Какое-то время в дороге мы с Пронергом были заняты обсуждением произошедшего в лесах племени Контаро. Время тянулось и мы развлекали себя, как могли, к примеру, такими играми как лабиринт. Игра нехитрая и простенькая, требуется всего три участника. Третьим мы присмотрели скучающего Норвура. Он изредка поглядывал на барбаков, вполне самостоятельно державших верный курс, и лишь немного корректировал их скорость. Норвура сильно обуяло ничего неделание, и он стал демонстративно показывать нам приступы вселенской скуки.
Так вот. Что из себя представляет вышеупомянутая игра.
Разлиновывается поле из пять клеток по вертикали и пять клеток по горизонтали. По горизонтали идут номера от одного до пяти по вертикали литеры. Один участник прокладывает маршрут продвижения по полю от одного края с цифрами до другого и согласовывает его со вторым участником, оба запоминают маршрут, второй его себе записывает для сверки, а третий его угадывает. По прохождению счёт состоит из двух чисел, первое число - сколько ходов было сделано, а второе - из какого числа клеток состоит лабиринт. Потом игроки меняются местами. Право первого - он задаёт количество клеток в лабиринте и все остальные должны загадывать лабиринты с таким же количеством клеток. Есть и другие правила. Если ходы в лабиринте идут по соседним клеткам, то нельзя на них перескакивать, на соседние чтобы сократить путь, надо идти строго по лабиринту – это для того, кто угадывает.
Тому, кто прокладывает путь нельзя делать так, чтоб путь проходил через сам себя, то есть нельзя делать петли.
Игра оказалась простой, но очень увлекательной и мы настолько прониклись ею, что играли уже без бумажки, сами с лёгкостью запоминали ходы, которые создавали, а другие угадывали.
Езда по слишком бурной и буйной местности была бы затруднительна, если бы не мосты, самые настоящие подвесные мосты, прокинутые через самые дикие заросли деревьев, кустарников и чего-то похожего на траву, только очень высокую. По мостам путь был безопаснее, чем понизу, где запросто встретишься с каким-нибудь нелицеприятным гадом, коих здесь огромное количество.
По курсу следования попадалась разная диковинная растительность. Деревья сугернии росли в несколько стволов сросшихся сверху, имели обычное расположение и форму ветвей, но их листья в виде тонких малиновых нитей, покрытых мелкими ворсинками, опускались до самых корней. Встречались они не в гуще леса, а стояли одинокими островками и издали напоминали древние ворота, единственно уцелевшие от всего целого замка.
Воздух в этой местности содержал в себе много влаги, минералов и полезных веществ. Многие растения, в том числе и деревья сугернии, впитывали в себя влагу и корнями и листьями.
Произрастали здесь и травяные растения, называемые корунгой, имеющие плоды похожие на цветок с округлой головкой, словно покрытой мхом с капельками росы. Они источали тонкий кисловато-древесный аромат, довольно приятный, были вполне съедобными и вкусными, слегка хрустели, и внутри состояли из множества соединенных вместе колбочек наполненных соком.
Съесть их можно конечно много, но потом не стоит удивляться, что поход в туалет будет запоминающимся, потому как испражнения и моча будут светиться в темноте светло-сиреневым свечением. Все из-за того, что во взаимодействии с желудочным соком, то есть соляной кислотой, вырабатывается фосфорисцирующий компонент. Поэтому те, кто знаком с таким необычным свойством, не спешат делиться сей информацией с новичками, ну и как следствие, я и стал жертвой такой «шутки». Повод для веселья хоть и был сомнительный, но почему-то оказался заразительно смешным для всех, кроме меня. Похоже на Землю я доставлю ценнейшую информацию о побочных свойствах плодов корунги, которую ждёт с нетерпением весь научный свет Земли.
Примечательным ещё было растение, у которого от корневища как из центра по кругу отходили отдельные стебли и, описывая дугу, соединялись сверху, образуя собой форму луковицы, зачастую закрученную в какую либо сторону. Стебли были полые внутри и наполненные чистой питьевой водой, и замечательно, что после её употребления нет никаких спецэффектов, как после плодов корунги. Это не может не радовать.
Заметил я и ещё нечто интересное, касаемое моего нового тела. Хоть мои догадки и нельзя назвать точными, но похоже у скретов относительно людей, зрение захватывает ещё отчасти и ультрафиолетовый спектр, потому как иногда наблюдал странноватые отблески у разных предметов, и это вызывало во мне недоумение.
Надвигались сумерки, которые мне впервые предстояло пережить в этой части планеты. Сефрон стыдливо краснея, уходил за горизонт и, на последок, расписавшись красным, скрылся за горизонт, оставив багровеющее зарево. Небо темнело, увлекая отдельные, низкие облака, погрузиться в сумерки, цвет их менялся с розово-оранжевого до темно-зелено-свинцового. Клиновидное облако, горделиво и грозно играя своими текстурными формами и олицетворяя некое всевластие, возвышалось над погружающимся в тень миром, беря бразды правления в свои руки и готовясь исполнить временную обязанность светила. Оно, уходя и расширяясь вверх, подпирало собой небосвод, откуда освещало сумеречную часть X-GERTO.
Мы наблюдали, как в самом верху клиновидное облако отбрасывало от себя в разные стороны света ураганные облака, похожие на щупальца. Они, вращаясь, исходили из центра, высасывая его, и пересекая весь видимый небосвод, расплющивались на горизонте и останавливались, насыщая отдалённые участки этой планеты влагой.
Нам предстояло остановиться на ночлег, самый тёмный и продолжительный, длящийся почти сутки по земному времени, потому как мы попали в зону затенения, и по всему оставшемуся маршруту день будет сменяться ночью. С наступлением темноты клиновидное облако становится главным источником света, местность погружается в сумерки, похожие на вечернее время, когда солнце уже зашло, но освещённость ещё хорошая.
Всё вокруг здесь затихает и можно увидеть, как в облаке возникают частые вспышки молний, пронизывающих, обволакивающих и высвечивающих его изнутри. Хотя размеренно вращающееся облако и выглядело издалека умиротворённым и спокойным, внутри его бушевал самый настоящий грозовой смерч. Если хорошенько прислушаться, можно было различить треск грозовых разрядов, звук был далекий и слабый.
В этот самый момент, неизвестно что нашло на Пронерга . Он разложил костер, разжёг и поставил ёмкость с водой. Наловленных накануне змееподобных птиц, он распотрошил на живую и, не моргнув глазом, ещё живыми бросил в готовящуюся кипеть воду. При помешивании они перекатывались по дну кастрюли, выныривая пищали и орали в последней надежде выжить. Видя ужас в моих глазах Пронерг пояснил:
-Их надо варить живыми и бросать в вот-вот закипающую воду, тогда их мясо будет вкусным и сочным.
Я растерянно смотрел на него, а он от моего вида разошёлся громоподобным хохотом и с бешенными, выпученными глазами стал, дико вращая, помешивать своё варево-кошмарево и злобно похохатывать, демонстративно пробуя на вкус, рождая при этом утвердительно-одобрительные каннибальские возгласы.
Дождавшись, когда варево закипит и, наконец, закончатся страдания брошенных первыми птиц, Пронерг достал из своей походной сумки остатки каких-то трупов животных, положил их в бурлящую жидкость и, помешивая, начал произносить непонятные фонемы, как будто желая кому-то невидимому, но очень хорошо знакомому, самой ужасной кончины в этой же кастрюле.
Остальные также стали вторить его диссонансным звукам и странным телодвижениям, и передо мной предстала вот такая картина:
На заднем фоне медленно вращалось клиновидное облако, часто вспыхивая грозовыми разрядами, багровея и отбрасывая кверху рваные ошмётки маленьких облаков, те, в свою очередь, вытягивались в тонкую линию и исчезали. Дул умеренный ветер. Пронерг, с всклоченными и слипшимися волосами, выдавал странные звуки, помешивая, пробуя, что-то подкладывая в бурлящее месиво и тряся над головой руками. Норвур и ещё парочка - Книгель и Бохедр, самозабвенно подражали ему. Им было весело. Мне плохо. В общем, здорово время проходило!
В конечном счёте, если всё виденное выкинуть из памяти, а из тарелки удалить это самое мясо, то довольно неплохое получилось варево.
Затем мне пояснили, что это была такая древняя традиция варить мясо.
- То есть, это вызов бесов и персонального ада и погружение в него на какое-то время для достижения некоего древнего ископаемого результата, - сделал вывод я.
И уже заканчивая своё адское выступление от вселившейся в него сущности, Пронерг добавил:
-Я к вам ещё приду!
-Только в моем бреду! - ответил ему я.
-Я вызывал духов, которые способствуют приготовлению мяса, - пояснил свою бесноватую выходку Пронерг.
-А я думал, что ты вызывал бесов, чтоб они помогли тебе с аппетитом насчёт этого варева, так как с простым аппетитом, оно плохо лезет, и норовит вылезти обратно. Если у меня заведутся враги, Пронерг, я покажу им, как ты готовишь мясо. На моей родине такого ещё не видели!
Пронерг разошёлся дичайшим смехом, видимо ему это очень понравилось. Затем он добил меня, сказав, что я их тоже вызывал, а то бы голодным так и остался.
Ночь стояла относительно тихая и спокойная, ветра и дождя не было. С наступлением темноты стали появляться разные звуки, которых не слышно было днём. Я уже достаточно неплохо приноровился к этому месту и привык к тому, что вновь и вновь появляется что-то новое, поэтому оглядевшись и увидев, что никто на окружающие нас звуки не реагирует и я тоже не стал беспокоиться на их счёт, а просто подкрепившись, улёгся на свой скарб, словно на перину, и провалился в глубокий крепкий сон.
И виделось мне, как будто я нахожусь посреди голубого неба. Нет ни верха, ни низа, нет солнца, нет земли ни под ногами, не вдали, ничего. Вообще ничего. Только голубое небо кругом и я, в невесомости. И невозможно определить перед глазами ли это голубое пространство, рядом ли оно, или далеко, а может оно в моём мозгу. Бесконечное во все стороны, одинаково голубое.
От этого стало не по себе. Есть только я и ничего больше. Могу поворачиваться как угодно, но какой толк в этом, если нет ничего, никаких сторон света, даже ни малейшего пятнышка, относительно которого хоть как-то можно обозначить своё положение.
Мне пришла в голову мысль, противная и мерзкая: в таком состоянии я даже не могу определить - мёртв я или жив. Как это понять, доказать себе и кому-либо?
Я понял, что попал в такую ситуацию беспомощности, что мне со стороны нужна подсказка - жив я или нет. Мысли теряли все опорные точки. Я прислушался к своим органам, ведь они-то точно должны быть слышимы и ощущаемы. Рукой пытаюсь нащупать сонную артерию, пульсация от которой развеет мои сомнения, но толи я представляю удары по венам от сердца в своём воображении, толи они есть на самом деле, я не могу различить, где правда, а где моя память проявляется в виде фантазии.
Пытаюсь дышать, дышать глубоко и отчётливо. Вбираю в себя воздух, он входит в мои лёгкие, точнее должен входить, но я не чувствую его присутствия. Делаю вдох ещё глубже, но чувствую обычное ограничение и всё…. Нет чувства, что он проходит по дыхательным путям, не ощущаю его потока в носу, холодного при вдохе и тёплого при выдохе. Воздуха нет! Пытаясь дышать, вместо этого я истерично дёргаю лёгкими, словно рыба, шевелящая жабрами на воздухе. Всё безрезультатно.
Без воздуха, если он не будет поступать в лёгкие и разноситься по телу и мозгу, неминуемо придёт смерть. Эта мысль промчалась у меня в голове, но ведь я даже не знал: Может, я уже мёртв?
Что же делать?
Время! Я хотя бы буду его считать. РАЗ…! Это сколько? Это может быть мгновение, может час, или этот РАЗ не поддаётся времени? Это может быть такой целый РАЗ который никогда не начался и никогда не закончится!
Ещё – РАЗ…! И он пересекается с первым РАЗом, вторит или повторяет, или идёт в противоход первому?
То единственное, за что можно было зацепиться, и оно сломалось!
Пытаюсь зажмуриться, но у меня веки прозрачные, высунул руки перед собой, я ими шевелю, но не вижу их. А есть ли они?
Ноги, тело – осматриваюсь, пытаюсь шевелить ногами, руками, верчу головой, закрываю, открываю глаза – ничего… Ничего не вижу, кроме неопределяемого без оттеночного голубого и ничего не чувствую. Вообще ничего. В голове пронеслось:
- Так не умирают, так стирают, как личность!
Спиной чувствую, сзади что-то недоброе, что-то, что может быть намного ужаснее смерти. Логически такого не может быть. Но отчётливо ощущаю НЕЧТО.
Страх.
Я беззащитен перед тем, что у меня за спиной.
Страх от осознания того, что Нечто представляет опасность не только для меня, а для всего мира. Мира в понимании ВСЕХ вселенных, которые только есть. ОНО их уничтожит, а может уже… а МИРУ только кажется, что он живёт. Это как звезда, она умрёт, а мы будем её видеть столько, на сколько световых лет она от нас удалена. И в информации, которая ещё доносится до наблюдателя, она ещё живёт.
Я, как только смог повернулся. Перед моими глазами предстала следующая картина: посреди бесконечного голубого полотна начала отделяться, вытягиваться и уноситься вдаль часть голубого неба, по форме близкая к окружности, словно воронка. Она разрасталась в размерах, или я туда начал проваливаться, но передо мной выступила бесконечная, выпуклая, тянущаяся ко мне бездна, надувающаяся как шар навстречу мне. В конце туннеля бездна зияла абсолютно чёрным оком, втягивающим меня в себя.
Неизбежно проваливаюсь туда, мной овладело безразличие мёртвого.
Меня развернуло обратно, и я без сожаления, с абсолютным безразличием, наблюдал, как меня отдаляет от светлого голубого света, из которого я пришёл ВНИКУДА из НИКОГДА, и тут свет вовсе закрылся за ненадобностью.
ВОТ ЧТО ТЫ ТАКОЕ, ЕСЛИ В ТЕБЯ НЕ ВДОХНУТЬ ЖИЗНЬ!!!
Пустота, тишина, тьма и ничего.
В моём остывающем сознании, где-то внутри, а может и наяву, точно не скажу, перед глазами в темноте в тёмно-серых отсветах проявился какой-то лик и возвестил моим внутренним голосом, как будто это я сам себе говорю.
- Вот отсюда возникло мироздание, из абсолютного НИЧЕГО.
Произошла короткая вспышка. Я прокручивал её снова и снова, и в этой, совсем молниеносно короткой вспышке, я узнал всю свою жизнь. Она так быстро пронеслась, что я даже сожалел, что не успел в ней многого. Того многого чего хотел или того, что было мне предначертано, как особое задание. От этого стало жутко не по себе.
Я сам себе сказал - это сколько же надо силы, чтобы весь мир удерживать, чтобы он не рухнул вот сюда! И сколько её потребовалось, чтобы создать этот мир из абсолютного НИЧЕГО.
ОН с рождения вложил часть себя в каждого, как задание нести Его замысел.
Тут, казалось ниоткуда, во мне появился стыд за те дела, которые ЕМУ были неугодны, за потраченное зря время, отведённое для осуществления ЕГО замысла. И, вместе с тем, я почувствовал радость от того, что ОН всегда рядом, и некий страх от того, что в конце пути он сам лично разберёт тело каждого из нас на атомы, а мысли, память и весь жизненный опыт - на элементарные частицы, и не найдя ничего ценного из накопленного нами за всю жизнь, бросит, как зря потраченный ресурс на переделку.
Еле уловимым силуэтом как будто мелькнула чья-то рука, бросив передо мной нечто. Я силюсь вглядеться, и вроде начинаю еле-еле что-то различать.
Это маленькая серая точка посреди окружающей меня чёрной пустоты. Она почти неуловимо чувствуется! Она не определяемо существует посреди Ничего. Может это только ложное чувство? Но нет! Она точно есть. Это точно маленькая серая тусклая точечка. Она очень слабая, практически нет надежды, но она отчаянно за что-то держится, пытается жить, и любое стечение обстоятельств внутри неё может прервать эту крохотную жизнь. Но она борется, борется и начинает еле заметно пульсировать. Это уже определенно есть, это не кажется.
Я затаился, чтобы уловить ЕЁ и следить.
Теперь она начинает осознавать себя, её переполняет любовь к жизни, она начинает сиять, сначала как-бы у себя внутри, но постепенно свет становится мощным и вырывается из неё. Он пульсирует всё сильнее и сильнее, я ловлю жадно каждый импульс, в ней накапливается столько энергии, что она начинает выходить наружу в виде разрядов, которые короткими вспышками, замысловатыми узорами, созданными словно каким-то гением среди художников. Разряды выжигают тьму, нанося ей шрамы, и торжественно рассекают Вечность.
Молний становится бесконечно много. Они, уничтожая полностью темноту, сливаются воедино, заполоняя без единого пропуска всё.
Перед глазами снова голубое небо, но уже картина более привычная. Появилось солнце над головой, внизу видна знакомая земная твердь с её полями, горами, озерами, реками. Стало так легко, тепло и даже радостно от созерцания этой обычной картины, где всё знакомо и понятно.
Начали появляться вдалеке из-за горизонта облака, легко и плавно плывущие, и безмятежные, со стороны они были похожи на умиротворённых послушников, которые словно застыли в странном сне, в своём мире, плывя дальше за горизонт. Кроме сна их ничего не волнует, им ничего больше не надо.
Только одно высокое облако находилось обособленно и как-бы возвышалось над другими. Оно могло стоять на месте или двигаться в любом положении, словно следя за всеми остальными облаками, оно было похоже на пастуха, сидящего на коне, с ярлыгой - пастушьей палкой с крюком на конце.
Солнце, находясь за «головой» этого облака, прорывалось сквозь два маленьких отверстия похожих на глаза, которые образовывались от движущихся облаков, переживающих метаморфозу, и как оказалось далеко не случайную. Создавалось впечатление, словно лучи вырывающиеся из «глаз» облака, озаряют своеобразную поляну, усыпанную отарой, медленно и караванно движимой по небу, и застывшей в своём странном безмятежном сне, в который пастух погрузил их.
Облако-пастух, скользя своим взглядом, остановился на мне, лучи, словно прожекторы, одновременно освещали, ослепляли и обжигали меня. Вдруг оно мысленно обратилось ко мне:
-Это не твой мир, покинь его!
В этот момент я обнаружил себя прижатым к какой-то тверди. Я лежал полностью обездвиженный, слышал, что вокруг меня ходят мои попутчики. Все суетятся, я же, прикованный и обездвиженный, словно в параличе, всё слышу, но не вижу. А ещё не могу дышать.
Я с остервенением стал искать любой орган, чтоб пошевелить им, хотя-бы подать знак, если не увидят, так хоть самому себе на прощанье. Единственным способным органом оказался большой палец на правой ноге. Шевеля им я раскачал икроножную мышцу, ступню, ногу, вторую ногу, свой торс. Повернулся на бок, наконец, отрывая лицо от своего скарба, который мне закрывал рот и нос. Открыл глаза. Вдох!!!
Сефрон, набирая высоту, разгонял ночную прохладу и влагу, скопившуюся на траве и на фургоне и на всём, что было снаружи. Находясь всё ещё под утренним углом, он как бы осуждающе заглядывал к тем, кто ещё не проснулся из-за своей нерасторопности. Его лучи падали почти параллельно, выбивая с предметов длинные тени, которые в извечной привязанности к своим предметам, родивших их, издеваясь, искажали их контуры до неузнаваемости.
Клиновидное облако, торжественно сдав своё ночное дежурство, вело диалог с Сефроном, перебрасываясь с ним отблесками, подсвечиваемой стороной. Оно, играя в лучах своими выступающими образованиями, словно вело доклад о проделанной работе. Вскоре угол освещённости облака вышел за наше поле зрения, и облако погрузилось в тёмный, мрачный сон, пронизанный кошмарами в виде появившихся вновь молний. Они словно индикатор сверкали и раскатывались в густой толще облака, в редких случаях выстреливая из него длинными кривыми тонкими лапами, пытаясь схватить что-то невидимое.
Я вновь вспомнил странный сон, закончившийся тем, что я чуть не задохнулся, уткнувшись лицом и перекрыв тем самым себе доступ к воздуху. Я сел. Была разбивающая после сонная усталость и внутренняя нота непонятного давящего негатива. Но это ли меня должно беспокоить? Вокруг уже все встали и ходили по каким-то своим делам, растрёпанные, и, видимо, тоже недавно отошедшие ото сна, силясь припомнить, чем же вчера завершился долгий и продолжительный руниг.
Я встал, прошёлся вокруг нашего временного пристанища, прогоняя сонную хмарь, выветривая и выкидывая из головы всё, что осталось от сна. Вблизи я нашёл небольшое озеро, совсем маленькое, прозрачное, но глубокое и холодное. Я ополоснул лицо обжигающей холодной водой, наслаждаясь, как кожу бодряще пронзили мелкие невидимые иголочки. Чувствуя высшую степень эйфории, я скинул одежду и занырнул. Тело, словно только что выкованный меч, разогретый, но быстро остывающий, отдало тепло, взамен получив живительную прохладу и убедительную твердость духа, словно закалку и отблагодарило меня необычайным приливом сил. И тут я заметил, как в лучах восходящей звезды брызги разлетаясь, создали на короткое время сверкающее облако из капель. Оно задерживалось в воздухе чуть больше, чем обычно, создавая волшебную иллюзию чудесности, в центре которой находился я.
Но, как и всё хорошее, иллюзия плавно рассеялась, перейдя из настоящего «здесь и сейчас» в благодатное «помню» и «однажды было».
Завтрак прошёл спокойно без традициозных погружений с осложнениями в мир рудиментарных обрядов, зыбких для моего восприятия и не выдерживающих даже намёка на критику. Но всё же я учитывал, какая между нами разница, поэтому можно сказать, что всё у нас было отлично. Скажу даже больше: кое-кто из нашей компании вообще ещё находился в полусне. Но вскоре после завтрака сонливость ушла, и мы отправились дальше.
За длинной монотонной дорогой, когда ничего не отвлекает, можно предаться размышлениям и разбирательствам внутри себя, чем я и занимаюсь, время от времени. Иногда кажется, что после прибытия сюда для исполнения своей миссии, со мной происходит всё что угодно, но не то зачем я сюда прибыл. А иногда, что всё находящееся здесь более натурально и материально, хотя на подготовках к этому заданию наоборот учили тому, что необходимо быть внутри себя очень жёсткой точкой опоры, так как внешние воздействия незнакомого мира могут подкосить все внутренние установки, что неминуемо приведёт к катастрофе.
«Но на то и нужны трудности, чтоб их преодолевать и правила, чтоб их нарушать» - оптимистично подметил я.
Я вновь вернулся к воспоминаниям о том происшествии, которое не так давно меня чуть не погубило на Земле. Мои воспоминания о нём были цельные и локальные. Произошедшее никогда ранее не случалось со мной и не имело никаких отголосков и параллелей.
Я, как научный сотрудник во главе небольшого военизированного отряда исследовал место, где располагалась фармакология. Эта территория стала опасной после того, как корпорация покинула её. Были доказательства, что там обосновались «Несогласные». «Несогласные» - это люди, пережитки «сливок общества» сохранившихся с древнейших времен. Они себя причисляли к древней элите, но таковой уже давно не являлись, а были обычными преступниками, сбитыми в кланы. Они отрицали существующую «систему», уклады современного общества и к институту фармакологии отношения не имели. Совершали обычные провокации и расшатывали мирные настроения обычных тружеников - людей и машин.
Слабость сделала «Несогласных» изгоями общества. Это были люди, не выдержавшие напора и скоротечности существующей реальности, они сдались и вылетели из системы, а теперь пытались её раскачать.
Место, где тогда находился и задание, которое выполнял, я помню словно цельное действие или отрезок истории. В памяти роится также множество других ситуаций похожих друг на друга, но я вспоминаю их, когда слышу разговоры о них, просматриваю видео или какие-либо документы. Я вспоминаю детали, знакомясь с ними вновь. Между такими воспоминаниями есть существенная разница. Если взять какую-либо историю из жизни, то я помню её цельной и с ней всё понятно.
Но есть «странные» воспоминания. Они идут как фабулярные маятники. Это похоже на то, как если бы некий жизненный опыт внедрили в меня извне. Я помню некоторые вещи очень смутно. Например, есть конкретное воспоминание о человеке, который мне приходится другом, но я не помню, как он выглядит. И только после того, как загляну в альбом и найду его там, только тогда я его вспоминаю, уже детально. Такие опорные маятники, идущие из документов и не только, помогают мне вспомнить то, что обычно размыто в памяти. Это странно.
А вывод, который я делаю из всего этого не менее странный. Если таким образом складывается моё знание о человеке или какой-либо истории, то это очень похоже на ложную память. Что же мне теперь делать с этим своим не утешительным выводом? Что если все воспоминания, будь то события или люди, которых помню не из личного опыта, а благодаря каким-либо источникам, я буду отмечать как ложные воспоминания? Посмотрим, что из этого получится.
Другой вопрос. Откуда и зачем у меня содержатся элементы ложной памяти?
Вот на этом моменте…
А что было до нападения мотыльков на меня?
Детство. Юность… То, что я помню своё детство по фотографиям – это нормально. Много кто его вообще не помнит. Ладно.
Мои школьные годы тоже не в счёт. Давние воспоминания – они всегда размыты. Времена, когда я был молодым учащимся исторического факультета. Здесь более подробно помню фотографии. А если попытаться вспомнить факты из студенческой жизни более детально, то тут всплывают какие-то чопорные истории без изюминки, словно штампы.
Так, хорошо. Дальше.
Что в моей памяти на личном фронте. Была у меня подруга. Всё, что с ней связано, вспоминается как сон, без мелочей, без особой эмоциональности. Помню, что затем, она меня бросила. Детали довольно шаблонные.
Затем работа. Довольно последовательное повествование и слабовыраженное. Всё изменилось после того, как я вышел с медицинского обследования. Моя жизнь наполнилась особыми оттенками.
Так что же это за обследование?
Вроде самое обычное, на которое я сам записался.
А зачем?
Что-то у меня болело…
Да нет, обычное выявление начинающихся патологий. Так вот. После него я ощущал себя как будто в новой реальности, более цельной и натуральной. Может такое действие дали витамины, вколотые в меня?
Но так это не первое в моей жизни обследование.
Но было оно каким-то странным, хотя б из-за того, что воспринимается как неосязаемая, но всё же чёткая граница.
Но это ж не повод…
А может всё-таки - это повод для беспокойства?
Какие ещё есть мысли? Вот ещё, что интересно. И не даёт мне покоя. Почему на такое опасное задание отправляют учёного?
Это своего рода риск!
Если я погибну, то институт (НИИБ) потеряет сотрудника. Сильно расточительно, ведь сейчас есть машины, управляемые дистанционно. Оператор соединяется с ней нейрологически-дистанционной связью, благодаря которой чувствует себя этой машиной.
Чувствует себя машиной.
Неужели …
Да как так …
Весь Я, это что? Искусная подделка?!
Какое-то отторжение всей реальности болезненно пронеслось в моём сознании. Я попытался остановить эту дикую мысль.
«Всё нормально, всё в порядке, - проговорил я себе – просто от переизбытка приключений и усталости я накрутил себя».
Ведь пока всё идёт хорошо, вот так пусть и будет. Нужны факты. Больше фактов. Буду беспокоиться, когда они появятся и подтвердят эту бредовую мысль. Может на меня сейчас действует какой-нибудь не ведомый фактор, о котором я не догадываюсь, вызывающий во мне такое измененное понимание ситуации? Быть может это воздействие гадкого настоя, который мы употребляли накануне? Или чего-то ещё… В общем, бред какой-то и его надо быстрее забыть!
Да ещё все эти видения во сне, как будто что-то или кто-то хочет мне о чём-то сообщить, предупредить. И бывает неприятное ощущение, что мои мысли мне не принадлежат. И даже кем-то направляются. Кем-то невидимым, неощущаемым. Его вроде нет, но он всегда рядом, и он явно мешает моей миссии, или хочет повернуть в выгодную для себя сторону.
Лучше всего вернуться к реальности, пока я сам себя не довёл до нервного истощения.
Я вышел из раздумий вовремя, так как перед нашей компанией встала дилемма: какой дорогой ехать до Анфарота. Впереди нас ожидали потенциальные неприятности, и надо было сейчас что-то предпринять.
С убедительной речью опытного путешественника здешних мест выступил Норвур, предложив свернуть с основной дороги и ехать через болота, чтобы не нарваться на дорожных грабителей, что сулило потерю всего, что было у нас, включая даже жизнь. Все понимали, что при встрече с ними в любом случае неприятность какая-нибудь да будет, а кому хочется попадать в неприятности? Этим он нас и взял.
-Болото в это время сейчас спокойное, на поверхность почти не выходит, я по нему несколько раз проезжал сам.
-А бандиты что про него не знают? Ты уверен, что там их не будет?- спросил Бохедр.
-Болото есть болото, мы только проедем через него и всё, а им там сидеть долго не захочется, уж поверь мне, - ответил Норвур.
Мы все согласились, потому-как не имели никаких фактов, чтобы ему возразить, и вскоре мы ехали по затуманенной мрачноватой местности.
Стоял терпковато-сладкий сырой запах, отдающий гнилыми разложениями. От него где-то глубоко внутри заселялась какая-то необъяснимая тревога и, если честно, меня обуяло крайне категоричное желание покинуть это место.
Барбаки, хоть и неприхотливые животные, но тут было даже для них слишком! Они издавали звуки, похожие на тревожное бормотание и тело их покрывала мелкая дрожь.
Туман начал усиливаться. Мы передвигались по иссушенной, растрескавшейся почве, оставшейся после ухода воды. Некоторое время спустя под нами оказалось скальное образование, хоть и рыхлое, но состоящее из камня коричневого цвета. В этой странной почве сначала изредка, затем всё чаще и чаще стали появляться окна, которые уходили вглубь и, судя по боковым отверстиям в этих окнах, они множились и переплетались. Иногда окна так расширялись, становясь рядом друг с другом, что оставался очень узкий проезд, которого хватало впритирку, а кое-где даже приходилось подкладывать совсем тонкие жёрдочки через окна, чтобы колёса могли проехать. Благодаря опять-таки низкой гравитации, жёрдочки чудом выдерживали вес всего фургона.
Местность, в которой мы оказались, была абсолютно безжизненная. Похоже, здесь не обитало ни единой живой твари, но само болото не было мёртвым.
Хотя Норвур нас и предупреждал, что болото дышит, но уверил нас, что сейчас у него спокойная фаза и бояться нечего. Но как-бы не так! Внезапно, откуда-то из его недр послышался гул, почувствовалась вибрация и, пробираясь по тоннелям окон, стала подниматься какая-то мерзкая, желтоватая, вязкая жижа, источающая жуткую вонь мертвечины. Она быстро доползла до уровня почвы, на которой мы стояли, затем медленно стала оседать. Из некоторых окон мощными струями вырывался газ, от смрада сдавливало в груди.
Мы продолжали путь.
Задыхаясь и кашляя от этой вони, шаг за шагом, которые давались с трудом, мы преодолевали это место, иногда останавливаясь, чтоб переждать болотные возмущения. Из-за тумана мы не видели направления и шли, как казалось вперёд, полагаясь на ощущения.
Мы ослабли, нанюхавшись этих зловоний, стало очень тяжело шевелиться, но сдаваться было подобно смерти. Опять с пугающим гулом это гнойное болотное содержимое начало подниматься. Я рефлекторно глянул под ноги и с ужасом обнаружил, что жижа стала выходить из-за краёв отверстий, это было очевидно по нашим мокрым следам.
Очень быстро, не останавливаясь, жижа, перевалив через края, поднялась нам примерно по уровень груди. Мы стояли парализованные внезапным страхом, да и вязкая жижа не давала нам пошевелиться. Бурля и выпуская газы, болото нехотя стало опускаться вниз. И тут обнаружилась очередная неприятность. Плотная и густая жижа, отступая, затягивала за собой во множество окон. В скользком месиве устоять было очень трудно.
Барбаки фыркая, распирались лапами, но даже таких массивных животных жижа сдвигала с места. В отчаянии, они задирали головы вверх и неистово протяжно выли. Мелкая дрожь на их шкурах перешла в судороги.
Бросив взгляд в сторону, я увидел как какой-то труп, с наполовину оголившимися костями, отторгнутый болотом на поверхность, волочился, повинуясь потоку жижи, которая вновь затянула его через окно в коварные зловонные недра. Барбаки впали в истерику. Взяв животин за морды, мы прижали их к себе, это единственный способ их успокоить и он почти не срабатывал. Мы тратили драгоценное время. Когда жижа опустилась вниз, барабаки собой не владели, их лапы подкашивались от бессилия и ужаса.
Прижимая к себе их морды, мы пытались имитировать их родителей, так эти животные успокаивают своих детей. Ослабленные и напуганные мы попытались двигаться вперёд. И снова из окон полезла ненавистная жижа. Барбаки, завизжали, задрав головы. Мы вцепились в фургон, с ужасом наблюдая, как жижа заливает всё окружающее пространство, и почувствовали, как нас начало отрывать от твердой поверхности. Это продолжалось не долго, и опускающаяся жижа вновь начала стаскивать нас, фургон и барбаков в болотные окна. От бессилия мы с трудом могли сопротивляться.
Окно, оказавшееся рядом, было несколько меньше фургона и он, уткнувшись в его края колесом, стал более устойчивой опорой, удерживая нас и запряжённых животных. И тут один из барбаков поскользнувшись, повалился на бок, порвав упряжные ремни. Бедное животное, визжа и барахтаясь, вмиг было подхвачено болотным течением и его неминуемо начало затягивать в одно из огромных окон.
Это всё! Одного бойца мы потеряли…
Чувство обречённости нарастало всё быстрее, нервы стали сдавать. Норвур заплакал навзрыд. Пронерг, выбрав не самый подходящий момент, начал его распекать, срываясь в голосе. Кто-то присоединился к нему, другие же просто кричали в истерике. К царящему безумию добавилась ещё одна угнетающая картина, когда ворошась в болоте, показался ещё один располовиненный труп, влеченный жижей, череп его был насквозь проткнут металлическим прутком.
Наконец болото с бульканьем и чавканьем опустилось в окна.
- Быстрее! Вытаскиваем фургон! - закричал я, и наша команда из последних сил начала вытягивать фургон из окна. Давалось это нам с большим трудом. Болото вновь стало подниматься.
- Привязываемся веревками к фургону и держим его! - неистово скомандовал я. В этот раз болото поднялось не так сильно, и вновь вблизи что-то перекатилось, останки чего-то или кого-то, вроде очередной труп животного… и вдруг он дёрнул лапой.
«Ведь это наш барбак! Он ещё живой!» - пронеслось у меня в голове. Я бросился к нему. Успел дотянуться до лапы и вцепиться обеими руками. Стал подтягивать к себе его тело. Благодаря неимоверным усилиям жижа поддалась и я ухватил его за шею, сцепив руки замком. Болото забирало его у меня, но я сопротивлялся до онемевающей боли, руки уже почти стали отказывать. Чтобы сконцентрироваться на удержании барбака я зажмурился.
В этот момент я как будто почувствовал, как животное словно мысленно умоляет меня, чтоб я его не отпускал. Оно очень слабое, но очень хочет жить. И видимо от перенапряжения, на исходе всех мыслимых сил, у меня случилось видение: будто я вижу всех нас сверху – фургон, членов экипажа, привязанных к нему и пытающихся его удержать. Норвур, держащий животных, поскальзывающихся и вопящих. Я, обхвативший почти безжизненное тело потерянного и вновь найденного барбака. А левее, невдалеке от нас, вижу место, идущее на возвышение. Там жижа не должна нас захватить! Нам бы только туда добраться… Больше нам надеяться не на что.
- Пронерг! – придя в себя от видения, крикнул я.
- Чего? – откликнулся тот.
- Левее от нас есть выступ. Надо разведать!
- Откуда ты знаешь?! Здесь всё в тумане, ничего не видно даже под носом.
- Иди, посмотри, иначе мы тут все сдохнем! – объяснять не было ни сил, ни времени, - Знаю и всё!
- Ладно, – не стал спорить тот, - Ты только кричи, что угодно, чтоб тебя было слышно.
- Постараюсь.
И пока не начался новый зловонный прилив, рванул с криком:
– Норвур! Гад такой растакой! Если выживем, вот я тебе задам! - и всё в таком духе.
- Так, остальные сюда! Бегом! – откуда-то у меня прорезался командный тон.
- Берём этого бедолагу и заталкиваем в фургон!
Вчетвером мы кое как подняли обессиленного барбака. В другое время я бы его один мог положить себе на плечо, особо не напрягаясь, но тут - другое дело.
Болото наступало снова.
-Быстрее, быстрее!
Мы успели животное засунуть в фургон в заднюю дверь и закрыть её.
- Андрахей прав, - запыхавшись, подбежал Пронерг, - Идём туда! Там выше, болото до нас не достанет.
- Норвур, Пронерг, держите барбаков!
Болото захлестнуло нас по грудь. В этот момент я прикинул по памяти, как были расположены особо крупные окна вокруг нас. От фургона я оторвал уже и без того еле державшуюся плаху. Постараюсь воткнуть её на край окна или просто упереть вниз, как получится…
Нас начало стягивать вправо. Пробравшись на ту сторону, я воткнул плаху и попытался упереть в несущую балку фургона. Вроде получается.
-Все на фургон!
За вожжи мы затянули барбаков за фургон, чтобы их не снесло. Напирающая жижа просто придавила их к фургону, он стал поддаваться течению. Но вновь отступающая болотная жижа уходя, ослабела и оставила нас.
Перед фургона поддался вправо немного ,значит нам надо влево и чуть назад.
- Погнали быстрее, пока не началось! - крикнул я
- Куда гнать? – спросил кто-то.
- Вон туда, - указал я пальцем и мы двинулись, как могли .
У барбаков лапы подкашивались от страха, они стали безвольные, но ещё послушные и потихоньку мы всё же двигались.
Последний рывок на подъем. Мы дружно взялись помогать животинам, заталкивать фургон. Болото снова поднялось, но до нас уже не достало.
Как оказалось, может и правильно, что мы пошли по болоту, но было одно «но». Из-за слишком густого тумана мы заблудились и свернули в низину, не заметив этого. Обычно это место видно, но не в этот раз.
Мы плелись уставшие и измождённые, но останавливаться ни в коем случае было нельзя. Брели, вяло маневрируя между окон, шли и шли всё дальше. Упорство нас вознаградило, но сил радоваться у нас не было. Болото, наконец, закончилось. Туман начал рассеиваться, показалась трава, воздух стал свежим. Из хорошего, было ещё и то, что мы встали на тропу, пусть она была заросшая, еле различимая, иногда терялась, но она была.
«Пора бы и остановиться» - измождённо подумал я и, как по желанию, нам попался небольшой ручеёк с чистой водой, вьющийся по поляне словно змейка. Как раз то, что нужно для отдыха, чтобы затем вновь, со свежими силами, вернуться на дорогу. Проверив ручей на отсутствие зонпаков, мы стали располагаться на временное пристанище.
Повалявшись на траве и понемногу придя в себя, мы стали отмывать практически всё – себя, вещи, фургон. Все затеяли стирку. Отцепили барбаков. Они с удовольствием кувыркались в ручье, отмывая мерзостную болотную гниль.
Достали из фургона самого пострадавшего барбака, положили возле ручья и стали отмывать. Он был настолько слаб, что лежал, почти не шевелясь. С одной стороны у нас было не так много времени, а с другой - надо было дождаться пока наш бедолага придёт в себя. Что пугало Норвура - гниль попала животному в лёгкие и желудок. Он достал чемодан, видимо с лекарствами для барбаков, развёл в ёмкости какие-то ингредиенты, разогрел, затем склонился над пострадавшим.
Книгель спросил:
- Может мы его тут оставим, а ты себе потом нового купишь?
Это была или дурная шутка или признак дурного тона до полного невежества. Норвур только бросил взгляд даже не гневный, а больше сожалеющий и уставший, и дальше продолжал свои манипуляции.
Пронерг взялся объяснять ситуацию,
- Ты знаешь, чтобы вырастить барабака и воспитать его, сделать работоспособным
- это очень много времени и сил занимает. Стоят они очень дорого, это как член семьи, как ребёнок. А ты говоришь здесь его оставить, на погибель… Никто так не делает.
Книгель почувствовал глубокое чувство вины за сказанное не подумавши, но давить на него никто не стал, все понимали, что он не со зла это ляпнул.
Через некоторое время ослабленный барбак пошёл на поправку, что обрадовало Норвура. Но он всё ещё был очень слаб, его рвало, он исходил спазмами, похожими на кашель и чихание. Постепенно он начал вставать.
- Он пока пойдёт отцепленным, - сказал Норвур.
- Может его лучше в телеге везти, как везли, - пытался, как бы извиняясь за свою оплошность, исправить положение Книгель.
Норвур спокойно и дружелюбно объяснил, что барбак встал на ноги и исцеление к нему придёт намного быстрее, если он будет нагружен, нежели, чем просто лежать. Потом как бы невзначай добавил:
- Да ты забудь, всё в порядке. Это не страшно, что ты не знал, зато сейчас знаешь, что барабаки - это далеко не домашний скот, с ними так нельзя поступать.
- Отдохнём, и двинем дальше, - Норвур по дружески хлопнул по затылку Книгеля. Он пребывал в хорошем настроении из-за выздоровления своего питомца и этим хлопком видимо хотел поделиться своим позитивом и сбить хмурость и подавленность Книгеля.
Сколько времени прошло, никто не считал, и расстояние было преодолено приличное. Мы уже были в предместьях Анфарота. Болотная местность сменилась озёрной.
В этих местах и в это время года Сефрон только чуть выглядывает из-за горизонта. Мороза нет, только прохлада и промозглость, но это продлится не долго. X-GERTO, двигаясь по орбите Сефрона, поменяет угол наклона, и здесь настанет продолжительное жаркое лето.
А сейчас, единственным источником тепла, как и говорилось ранее, было клиновидное облако, так как с противоположной стороны планеты тёплые течения обогревают эти места, пробиваясь насквозь и рождая своего рода чудо света, и чем больше разница температур на разных сторонах планеты, тем грандиознее становится этот феномен.
Теперь нам стали попадаться животные, которые пользуясь малой гравитацией, приспособились прыгать на большие расстояния, помогая себе в полёте лапами словно крыльями. Ну а птицы, словно ленивые корабли, на которые не действует тяготение, в сонном состоянии расправив крылья и поддавшись малым течениям атмосферы, медленно плыли по воздуху, делая очень редкие корректирующие взмахи.
Своеобразные воздухоплавательные медузы, висели где-то над головой, словно огромные прозрачные дирижабли, поддерживаемые в воздухе каким-то внутренним сложным устройством. Если посвятить некоторое время описанию этой медузы, то оно не будет потрачено зря, потому как это очень любопытное, с точки зрения зоологии, существо. Во-первых, щупальца приводятся в движение при помощи воздуха, который подаётся из камер через клапана, что и приводит их в движение. Щупальцами оно подбирает насекомых с почвы и небольшие камни, затем отправляет их себе в брюхо. Брюхо у неё тоже примечательное, состоит из своеобразной влажной, липкой, на вид похожей на шерсть материи, но таковой не является, так как на самом деле это наружный пищевой растворитель, который разъедает добычу, превращая в сок. Этим медуза и питается, впитывая сок как губка, а оставшийся остов от насекомых просто сбрасывает вниз. В процессе переработки из сока выделяются питательные вещества и газ метан, который направляется в главную большую камеру, за счёт чего и поддерживается способность висеть в воздухе. Камни, прикрепленные к брюху, нужны для корректировки определённого положения в пространстве, чтоб не перевернуться от внезапного порыва ветра, например, а также для компенсации в летательной способности, чтоб медузу не подняло сильно высоко, а при необходимости камушки могут быть сброшены. Клапана также необходимы для удаления избытка давления в камере, иначе существо лопнет от перегрева. Кроме всего прочего медуза имеет ласты-крылья для маневрирования.
Казалось-бы, что на этом и всё. Но нет! Самое интересное и загадочное в этом существе то, что на зиму или при любых неблагоприятных условиях, оно падает на землю, спуская газ, и из неё вылезает её мозг! Похожий на морщинистого краба, он избавляется от оболочки медузы, зарываясь в землю. Это же происходит и при серьезных повреждениях тела медузы. Удивительно!
Тем временем мы выехали на открытое возвышенное место, вдалеке нам показался некий гигантский белый силуэт, искажённый атмосферой. Это и был Анфарот. Он находился всё ещё далёко от нас, но даже на таком расстоянии была заметна грандиозность города, с его неестественно высокими башнями.
По мере приближения город открывался нам всё детальнее, что позволяло не торопясь визуально изучать его. Надо признать, что при возведении внушительных сооружений явно пользовались аномально низкой гравитацией, а слабые ветра не были помехой строительству. И Анфарот предстал пред нами как детище, рождённое из любви к гигантизму и эффектной потере логики в пользу эпатажности.
Город стоял на высоченных столбах, торчащих из воды, и к нему вели мосты с шести разных сторон. Мосты, огромными гигантами, уходили вверх, словно поднимая город собой, и подходили к нему на уровне, где заканчивались жилые блоки, то есть над ними. Таким образом, город словно парил над поверхностью воды. Огромный, грозный и величественный, с посадочными площадями, где-то наверху.
Городские строения, казалось, не имели стеснения при постройке ввысь. Нижние уровни были выложены из массивных, огромных, монолитных блоков. Если проще объяснить конструкцию, то при строительстве брали гигантские каменные блоки, в которых выдалбливали целые жилые дома, высотой этажей в десять. И так, из каменных блоков, плотно подогнанных друг к другу, была выстроена нижняя часть города, являющаяся, по сути, многоквартирным домом. Верх же города, представлял собой многоуровневые площади, гигантские лоджии, соединяющиеся между собой лестничными маршами и винтами с искусно выкованными перилами. Там же громоздилось многоликое разнообразие садов и лесов, для коих отведены специальные ярусы. Были и висячие сады, которые свешивались с чашеподобных платформ самых поразительных конфигураций.
Вверх устремлялись на умопомрачительную высоту множества башен, соединенных между собой переходами, находящимися на разных уровнях. Город казался неким ощетинившимся животным, застывшим в своей сказочной причудливости посреди озера, стоя на ножках. По одному из мостов, ведущих к этому «существу», мы и приближались. Полотно моста было удивительно гладким, потому как даже мельчайшие камешки, попавшие под колесо, могли вызвать серьезную аварию, ведь притяжение здесь относительно земного не больше двадцати процентов, а скорость наша довольно большая, ведь барбаков ничто не тяготило и они неслись очень быстро.
В небе я заметил летающие объекты, похожие на корабли из древности. Они передвигались по воздуху за счёт разнообразного использования парового двигателя.
Одни имели своеобразные вёсла, расходящиеся на конце и обтянутые тканью наподобие перепонок. При движении вперед, вёсла двигались почти горизонтально, а затем, разворачиваясь на необходимый угол, делали взмах, а для того чтобы кораблю оставаться на месте, передний ряд вёсел делал такие же взмахи только навстречу, при этом между передними и задними рядами предусмотрено расстояние, чтоб не соприкоснуться.
Другие были винтокрылыми машинами, но только с очень медленным вращением лопастей, и от наклона лопастей зависело направление движения воздушного судна.
И третий вариант кораблей, это винтокрылые в купе с реактивной тягой пара, для более точного маневрирования и ускорения.
Для меня такое разнообразие воздухоплавательных средств было, пожалуй, самым прекрасным зрелищем: какой размах инженерной мысли! Словно ожившие древние экспонаты, изначально приспособленные перевозить людей и груз по водам, корабли спокойно зависали в воздухе, маневрировали и будоражили моё сознание. Они казались фантастическими, но своим видом доказывали свою материальность и действительность.
Судна двигались и удерживались за счёт турбин паровой тяги. Да, им вполне хватало и паровых двигателей для воздухоплавания. Выглядело это зрелище конечно очень незаурядно - деревянные корабли на паровых тяговых двигателях.
Поэтому этот город имел большое количество башен и площадок самых различных форм, были даже раскладывающиеся для высадки-посадки пассажиров с летательных средств.
И ещё одну странность я заметил в этой местности. Из-за низкой гравитации некоторые вещи вели себя своеобразно. Ткани и длинные волосы при движении развевались так, словно находились под водой, от встряски они поднимались и опускались медленней, а вещи от малейших толчков могли отскакивать на значительные расстояния. Ходить стало неэффективно, а вместо этого лучше было преспокойно передвигаться галопом или высоко прыгать, словно был рождён для этого.
Подъезжая к воротам нас, как и полагается, встретили стражники для сверки и установки личностей. Я заранее позаботился и приобрел себе документ наподобие удостоверения личности. Обошлось несколькими вопросами ко мне и к тем, с кем я ехал. Эта стандартная процедура заняла немного времени.
Ворота состояли из нескольких сегментов, сделанных из разноцветного цветного камня. Они были устроены как ворота внутри ворот и могли открываться лишь сектором достаточным для проезда какого-либо транспорта, большого или малого. Каким-то неведомым механизмом, издающим низкий гул, открылась часть городских ворот, так чтобы смог проехать наш фургон, и мы попали в город.