– Гриша, не пора ли тебе вставать? Я и обед сварила, вот блины уже допекаю, а ты всё спишь и спишь. Живо одевайся да самовар ставь – будем чай пить!
В печке весело потрескивали дрова. Тепло и аппетитный запах растеклись по всей избе. На плите в большом баке грелась вода, на приступе в эмалированной кастрюле томился борщ, рядом в небольшой кастрюльке доваривалась рисовая каша.
Вера, небольшого роста, полная, грудастая, с выразительными серо-голубыми глазами, вот уже третий год была на заслуженном отдыхе. Её загоревшее лицо покрывали мелкие морщинки – не от возраста, а от тяжелой работы на ферме, где она ежедневно мыла большие фляги, бидоны из-под молока, от вечных домашних дел, от частой стирки, мойки, варки, от утомительной работы в саду и огороде.
Женщина полотенцем вытерла пот с раскрасневшегося лица, сняла шерстяную кофту, поправила косынку, из-под которой выбилась прядь рыжих волос. Яркий ситцевый халат подпоясала серым фартуком и вновь захлопотала у плиты.
Муж открыл глаза, сладко зевнул, сел на кровати, вздохнул, почесал затылок.
– Вера, а который час? – сонно потягиваясь и вновь зевая, спросил он.
– На часах почти восемь, – наливая тесто на раскалённую сковороду, ответила жена.
– Намаялся я вчера с этой картошкой, до сих пор спину ломит. Слава богу, до холодов управились с огородом и картошку выкопали. Чувствую, не сегодня, так завтра снег пойдет.
– Что ты хочешь, конец октября, – отозвалась жена.
– А Зойка где? Что-то не слышу её… Никак уже на дойку убежала? Ведь у неё сегодня отгул?
– Да нет у неё отгула. Поднялась ни свет ни заря, ещё коров не гнали, только на ходу и успела сказать, что сегодня вместо Аньки работает. В город той срочно надо, вот на пару дней и попросила подмениться.
– Кроме Зойки там больше некому коров доить? И так часто подменяет то одну, то другую бабу! Что-то наша девка последние дни дома совсем не бывает. Лёшка растёт и свою мамку почти не видит, а у той душа и не болит о своём ребёнке!
– Ой, не говори, твоя правда! – ответила жена. – Мне тоже жаль мальца. Пока наши ноги ещё бегают, ничего, а что дальше будет? Кто о нём позаботится, как не мы с тобой? Стареем, Гриша, стареем, силы уж не те, что были раньше. За день так порой намаемся, к вечеру от усталости и кусок в рот не лезет, только бы до кровати добраться... Дикарём растёт наш Лёшка, и по соседству ни у кого нет ребятишек, чтобы с ним играли, а мамка забыла, что у неё есть сын. Хоть бы садик в деревне открыли, какой год только обещают. Говорят, что не набирается столько детей, чтобы открывать. Да и с чего они наберутся, коли молодёжь убегает в город…
Вера сняла со сковороды очередной блин, уложила в тарелку на высокую золотистую горку. Затем, быстро смазав дно сковороды кусочком сала, наколотым на вилку, вновь налила на неё шипящее тесто и поставила на раскалённую плиту.
– Ну всё, закончила. Можно и чай пить.
Она отнесла тарелку ароматных блинов на стол, где уже вовсю шумел старый начищенный до блеска самовар. Достала из стола две эмалированные кружки, чайные ложки, вазочку с кусочками колотого сахара. На полу, в углу возле входной двери, стояли трёхлитровые банки с кислым молоком. Открыв одну из них, хозяйка ложкой собрала жирный вершок в глубокую тарелку, поставила ее рядом с блинами.
За окном поднялся сильный ветер, желтые листья так и посыпались с деревьев, тонкие ветви вишни, кланяясь до земли, стучали по стеклу. Небо заволокло тучами, на улице и в избе быстро потемнело.
– Разгулялась погода! Птицы низко летают, значит, сейчас польёт или снег пойдёт, – громко произнёс муж. – И пусть идёт, теперь на душе спокойно, только бы спина совсем не разболелась.
Ссутулившись, он подошёл к умывальнику и стал умываться.
– Тише, ты, Лёшку разбудишь! Пусть внучек ещё поспит… – вытирая руки о фартук, попросила Вера. – Мне бы успеть бельё замочить после завтрака. Много стирки накопилось за последние дни. От Зойки помощи не жду, она с утра до ночи только на работе, ни выходных, ни проходных у неё. Всё теперь на моих плечах…
– Послушай, ты зачем кошку в подполье закрыла? Пусть на улице ещё ночует до морозов, – прислушиваясь к чему-то, произнес вдруг муж.
– С чего бы? – удивилась жена.
– Похоже, кошачий писк из подполья слышу… Никак опять котят принесла?
– Никого я не закрывала, наша кошка на чердаке ночует, ещё и не спускалась сегодня.
– Да нет же, говорю, послушай, мяукает в подполье…
– Может, у тебя опять давление на погоду, вот и стоит писк в ушах, – с улыбкой произнесла жена. Но в этот момент она тоже отчётливо услышала тонкие звуки, похожие на жалобный писк котёнка. – И правда, пищит… Ничего не понимаю…
Не раздумывая, Вера быстро достала из шкафа фонарик и подала мужу:
– Полезай в подполье, разомнись немного, посмотри, где кошка. Коробку из-под обуви с собой возьми, вдруг и правда там приплод.
Муж нехотя надел резиновые сапоги, открыл крышку в подполье и по лестнице осторожно спустился на дно глубокой ямы, которую подготовили для нового урожая картошки. В кухне сразу запахло сырой землёй. Григорий включил фонарик и стал внимательно осматривать углы. Рядом с лестницей стояли вёдра с известью. Чуть дальше на небольших возвышениях располагались два деревянных ящика с песком, в которых хранились ещё прошлогодние свекла и морковь.
И тут сердце мужчины ёкнуло, учащённо забилось, к горлу подкатил ком… В одном из ящиков лежало что-то, замотанное в рваные старые тряпки. Оно и издавало тихий не то стон, не то писк…
У Григория затряслись руки, когда он вновь отчётливо услышал звуки, теперь уже понятные ему.
– Господи… Господи… – дрожащими губами только и смог выдавить он из себя. – Горе какое! Это надо же… Живой… ребёнок?.. Опять… опять в подоле принесла?!
Положив фонарик на ящик, Григорий трясущимися руками попытался развернуть небрежно намотанные старые тряпки на живом комочке в том месте, откуда исходил писк.
– Ты что там увидел? Гриша, почему молчишь? Ну отвечай же! – раздалось сверху.
– Ох, окаянная! Ох, стерва… Что натворила! Как же… как же так? – ноги подкашивались от слабости и гнева, губы дрожали, из глаз ручьём полились слёзы, когда он увидел сморщенное маленькое личико младенца. Тот не плакал, только тихо стонал. – Что же ты натворила? Зверина! – одними губами выдавил Григорий.
– Гриш, ну долго ещё тебя ждать? – поторопила его Вера. – Что случилось? Кошка живая? С котятами или нет? Чего ты там всё охаешь, говори, не молчи, не пугай меня! Может, крысу увидел, что так чертыхаешься?
Дрожащими руками Григорий взял почти невесомый свёрток, бережно переложил в картонную коробку и начал осторожно подниматься по лестнице.
– Не урони, – только и смог выдавить он из себя, подавая коробку жене.
– Батюшки!.. Горе, какое горе! – бледнея, всплеснула руками Вера. – Гриша, я ничего не понимаю! Как она могла? По-скотски со своей кровиночкой? В кого она такая уродилась? – Вера причитала уже во весь голос. Не моргая, она смотрела на ребёнка и чувствовала, как невыносимая боль сдавила горло и переместилась к сердцу. Слёзы застилали ее глаза. – Мы всё делали для неё, сами не доедали, не досыпали, а она на такое страшное пошла… Живого ребёнка так по-скотски… – рыдая, она затряслась всем телом.
Григорий забрал у жены коробку, поставил на свою кровать, сел рядом на табуретку,
рядом усадил плачущую жену.
–Хватит причитать, Лёшку напугаешь. Пойду к фельдшеру, пусть Даниловна научит нас, как дальше жить с таким сюрпризом! Ох-хо-хо…
В эту минуту проснулся внук. Сонный, он подбежал к деду, прижался к его плечу. Но тут же заревел во всё горло, когда увидел, что бабка плачет, склонившись над коробкой из-под его зимних сапог. Григорий обнял внука, стал успокаивать:
– Не плачь, пойдём в твою комнату одеваться, а то замёрзнешь.
– Деда, а почему баба плачет, что у неё в коробке?
– Ох, внучек, внучек… Она не плачет… Она радуется, – с навернувшимися на глаза слезами тихо ответил Григорий. – Пойдём, пусть баба немного побудет одна – так надо, внучек…
Они ушли в другую комнату, а Вера, склонившись над младенцем, одной рукой крестилась, другой зажимая рот, чтобы не пугать внука, горько охала сквозь боль и слёзы. В голове шумело от неожиданно свалившегося, как ей казалось, горя, позора, греха – всё смешалось в голове в те минуты.
Немного успокоившись, дрожащими руками она принялась разматывать старые тряпки, в которые был завернут младенец. Ее сердце ещё сильнее заболело – уже не от страха, а от жалости к этому маленькому розовому комочку. Это была крохотная примерно семимесячная девочка.
Вера уже ни о чём другом не могла думать – надо спасать ребёнка! Она знала, что нужно делать.
Спустя несколько часов Вера пришла к дочери на работу. Зойка по глазам матери сразу поняла: та всё знает. Она опустилась на лавку, закрыла лицо руками и громко зарыдала. Мать молча сняла с вешалки фуфайку, тёплый платок и бросила дочери на колени.
– Иди корми! – только и смогла гневно выдавить из себя Вера.
P. S. Хотя родители непутёвой Зойки никому не говорили, как родила их дочь, что она натворила в ту ночь, слухи всё равно просочились и поползли по деревне.
А девочку выходили, зарегистрировали, назвали Катюшей. Росла и развивалась она, как и все её сверстники. Дедушка с бабушкой очень любили свою беляночку с голубыми глазами, добрую, отзывчивую и трудолюбивую внучку.
В школе мы с ней учились в одном классе. Возможно, она и не знает историю своего рождения, да и не надо ей знать. У Кати уже давно своя семья.
Об этой истории я узнала много лет спустя от нашей бывшей соседки – фельдшера, которая помогала выхаживать новорожденную, найденную в подполье.
"Выпал снег"
акварель (моя работа)