудрявым, цвета спелой пшеницы волосам, прильнула губами к ее пухленькой ручке.
– Вставай, мое золотко! Бабушка кушать зовет. – Девочка пошевелила губами и снова приоткрыла свой розовый ротик. – Катька, просыпайся! – Полина снова потормошила дочурку. Та сморщилась, почесала кулачком носик и открыла глаза.
– Мама, мы приехали? – села на кровати и уставилась на Полину сонными глазами.
– Тебе снилось, как мы ехали в поезде?
– Да. 
Она потянулась и сползла с кровати, наклонилась, пошарив под кроватью, вытащила тапочки села и аккуратно обулась. Катька у неё была жуткой аккуратисткой не в пример матери. Полина порой удивлялась – и в кого это она? Полина же с детства была вечной растрёпой. Катька полная противоположность ей. «Ох, и нахлебаюсь я!» – подумала она про себя.
Татьяна Сергеевна копошилась в летней кухне у печки. Открыв крышку бачка, мешала в нём какое-то дымящееся варево.
– Помоги снять. Готово уже. Поросятам сварила. Давай вынесем на улицу, пусть остынет.
Полина с готовностью подскочила к печке.
– Да не хватай ты голыми руками, обожжешься. Отвыкла от деревенской жизни совсем. – Татьяна Сергеевна бросила в руки тряпку. – Ох, замучило меня это хозяйство! – она тяжело вздохнула.
– Поехала бы со мной. Там не надо ничего этого делать. Вода в кране и горячая, и холодная. Паровое отопление и всё такое…
– А куда же я корову свою дену?
– Продай.
– Ну да! Она ко мне привыкла. Хотела продать, тяжко теперь. Сена не напасешься. Косить я уже не в силах. Так она стерва пришла на следующий день мычит под воротами. Жалко мне её стало. Вернула деньги и забрала свою Пеструшку. Не может она без меня, да и я без неё. Есть хоть с кем поговорить. Она всё понимает, только ответить не может. Золото, а не корова.
– Заладила про свою корову. О себе бы так заботилась, – Полина с укором посмотрела на мать.
– Да вот один у меня только помощник и есть. Сосед Ванька. Заведёшь с ним шашни, и я потеряю помощника. Ладно, что хоть молодой, а то бы бабы приплели мне что-нибудь нехорошее. Давай есть. Где Катька?
– Во дворе с Жулькой.
– Ай, и та уже старая стала, как и я. Не видит ничего. Зато шерсти с неё на носки хватает. Так хорошо греет меня твоя Жулька. Это ж, сколько же ей лет?
– Мне её подарили в пятом классе.
– Хорошо девка потрудилась. Шаль тебе связала, возьми. Ноги хорошо лечит. Да и мало ли что заболит. Катька твоя как?
– Вроде ничего. Не болеет. Зимой немного покашляла и всё. Так ты, значит, не поедешь со мной?
– Не-а! Я как-нибудь здесь помирать буду. Здесь Степка мой лежит и сынок. Как же я от них уеду? Нельзя мне. Да и зачем я тебе в городе? Тебе замуж надо идти, Катьке отец нужен.
– Где же я его найду? Мужикам баба с ребёнком не нужна.
– Надо было своего мужика держать.
– Мама, что ты такое говоришь? Стирать после его шлюх бельё? Натерпелась я. Не хочу даже слышать про него. – Полина открыла дверь и переступила порог летней кухни.
– Психанула что ли? – крикнула вслед мать.
– Нет! За Катькой пошла.
Катька сидела на корточках у собачьей конуры и дёргала за цепь. Собака, высунув язык, лениво наблюдала за ней. Куры клевали из плошки остатки пищи, наскакивая друг на друга. Жульке было совершенно наплевать, что эта братия уничтожает её кашу. Катька подняла на мать глаза и прикрыла ладошкой, заслоняясь от солнца.
– Мама, а Жульку мы тоже заберём?
– Нет, Катюша. Они тут посовещались все и решили не ехать. Курицам без Жульки будет скучно, а бабушке без коровы. Пошли кушать, потом пойдём на речку купаться.


В дверь легонько постучали. Кто-то помялся на крыльце, не решаясь сразу войти, потом дверь скрипнула и отворилась.
– Тетки, вы где? – в дверь вошел Иван, постоял на пороге шаркнул ботинками о коврик и сделал шаг вперед. Полина вышла из дверей спальни, держа в руках ленту пытаясь из нее сложить бант. – Здравствуй! А Татьяна Сергеевна дома?
– Они с Катькой пошли в огород. Позвать? – она повернулась, заглянула в окно, что в огород.
– Я тут о дровах договорился. По дешёвке. Колотые. Я Татьяне Сергеевне всегда привожу, – он замялся, глядя Полине в глаза.
– Сколько надо денег? Я сейчас заплачу. – Она повернулась к шкафу. Иван схватил её за локоть.
– Постой! Потом. Я спросить тебя хотел.
– Причину нашел, с дровами? – она с укором посмотрела в его глаза.
– Если хочешь да. Увидеть тебя хотел. Ты же совсем не выходишь на улицу. Три дня караулю.
– Зачем, Ваня?
– Глаза мне твои не дают покоя. Я как увидел их там, у колодца, спать перестал, – он крепко сжал Полину за локоть. – Они у тебя зеленые как море.
– Море бывает синим.
– Ты не знаешь, какое бывает море. Они зовут меня как море, – он схватил её за плечи и потянул к себе. Она попыталась вывернуться посмотрела в глаза и увидела, что в его небесных глазах появилась маленькая тучка. Улыбка его была мучительна.
– Ваня, не надо! – она съежилась.
– Надо. Это нам с тобой надо. Тебе и мне. Ты же хочешь.
– Ну, ты и нахал! – она выдернула руки.
– Ты плохо меня поняла.
– Уж как могу. Ты не на ту напал.
– Я не напал я, попал! Увижу тебя вечером?
– Зачем?
– Поговорить. Ты мне расскажешь, как теперь в Питере. Я столько лет там не был! Я же учился там. В школе подводного плаванья. Приходи. Один я понимаешь!
– К тебе не пойду. Сплетней не оберешься.
– Приходи в девять часов за магазин. Там, где горка у леса. Тебя никто не увидит. Я подъеду на машине. Красненькая «Нива». Я буду ждать тебя.
– Ваня! ...
– Я не сделаю тебе ничего плохого. Обещаю, – он снова придвинулся к ней, наклонил голову и посмотрел в глаза. Ступени на крыльце скрипнули, Полина отскочила в сторону и отвернулась к шкафу. Вошла Татьяна Сергеевна.
– Уже околачиваешься, околоточный? – она свела брови.
– Мам, он дрова привез, – вступилась Полина.
– Да, Татьяна Сергеевна. Вот зашел сказать. Разгружать?
– Давай! – она махнула рукой и улыбнулась. – Жених!
Иван подмигнул Полине и, наклонив голову, вышел из дверей.
– Тётки, готовьте магарыч, – услышали женщины следом.
Через час у забора Ворониных лежала аккуратно уложенная поленница дров, а еще через час мужики соскребали со дна сковородки остатки обжаренной свинины с луком. Полина не сводила глаз с загорелого крепкого тела соседа, подливая в гранёные стаканы «первачок». Во дворе, деловито сопя, трудилась Катька, складывая свою маленькую поленницу.


– Ванька! Проспали! Бабы коров гонят. Как я выйду? – Полина подскочила с кровати, натягивая платье.
– Элементарно. Из ворот. – Он поднял на неё сонные глаза, зевнул и перевернулся набок.
– С ума, что ли сошел? Сплетней не оберешься. Что делать? – она тормошила его за плечо.
– Значит, жди, когда я на работу поеду, – он снова отвернулся к стене.
– Мама с ума сойдёт.
– Что? Думаешь, не догадается что ты у меня?
– Если уже не догадалась. Я же говорила ей, что пойду к однокласснице и буду поздно, но не до такой же степени поздно!
– Полюшка, не дёргайся. Придумаем. Ложись. Поспим ещё часочек, – он перевернулся, обхватил её за талию и крепко прижал к себе. – Я не хочу тебя отпускать. У меня так давно не было никого.
– Ой, врёшь! Не может такого быть. Разве может мужчина прожить без женщины столько времени.
– Ладно тебе. Ну, были, но это не то. Ты лучше всех, – он прижался к её плечу губами.  – Я не смогу теперь без тебя слышишь?! Не уезжай! Разводись со своим мужем и выходи за меня замуж.
– А как же моя работа и Катька?
– А с твоей Катькой мы подружимся, – он стащил с неё платье. Полина закрыла глаза и уронила на его грудь голову. Ей очень не хотелось сейчас покидать Ивана. За эту ночь он стал ей настолько близким и родным, что в груди что-то сжималось при мысли об отъезде. Она широко открыла глаза, глубоко вздохнула: «А что если ему всё рассказать?» – промелькнула мысль. – «Нет. Это просто мимолётный роман. Он забудет меня сразу же, как только уеду», – она снова закрыла глаза. «Ну и пусть всё остаётся таким прекрасным со мной. Я буду вспоминать его там, далеко только хорошим и удивительно ласковым. Только хорошим…». – И ей вспомнился её бывший муж, его ревнивый взгляд, его безразлично храпящий рот, который мог произносить только грубости. А ведь он когда-то любил её. На год его хватило. На год. Как же это мало для женщины!
Через час зазвонил будильник. Иван поднялся первым. Вскипятив чайник, пошел к умывальнику бриться. Полина наблюдала за ним из-под руки. Ещё через час он вывел её на крыльцо, завел свою «Ниву» и пригласил садиться.
– Ложись на заднее сиденье. Сейчас выберемся за ворота, и за горкой выйдешь. Не заметят, не переживай. 
Машина выкатилась из ворот.


Катька опять сидела на корточках около будки. Наклонив голову, заглядывала в отверстие. Жулька, прищурившись, тоже наклонила голову, зевнула, облизнулась и снова часто задышала, высунув язык. Катька просунула в отверстие руку и погладила собаку. Жулька закрыла глаза, перевернулась на спину и покорно подставила ей свой живот. Катька, что-то бормоча, гладила собаку.
– Мама, где Катька? – Полина пошла по двору, заглядывая во все уголки. – Катя, где ты? Пошли купаться! – после последних её слов в углу, где стояла Жулькина конура, раздалось шуршание. Полина обернулась и всплеснула руками. – Мама, иди сюда! Посмотри, что вытворяет!
Татьяна Сергеевна выглянула из дверей кухни и рассмеялась. Из будки торчали две мордочки. Одна большая лохматая, а другая чумазая с повисшим набок развязавшимся бантом – Катькина. Обе мордочки были весьма довольные.
– А ну-ка вылезай оттуда! Ишь, чего удумала! – Полина схватила висевшее на верёвке полотенце и подошла к будке. Катька выползла и звонко засмеялась, увёртываясь от полотенца. – Марш мыться чудо гороховое! Вот не возьму тебя на речку и всё! – Полина шлёпнула её по заднице.
– Мама, я больше так не буду! – скороговоркой протараторила Катька и прикрыла чумазыми ручками лицо.
Полина рассмеялась, обняла дочь и, поцеловав её в грязный носик, легонько шлёпнула.
– Что мне с тобой делать? И в кого ты такая уродилась?
– Мамочка, а бабушка говорит, что в тебя, – она приоткрыла одну ладошку, показав свой хитрый глазик.
– Горе ты моё. Ладно, пошли. Жульку тоже возьмём. Жарко.


– Поля, Полюшка, радость ты моя.
Полина открыла глаза. Кто-то гладил по её спине веточкой. Она повернула голову, заслонив глаза ладонью. Иван сидел на корточках над её головой. Зачерпнув рукой песок, тонкой струйкой стал рассыпать по её спине. Полина дернулась, выгнулась и перевернулась набок.
– Песок же горячий. Перестань.
– Я тоже! – он улыбнулся и прищурил глаза.
– Ваня, увидеть могут.
– Пусть смотрят, а я буду любоваться тобой. – Он снял фуражку, провел рукой по лбу, расстегнул пуговицы рубашки. – Надо искупаться.
Через минуту он прыгнул с обрыва в воду. А ещё через десять минут фыркая, подошел к ней. Холодное мокрое тело прижалось к её раскалённому боку.
– Ваня, я хочу с тобой поговорить.
– О чём? – он взял её за руку.
– Вань, прости меня за ту ночь. Я тебе ничего не обещаю. Я замужем. Встречаться нам не стоит. Ничего хорошего из этого не выйдет. Я не хочу изменять мужу. Это была минутная слабость.
– Полина, не обманывай меня. Я же чувствую, что это не так. Я хочу жить с тобой, любить тебя, детей рожать. Возвращайся домой к матери и ко мне.
– Это невозможно, Ванечка. У меня там квартира работа, да и развод отнимет немало времени.
– Врёшь ты всё. Вот чувствую, что врёшь. Что ты ночью мне говорила? Тебя же невозможно было остановить. Я ведь тебе нравлюсь?
– Немного. – Полина прищурилась и улыбнулась.
– Это уже прогресс! У меня есть шанс?
– Возможно. Только не обольщайся. Я сюда не приеду.
– Тогда поеду я.
– И где ты будешь жить?
– С тобой.
– Разбежался. А как же муж?
– Придумаем. И всё-таки я тебя не оставлю. Я люблю тебя.
– Как ты скор на объяснения! Подумай. – Полина встала, посмотрела на берег реки. – Катька перегреется. Надо идти домой.
– Я увижу тебя вечером?
– Иван, оставь. Я не приду.
– И всё же я жду под горой. В то же время. Покатаемся.


Не один десяток лет Татьяна Сергеевна вставала спозаранку покормить поросёнка, отсыпать зерна курицам, подоить корову, накормить, растопить печку, потом бежать в школу. А летом ещё успеть на сенокос, прополоть грядки, сходить за ягодой…. И опять школа, и тяжёлая сумка с тетрадками с сочинениями её маленьких мечтателей. Не одно поколение ребят выучила. В старой тумбочке хранятся множество фотографий, а ещё в коробочке медаль. Да-а-а. Как-время-то летит! К годам пятидесяти на голове не осталось ни одной «родной» волосинки. Белешенькая, как сугроб. А как опустила в сырую землю своего Степана, так вовсе жить расхотелось. Он хоть и был мужик никудышный, только к старости угомонился, а всё же свой, родной.
Когда вышла на пенсию, думала, что поживёт в своё удовольствие, но сил уже почти не осталось. Да и дочери помогала ещё долго. Поздняя она. Жальче всего последних-то детей. Да и судьба у неё не удалась. Хорошо, что внучка растёт. Похожа она на Полину. Такая же. Только глазёнки отца. Серые.
Татьяна Сергеевна повертелась в кровати. Сна не было. Она отодвинула кружевную шторку на окне, выглянула на улицу. Редкий ночной туман медленно расползался, прижимаясь к земле. Татьяна Сергеевна встала, на цыпочках прошла в сенцы. Широкие половицы грустно заскрипели под её босыми ногами. «Скрипят как я. Дом состарился вместе со мной» – подумала она про себя. Давно еще, когда они были молодыми, Степан привез её в этот небольшой посёлок. Сам рубил дом в первый год как они поженились. «Ах, Степка, Степка обещал, что в хоромах буду жить, а сам за всю жизнь так и не сделал путного сарая. Поленился венцы плотнее подогнать, птицы повыдёргивали мох, щели то какие! Надо бы проконопатить сарай за лето». Она грустно вздохнула и вышла на крыльцо. «Пора доить корову», – тихонько сказала она себе.

За низенькой в две доски перегородочкой посапывал поросёнок. Она взяла охапку сена и припорошила ему под бок. Он радостно захрюкал, услышав ее, высунул мордочку через перегородку, пошевелил розовым пятачком и затих. Татьяна Сергеевна вывалила в деревянный ящик кашу, размешанную наполовину с картошкой и направилась к корове, неся в руке ведро с пойлом.
Корова пила медленно засасывая теплое питьё, припорошенное комбикормом. Несколько раз отрывалась, оглядываясь на свою хозяйку, ласково мычала. Татьяна Сергеевна обмыла её вымя, обтёрла полотенцем, помазала маслом, погладила и подставила ведро. Хозяйка была единственным человеком, которому корова доверяла. Никто не мог выдоить её тогда, когда хозяйка болела. Ведро мгновенно улетало в сторону. Её первая забота всегда была она – родимая. И корова отдавала ей всё молоко до последней капельки. Звонкие струйки ударялись о стенки ведра сначала со звоном потом всё глуше и глуше, поднимая теплую пену….

 
Татьяна Сергеевна погладила её по спине, похлопала по тёплому животу и легонько подтолкнула к выходу из хлева.
– Пошла Пеструха. Пора на улицу. Ну, как же я, без тебя?
Корова шла рядом неторопливо и размеренно, потряхивая боками. Татьяна Сергеевна продолжала свои мысли вслух, как бы делясь с коровой своими проблемами, и та её понимала.
– Самогонки надо бы нагнать, за дрова и сено рассчитываться. Денег не напасёшься. Как всё дорожает! Пенсии хватает только нам с тобой Пеструшка на хлеб, – она отломила увесистый ломоть хлеба и протянула корове. – На, моя золотая, покушай! Когда ты ещё до своей травы дойдёшь. Ну, пошли в стадо.
Татьяна Сергеевна подняла хворостину и, легонько поколачивая по впалым бокам своей кормилицы, направила её за ворота. Через узенький проулок вдоль завалившегося забора она погнала свою Пеструху на соседнюю улицу. Мычащее и ревущее стадо шло беспорядочно по всей дороге. Татьяна Сергеевна остановилась, прикрыла рукой глаза, глядя на медленно поднимающийся кроваво-красный диск солнца.
– О-хо-хошеньки! Картошку надо бы полоть. Жарко будет сегодня.
Прикрыв за собой ворота, она поднялась на крыльцо взяла в руки веник и смела со ступенек песок. Вытряхнув круглый вязаный коврик, и постелив его у входной двери, присела на ступеньки. В будке застучала цепью Жулька, сначала высунула морду, потом лениво выползла сама. Пихнув носом пустую миску, она залаяла на неё, потом ударила передней лапой о край алюминиевой посудины. Миска подпрыгнула, сделав в воздухе сальто, со звоном упала на землю вверх дном. Жулька обошла её вокруг, опять гавкнула, повернулась мордой к хозяйке и тихонько заскулила.
– Сейчас, дорогуша, не кричи. – Татьяна Сергеевна поднялась, прихватив рукой спину, медленно двинулась в сторону летней кухни. – Ну как я могу вас всех оставить? Ещё на кладбище надо сходить. Как там они мои дорогие? Давно не была. Верно соскучились. Да уж скорей бы, – она ещё постояла на крылечке кухни, посмотрела на палящее утреннее солнце, тяжело вздохнула и открыла дверь.


– Татьяна Сергеевна, Вы дома? – дверь открылась, и на пороге в клубах пара появился Иван. Отряхнув с шапки снег, он провёл ладонью по заледеневшим усам.
– Заходи, Ванюша, я тут блинов затеяла. Садись. Горяченькие, – она поднялась со стула и подхватила тарелку, приподняв крышку сковороды, стала накладывать дымящиеся блинчики. – Ты с маслом будешь?
– Сергеевна, Полина не писала? – он скинул ватник и присел к столу.
– Давно нет писем. Может, заболела. Переживаю. Как там они мои родные? Ты ешь, на дрожжах заболтала. Вкусные.
– Татьяна Сергеевна, я хочу знать, Полина замужем?
– Как тебе сказать… – Она, присев на табурет задумалась, подняла на него мокрые глаза. – А ты никому не скажешь?
– Я должен это знать, – он погладил её по руке. – Я не могу без неё.
– Ох, чувствовала, что не просто ты ходил около неё. Материнское сердце не обманешь. Одинокая она. Давно уже. Скрывала я от людей, что разошлась она с мужем, как Катьке исполнился год. Ездила я туда. Плохо у них всё было. Ой, плохо!
– Я поеду за ней.
– Не поедет она сюда. Гордая она у меня. Да и что ей в деревне нашей делать?
– Я всё равно поеду.
– Не знаю уж что тебе посоветовать. Поезжай уж коли подпёрло тебя. Только не выгонит ли она? Больно крута характером, в отца пошла.
– Татьяна Сергеевна, снится она мне часто, да и в городе надо побывать. Сплю и вижу. Весной отпуск будет, поеду, – он грустно посмотрел на замерзшее окно. – Люблю я эту женщину. Вот хоть стреляйте меня! Я чувствовал, что она меня обманывает что замужем. Почему я тогда её не удержал?
– Ванюша, напиши ей, я адрес дам. Ждет, наверное. Последние дни перед отъездом всё вздыхала и на окна смотрела. Сама она не решится.
– А вы как?
– Да как? Болею вот. Сердце сильно прихватывает. Не доживу я до тепла.
– Сплюньте. Вы ещё на нашей свадьбе погуляете.
– Ой! – она махнула рукой, – нажилась я. Досыта нажилась. Пора бы и к Стёпке по соседству устраиваться. Мне уж восьмой десяток пошел. Полину я родила поздно. Проворонили мы со Степаном.
– Зато какая получилась! Сколько ей?
– Да, наверное, уже тридцать. Она же замуж пошла тоже поздно. Катьке уже пятый год.
– По дому что-то надо помочь?
– Спасибо, Ванюша. Один ты у меня. Как родной стал. С сенокосом помог хорошо. Чтобы я делала без тебя. Сил совсем нет.
Она медленно встала и прошла к серванту. Выдвинув ящик, достала тоненькую тетрадочку, ручку и присела к столу.
– Вот тебе её адрес. Проверь, правильно ли написала, совсем без очков ничего не вижу.
– Ладно, мать, я пойду. Спасибо за блины. Я напишу ей. – Он вырвал страницу и, сложив её несколько раз, аккуратно заминая края, положил в карман. – Спасибо.
– Заходи не забывай старуху. Трудно мне одной. Поехала бы к ней, да корову жалко. Возьми молочка хоть. Утрешнее.
– Спасибо. – Иван встал, прихватил стеклянную банку и вышел. На улице трещал январский мороз, даже перехватывало дыхание. Хмурое солнце едва проглядывало сквозь молочную пелену. Звенел под ногами снег. Он остановился, посмотрел в промерзшие стекла окон покосившегося дома, вздохнул и быстро зашагал по улице.
Татьяна Сергеевна отодвинула шторку и долго смотрела вслед удаляющейся темной фигуре молодого человека. Потом пошла в спальню прилегла на кровать и горько заплакала. Плакала она долго, утирая тыльной стороной ладони мокрые глаза, сморкалась в уголок платка и снова плакала. Потом заснула. Сон был тяжелым и мучительным. Приснился Степан. Он взял ее за руку и повел по дороге в сторону железнодорожного полотна.
«Пойдем со мной, вот увидишь, как там сейчас хорошо», – говорил он ей и заглядывал в глаза. Она шла рядом. Молодая и красивая как в день свадьбы. Они подошли к железной дороге, она остановилась и повернулась к нему лицом: «Куда это ты меня зовешь? Там же кладбище!».
 Степан перешагнул через рельсы и долго стоял на другой стороне, улыбаясь. Потом повернулся и пошел, изредка оглядываясь. Потом растворился в белесом тумане, и она осталась одна, пытаясь долго найти дорогу к своему дому. Она кружила по каким-то тропинкам путалась, возвращалась и снова оказывалась у того железнодорожного полотна. Степана уже там не было.
– Видать скоро помру, – сказала она вслух, как только проснулась. – Надо написать письмо Полине. А то вдруг не успею.
Она поднялась, задернула покрывалом кровать, аккуратно расправила складочки и медленно двинулась к столу. Охнув, присела на табурет, взяла ручку задумалась и стала старательно выводить на бумаге строчки. Потом, оторвавшись, сказала вслух: – «Слова куда-то умные девались? А ещё учительница литературы. Разленилась что ли, или выживаю из ума? Старость не радость. Вот уж правду говорят».  И отложила ручку.

Поднявшись по скользким промёрзшим ступеням лестницы на первый этаж, Полина открыла почтовый ящик. Из пачки газет и множества реклам вывалились два конверта. Первый конверт был от мамы, а на втором незнакомым почерком был написан адрес Полины. Повертев в руках конверт без обратного адреса, она оторвала край.
«Полюшка, радость моя, здравствуй!» – было написано на листке. Она глубоко вздохнула, задержала дыхание и прислонилась к холодной стене. Сердце билось колоколом. Постояв немножко, сунула конверты в карман и быстро поднялась на четвёртый этаж. Притворив за собою дверь, скинув сапоги, она прошла в комнату и села на диван.
«…. Прости меня, за мою настойчивость, но я всё-таки пишу тебе. Мало того я скоро приеду. Я не могу жить без тебя. Я продаю дом и уезжаю к тебе, как только найдётся покупатель. Всё у нас будет хорошо, я уверен. Татьяна Сергеевна плоха, и я боюсь за неё. Кто ей поможет? Только по одной этой причине я пока здесь. Ехать не хочет, попробую уговорить. А в остальном всё нормально. Я люблю тебя и буду счастлив только с тобой родная моя! И с нашей дочерью. У меня ведь больше никого нет кроме вас. Один я, понимаешь?! Жди меня. Я скоро. Потом мы с тобой будем очень много говорить…. А сейчас до свиданья! Твой Иван». Полина отложила листочки, расстегнула воротник пальто и заплакала. Второе письмо было путанное и неразборчивое. «Видно действительно мама очень плоха» – подумала она про себя. «Надо забирать!» Взглянув на часы, она резко поднялась и поспешила в детский сад за Катькой.