Книга четвёртая - глава одиннадцатая

Вячеслав Барон
                Глава одиннадцатая 
               
                1

       Беседа двух неизвестных:
       Н: Друг, ты о чём-то размышляешь?
       Н (после некоторого молчания): Да... Я вот о чём подумал. Ты и я – себя мы оба считаем цивилизованными людьми. Когда-то, в века иные, были тоже люди, которые считали себя именно такими, поскольку соответствовали тогдашним понятиям о том, что цивилизованно, а что нет.
       Н: Так и сейчас. Например, для тех, кто уверен, что рамок допустимого не преступает, – война – последнее, крайнее средство для достижения такой цели, как, скажем, вооружённой силой подавить террор государственного или даже мирового масштаба… 
       Н: Зато теперь цивилизованное общество отвергает дуэли.
       Н: А ведь сам великий Пушкин – он стрелялся на дуэлях! Но, к счастью, никого не убил... «Солнце русской поэзии!» говорим мы о Пушкине. Про него мы не скажем «убийца». 
       Н: А Дантес – стрелялся только раз в жизни: с Пушкиным…
       Н: Чем это закончилось – известно: 10-го февраля (29-го января по старому стилю) 1837-го – Пушкина уже не было...
       Н: У этой дуэли была предыстория, которая до сих пор в подробностях известна далеко не всем.
       Н: Ну, рассказывай!
       Н: Когда Пушкин женился на Наталье Гончаровой, он знал – как ни любил восемнадцатилетнюю красавицу невесту, эта любовь не была взаимной... Но вот в их жизни появился молодой блестящий офицер – полуфранцуз-полунемец – Дантес. В него влюбилась жена Пушкина, – и эта любовь оказалась взаимной...
       Но Наталья Николаевна мужу рассказывала всё, что происходило между ней и Дантесом. Она не давала Пушкину повода для ревности.
       Дантес же от неё не отставал; но все его попытки вступить с ней в любовную связь успеха ему не принесли.
       Зато Дантесу удалось это сделать с её сестрой, Екатериной Гончаровой. Сестра Натальи Николаевны тоже влюбилась в Дантеса, от него забеременела... Вскоре они обвенчались.
       Однако его любовь к Наталье Николаевне меньше не становилась: женатый Дантес продолжал безуспешно ухаживать за замужней сестрой его жены, мучая так и себя, и её. Кроме того, в эту историю он подключил своего приёмного отца, барона Геккерна, голландского посла в России. Барон Геккерн тоже стал просить Наталью Николаевну сделаться любовницей Дантеса. О том узнал и Пушкин – от самой Натальи Николаевны.
       Можно догадаться, что Пушкин всё это время чувствовал. Хотя жена перед ним ни в чём не провинилась, в жизнь его семьи Дантес буквально вклинился – и, казалось, конца тому не будет... Пушкин, зная, что жена любит другого и что этот другой к ней неравнодушен, мог свою безответную любовь к Наталье Николаевне ревновать к любви чужой, небезответной...
       Всего выше перечисленного оказалось достаточно, чтобы окончательно растравить душу поэта. Люди из высшего общества видели: Пушкин будто обезумел; знали – отчего. Но недруги поэта – а таких было много – над ним только потешались. Мол, что он мог сделать? Жена Пушкину не изменяла, между ним и Дантесом не было никаких личных столкновений – ничто не могло послужить прямой причиной для дуэли...
       И тем не менее – Пушкин, наконец, не выдержал. Поскольку барон Геккерн оказался замешан в этой интриге, поэт написал ему письмо, в котором выразил всё, что думает и о нём, и о его приёмном сыне, бесшабашном бравом гусаре Жорже Дантесе. Письмо было написано в крайне оскорбительной форме. Голландский посол Геккерн его прочитал, показал Дантесу – и тот (как и ожидал Пушкин) вызвал нашего великого поэта на дуэль...
       ...В старости Дантес, когда вспоминал дуэль с Пушкиным, сетовал на то, что целился в ногу, а ранил Пушкина в живот – не учёл его малый рост...
.                .                .                .                .                .               
       Пушкин (с того света): Прежде чем вас, живых, покинуть, я так мучительно умирал... Кто-то (не из православных) верит, что чьей-то душе, перед попаданием в Рай, предстоит полностью очиститься – пройти через огонь чистилища? А по-моему, нет лучшего чистилища, чем милость Свыше – последняя – посмертная...

                2

       ...А пока – оживающей легендой – вновь явившийся с небес:               
       Христос (пограничнику): Там, в соседней с нами стране, Меня ждут те, кто пострадал от войны, развязанной по ужасному недоразумению! Они нуждаются во Мне – в Моей НЕОТЛОЖНОЙ Помощи!
       Пограничник: Ходят слухи, Вы творите чудеса!.. Но если Вы Тот, за Кого Себя выдаёте, – откуда Вы явились?.. и давно ли?.. А может, Вы нас обманываете? В любом случае: без ВИЗЫ Вас за границу не пустим...
       Христос: Но сейчас каждая секунда дорога…
       Пограничник: Закон есть закон. Не мы его принимали, не нам его отменять. Но за его исполнение мы отвечаем.
       Христос: Но если бы в Моей немедленной Помощи на земле нуждался каждый – тогда дело другое, за Меня, как утопающий за соломинку, ухватятся! Даже вы, те, которые сейчас решаете, давать или не давать Мне возможность совершить добро там, где Я нужен.
       Пограничник: Но пока, слава Богу, такая Помощь не нужна всем до единого… А если кому и нужна – скажем, при стихийном бедствии или, как сейчас, пострадавшим от войны, – опять же, всё делайте по закону. Закон престУпите – судимы будете: понесёте заслуженную кару; а если у Вас найдутся смягчающие обстоятельства, – суд их также учтёт… Мы ведь тоже люди, не Понтии Пилаты какие-то, за тысячелетия существования цивилизации мы кое-чему научились. Даже за совершение самого тяжкого преступления мы, в нашем демократическом государстве, Вас не убьём… не «казним». А если Вас и будет за что…
       Христос: …«распять, но не сильно»?.. Как в песне Высоцкого? – Пусть и артиста, жившего в стране не демократической, которая однажды провалилась в тартарары – перестала существовать...
       Пограничник: Ну хорошо, если Вы опять за своё: почему мы Вам должны верить? Вы не всемогущи. Вам самому даже не по силам оказаться там, куда мы можем не пустить… Да и, если честно (пограничник, под влиянием чего-то необъяснимого, словно забыл, что за Христом выстроилась очередь желающих пересечь границу): быть может, Вы также бывали удивлены, что те, кто с Вами лично не знакомы и не знают, кем Вы себя величаете, если отправляли Вам письма, в них обращались на «Вы» – с большой буквы? Что многие это делают, когда пишут другим людям, чаще – не самым близким? Или же – в официальных документах. И не думают, что «по форме» так возвышают кого-то больше, чем Самого Господа Бога (если в Него веруют). Которому, например молясь, говорят «Ты»; но пишут это «Ты» также с большой буквы... Нет, человек не Господь Бог – ни в единственном, ни, разумеется, во множественном числе, – обращение на «Вы» уважительно и только. 
       Мгновения неумолимо летят...
       Пограничник (вдруг, спохватившись, – про себя): Господи, что это со мной было?!.. Говорил, не помню что... (Христу.) Ваши документы.    
       …Живое Солнце Мира безмолвствует…
                __________

       Вечная Юность (всем, кто верен ей): Я – живу и люблю, люблю и живу!
       Живу – не по плану, графику или некоей продуманной схеме. Где нет препятствий Моему зарождению и пробуждению. Чтобы в дальнейшем Мне каждый раз рождаться по-новому, не обрывая, однако, единой нити... 
       У Меня нет ничего, специально заученного, согласованного и условленного заранее сообразно месту и времени. 
       Во Мне всё искренне и правдиво! Без обмана или сухого расчёта!
       Я – феерия неожиданностей!..