Глава 6. ГЕНИАЛЬНЫЕ ИДЕИ СТАРОЖИЛОВ И НОВОПРИБЫВШИХ
Алёша шёл на речку и, охваченный равнодушием из-за действия грандаксина, вяло успокаивал себя тем, что свадьбе всегда предшествует согласие, согласию — ухаживание, ухаживанию — знакомство, и нечего бояться того, к чему ведёт так много ступеней. «Бог меня обережёт и не допустит. И, вообще, Женька ни в чём не виноват. Я совершенно зря психовал, как будто инициатива исходила от него! Он этого не хотел — он тоже жертва, как и я, — Алёше было приятно поставить себя с другом по одну сторону баррикад, представить их обоих, сплачивающихся против превратностей судьбы, как знать? — может быть, и попытающихся противостоять ей. Определённо, так было легче и покойней, разумней: ведь Женька его любил и не думал бросать! Он не говорил о разлуке, о прекращении отношений. — Ещё неизвестно, как бы я сам себя повёл, если бы меня так обрабатывали. Подумаешь, свадьба! Люди умирают, — вспомнилась вечная присказка матери, которой она отвечала на горькие сетования знакомых и близких, и сына в том числе, когда ей начинали жаловаться на сонм абсолютно необоснованных и, конечно, незаслуженных бедствий. — Нам просто надо быть вместе, а там всё устроится. Не может быть так, чтобы ничего нельзя было поправить. Вот хотя бы моё состояние: только двадцать минут назад психовал, а теперь? Две таблетки — и всё изменилось как по волшебству. Кто мне вообще сказал, что свадьба — конец света? Я абсолютно зря себя накручивал. Наоборот, после регистрации эта дражайшая Ирочка будет мелькать у Женьки перед глазами, он постоянно будет на неё натыкаться — и она надоест ему на третий же день. Раньше он со мной встречался только потому, что любил, а после женитьбы он, идя на свидание со мной, будет ещё и сбрасывать с себя постылые супружеские обязанности. Или, вообще наоборот, всё можно будет устроить так, чтобы молодожёны редко виделись. Ведь сто раз всё может измениться, тысячу — уложиться так, как нам нужно! Женька прав: мы зависим от родителей — только свобода и независимость выведут нас из-под их опеки, и вот тогда мы сможем действовать без оглядки на кого-либо и на что-либо. Просто я сейчас под этим лёгким кайфом и вяло думаю, а пройдёт он — и насочиняю несколько рационализаторских предложений в свете действий в изменившейся ситуации. Да вот хотя бы так: будет плохо — приму грандаксин», — после этого сомнительного вывода Алёша успокоился совершенно.
В отличие от друга, Женя, шествующий рядом с Алёшей, но держащийся с опущенной головой на полметра сзади, как бы раскаиваясь и понимая серьёзность настоящего момента и сложность создавшейся ситуации, действительно мысленно просил прощения. Что бы он сам ни думал, причиной разлада был всё-таки он, потому что главный виновник, г-н Меньшов-старший, был именно его отцом. Алёша умолк и перестал обвинять — и это тоже сделал Женя. Словно этого безразличия и равнодушия на лице и в движениях друга недоставало, словно этого молчания и скудости в жестах не хватало, чтобы совесть наконец проснулась и напомнила о себе.
Их обоих сковывало доверие. Пока ещё сковывало. Над ними обоими плыла нежность. Пока ещё плыла. Они были счастливы. И будут — ровно до того момента, который обнажит это «пока». А, впрочем, многое ли на нашей планете, где время так скоротечно, а жизнь — мимолётна, остаётся вечным и незыблемым?..
Звонок Артемия Денисовича, перевернувший всё вверх дном в отдельно взятом домике в Елегорске и в двух головах, явился полной неожиданностью. Евгений не успел построить стройную систему обоснований и защиты своего вялого соглашательства с волей отца; Алёша же, не знавший вообще ничего, кроме неясных туманных намёков, прозвучавших ещё в его московской квартире, был вовсе не готов к благовещению — таким образом, несмотря на высокие тона горячей перепалки, к речке приятели шли в смешанных чувствах, не в строгой последовательности разума, а в ошмётках своих эмоций, ощущений и мыслей.
Быстринку отделяла от домов небольшая рощица редких деревьев, ковёр весело зеленеющей травки между ними обрывался в десятке метров от берега; на противоположном берегу, с близко примыкающей к нему автострадой, за асфальтированным полотном с то и дело проезжающими по нему машинами начинался настоящий лес — густой, сплошной, далеко раскинувшийся в обе стороны.
— Ну, и что это за струйка? Мутеляга какая-то, — презрительно отозвался Женя о речке, которая действительно чем-чем, а прозрачностью воды не отличалась.
Алёша пожал плечами:
— Обыкновенная. Москва-река не менее мутная.
— Так я думал, что она совсем прозрачная будет, как горная какая-нибудь. Я по телеку видел… О! — в «Кавказской пленнице», — вспомнил Женя.
— Потому та и прозрачная, что горная. Тебя, наверное, название сбило. «Быстринка» — и представляется что-то чистое и это… хрустальное, — вяло ответил Алёша.
— Не, совсем не катит, — не воодушевился Женя. — Ни закованных в гранит берегов, ни размаха. Здесь же метров десять, не больше.
— Но вброд её не перейдёшь, на что хором жалуются любительницы варенья и грибов. Ближайший мост километрах в двух, где-то за вокзалом, а основная часть жилого массива в городке как раз за нами, и, отправляясь смородину обирать, надо дважды здоровый крюк делать, причём на обратном пути — с тяжёлым ведром, а то и с двумя: говорят, в этом году ягода уродилась.
— А собственные сады?
— Сад — садом, а это дополнительно.
— Странно, что лес остался. Я думал, в центральной полосе до Урала всё давным-давно распилили — не под строительство, так под поля.
— Что ж твой будущий тесть не постарался очередной ряд коттеджей возвести? Или он только по Москве промышляет?
— Вряд ли. Наверное, у него стройки с выездами… на это… — Женя зевнул во весь рот. — На место происшествия. Вот! — и потянулся. — Определённо, мы недоспали…
— Не недоспали, а переорались, — поправил Алёша.
— Возможно. Давай в тенёк отойдём, выберем травку помягче и накуримся. Ты чего своё хозяйство в полиэтилен уложил?
— Чтобы пустые пачки и бутылки почём зря не раскидывать. Я примерный турист, природу не гажу.
Женя недолго побродил по роще и выбрал место невдалеке от стройной ели.
— Иди сюда, активист «Гринпис»! Слышь: «В лесу, говорят, в бору, говорят, растёт, говорят, сосёнка». — Г-н Меньшов-младший чуть не брякнул про то, что «Ирочка» обожает фольклор, но благоразумно прикусил язык.
— Может, это ель, если ЕЛЕгорск, — возразил Алёша, усаживаясь рядом и принимаясь за сигарету.
— А всё-таки… — Женя решил просто-напросто друга заболтать, чтобы ненароком не вернуться к опасной теме, он рассчитывал, что, если приятеля отвлечь на нейтральные разговоры, Алёшины мозги, переключаясь на малозначащее, быстрее забудут ссору, вернее, погасят пламя раздора. Они и без того уже под действием грандаксина, если предположить, что в этих условиях соображаешь медленней, то вся работа мысли уйдёт на постороннюю ерунду. Нечего было препираться зря, раз изменить ситуацию никто не может, лучше к ней вообще не возвращаться. В конце концов, сейчас, в данный момент, над ними никого, Москва и отец далеко, а Ирка ещё дальше. В самом деле, почему бы ей не потонуть на своём «Титанике»? Айсбергов на Волге, правда, нет, но мало ли что сейчас тонет, взрывается и рушится! Хотя там ещё и Лизка с маман, и десяти миллионов в этом случае Жене не видать… И почему Алёша не понимает, что его любимый просто проворачивает гениальную финансовую операцию? Пусть и генитальным путём, но это же временно. Просто время надо, должно пройти немного времени, чтобы с Алёши спал этот подростковый максимализм. Всё у них будет хорошо, а пока… сто;ит о постороннем. — Всё-таки интересно было бы и в лес смотаться. Раз туда по грибы и ягоды ходят, значит, там ещё много растёт… того-этого. — Женя изобразил хватательные движения. — Наедимся малиной.
— Ну да, при твоей-то лени! Она же мелкая, её собирать надо, а твои ручки к этому не приучены. И, потом, тащиться за пару километров… на вокзале торговки снуют… солнце, жара…
— А зачем тащиться? Переплыть можно. Ты же плаваешь. И я.
— А до леса что, в плавках почапаем и босиком? Или ты вьетнамки собираешься на тот берег метать? Лучше подожди, пока эти неандертальцы плот построят.
— Какой плот?
— Обыкновенный, деревянный.
— Какие неандертальцы?
— Колька с Милкой. — Теперь зевнул Алёша. — Ты их утром видел, они за нами шли.
И Алёша, слегка оживившись — настолько, насколько это позволяли ещё находившиеся под действием грандаксина мозги, поведал своему легкомысленному возлюбленному гениальные идеи, посетившие головы новоявленных бизнесменов. Коля и Мила, как и всё последнее поколение, читать не любили, чем очень огорчали Виталия Яковлевича, которому, к его великому счастью, больше половины своей жизни довелось прожить в СССР, всегда бывшим самой читающей страной в мире. Ностальгию по Советской власти и славному прошлому представитель сельской интеллигенции решил направить в практическое русло — заразить попадающих в его поле зрения любовью к печатному слову. Преуспел на сём поприще Алёшин дед мало, но всё-таки сумел убедить ближайших несовершеннолетних соседей провести сотню-другую драгоценных часов не за компьютером, а за книжкой. Русская классика, как и серебряный век, конечно, была для Коли с Милой неподъёмной ношей — Виталий Яковлевич начал с лёгкого жанра для младшего и среднего школьного возраста. На нескольких книгах такого уровня дело и застопорилось, потому что выводы после прочтения одной из них предприимчивые соседи сделали самые неожиданные — как-то вечером ворвались в тихий сельский домик и, взяв с доктора честное-пречестное слово никому ничего не говорить и держать в строгом страшном секрете великую тайну, рассказали о грандиозной задумке, осенившей их головы во время ознакомления оных с повестью Алексина «Саша и Шура». В ней разбавленная одной девчонкой стайка пацанов — одного жившего в городке наподобие Елегорска и двух прибывших в него на лето — строила плот и после торжественного выхода его в открытые воды курсировала вдоль берега, строго следя за купающимися, чтобы они не дай бог не утонули в полутора метрах глубины мелкой речушки (да, и речушка, похожая на Быстринку и фигурировавшая в «Саше и Шуре», но бывшая намного мельче и спокойней, в повести тоже была). По-серьёзному плот понадобился один раз, когда надо было спасти человека с больным сердцем, пожилого военного, что герои и сделали с блеском, быстро доставив врача — как и Виталий Яковлевич, деда одного из приехавших мальчишек — к захворавшему. Вывод после ознакомления с повестью, повторимся, Коля сделал самый неожиданный — а, может быть, и вполне оправданный началом XXI века: он решил пойти по стопам литературных героев, построить плавсредство и перевозить направляющихся в лес и из него выходящих, дабы те, особенно на обратном пути, отяжелённые ягодами и грибами, не делали двухкилометровый крюк. Вопрос после начала претворения гениального замысла в жизнь стоял только один: сколько брать с путешественников за переправу? Стоимость предполагаемого билета варьировалась от пятидесяти до двухсот рублей — в зависимости от курса национальной валюты, урожайности лесных угодий и тяжести последнего увязанного с прочими бревна.
Женя хохотал несколько минут до слёз в глазах.
— Ну и ну! Извращенцы! Так издеваться над… А ты сам читал?
— Само собой, у нас в Москве тоже есть книги Алексина.
— Фанфик какой-то…
— В натуральном выражении, заметь!
— Надеюсь, нас они не собираются запрягать в свои праведные труды?
— Не знаю, может быть, именно это они и держали в уме, когда ввалились вчера ко мне.
— И ты разрушил их упования.
— Ты же видишь. — И Алёша вытянул свои руки — нежные, белые и явно избалованные бездельем. — Мне категорически противопоказано возиться с брёвнами.
— Круиз эти коммерсанты не запланировали вверх и вниз по течению?
— От стада до стада коров на водопое? К счастью, нет, а то твоя Ирочка сюда бы заявилась сразу после Волги.
— Бог миловал. А всё-таки странно. — Женя лениво потягивал кока-колу. — Переправа нужна, а куда… как его… сельсовет смотрит?
— Денег, наверное, нет.
— Да дело фиговое. Ну действительно — десяток метров.
— Для столицы копейки, в дороги миллиарды закапывают. О, идея! — Алёша улыбнулся. — Растряси своего пахана, пусть выкроит из госбюджета на стройку федерального значения — и благодарные граждане, не пострадавшие от поборов за паромную переправу, выдвинут его кандидатом в депутаты. А мост пусть наведёт твой драгоценный тесть. Или он только по первопрестольной работает?
— Слуушай, — протянул Женя, явно о чём-то соображая. — А ведь это мысля;!
— А ты и рад выслуживаться перед будущим родственничком…
— Точно! Я буду выдвигать ему свои гениальные проекты и великие замыслы и спокойно запускать руку в сундук с приданым, потому что только один из планов будет касаться его строительства. Эх, что-то надо насочинять. Думай, голова, думай!
— А что тут думать? — Алёша поднял голову и пустил струю дыма к зелёным кронам. — Здесь, кроме бюджетников, одни пенсионеры живут, промышленности никакой. Ты будущий управленец — вот и займи делом людей преклонного возраста. Работа на дому, без затрат на фабрику или чего там… Поставь в каждом доме по станочку, пусть сумки клепают. Машинки швейные у них, конечно, есть — пусть платья шьют. Добавь вязальные — шапки с джемперами наплетут. Нужны всего-навсего один модельер и один поставщик материалов. Пенсии у местных — пшик, они с удовольствием уцепятся за приработок, для них и пятнадцать, и десять тысяч — деньга. Никакого сравнения со стоимостью рабочей силы в городе, тем более крупном. Открой интернет-магазин, рассылай заказы. Сумки и свитера безразмерные, примерка на месте не требуется. Если платья свободного кроя, а не облегающие, необходимость прикидки тоже отпадает. Даже можно без дополнительного штата обойтись: пока суд да дело, пока бракосочетание… Ещё время потянешь, я школу закончу, возьмёшь меня генеральным в свои «Рога и копыта». Фасончиками я тебя обеспечу.
Женя щёлкнул пальцами, в его глазах загорелось радостное возбуждение:
— Точно, ты гений! Будем вместе из Резникова дочкино приданое вытряхивать! Может, дело ещё и прибыльным окажется. Ты, как моя правая рука, на полном основании можешь получать шестизначную сумму в месяц или семизначную в год. Прибавим ещё на материалы, переговоры и разъезды!
— Превращай Елегорск в город коммунистического труда и образцового быта! Пусть твой пахан растрясает госбюджет на паровое отопление и магистральную горячую воду без всяких колонок. Запусти котельную. Заложи ферму. Подумай о виллах для олигархов: место-то идеальное, промышленность на нуле, воздух чистый. И вообще обосновывайся здесь, а жёнушку будешь навещать раз в месяц — хватит с неё.
— Точно! Лёха, ты гений! — повторил Женя. — Да здравствует наш дуэт! Прогорим — Резников пострадает, прибыль получим — отпишем мадам десять процентов, а остальное разделим. А самое главное — мы никогда с тобой не расстанемся! Во как! Я же тебе говорил, всегда всё можно развернуть в удобную сторону.
— Это ещё вилами на воде…
— А чего откладывать? Я сейчас же звоню отцу, совещание у него давно должно было закончиться.
И Женя мягко обхватил ладонью предплечье Алёши у локтя. Пальцы постепенно усиливали нажим, глаза лучились, свободная рука потянулась к мобильнику…