Набрал воздуха в свою впалую куриную грудь, потом выпятил ее колесом - он же был петух, расправил петушиные крылья, чесанул когтем под подбородком, взмахнул не чесанным третий день красным гребешком и, наконец, вздыбив свои перья, словно шерсть, заговорил.
Он же был не просто петух, он был мужчина, а мужчины никогда не ведут разборок- полетов, ну, если только иногда, когда тычут своей чешуйчайтой когтистой лапой тебе в лицо с желанием продавить свое единственно -правильное мнение, ибо иного и быть не может.
Этого не задиристого петуха, выпятившего свою впалую грудь, звали Сашок и он тоже не был любителем разобраться, правда, очень любил оставить за собой последнее слово.
А то как же, как иначе-то? Оно же единственно верное, его слово, другого просто быть не может и потому должно быть последним, как заключительным аккордом в его петушиной оратории на тему " А почему я всегда прав?"
Хотя прав он не был или не всегда, но всегда тыкал своей правотой в нос противнику, и не отступал ни на шаг, пока не убеждался, что тот уже лежит бездыханный, добитый его еще возмущенно широко открывающимся клювом, когда по его бороде красного цвета стекала мокрая от возмущения слюна, а тот, что гребешок на его давно облысевшей голове, горел ярким пламенем, как тлеющие угли под разогретой чугунной сковородкой.
Вокруг давно никого не было, противник, те самые петухи и куры, давно был обезврежен и их дохлые трупики даже не валялись где- то рядом, но он продолжал пыхтеть, надувать свою впалую куриную грудь, чешуйчатыми ногами желтого цвета совершать отмашки, напоминая при этом дворового пса, кобеля, закапывающего свои экскременты.
И он был прав, свое дерьмо и должен сам за собою убирать, особенно когда нагадил не на своей территории.
А Сашок гадил исключительно в чужих дворах, продавливая когтистыми лапами и красным гребешком свое мнение, когда цель и вовсе не оправдывала средства, но он плевать хотел на это со своей высокой колокольни, и продолжал, набирая побольше воздуха в свою впалую куриную грудь, кукарекать на весь мир о том, как он, какой он и каким боком он...
Особенно Сашок любил покрасоваться своим мнением перед женским полом, хорохорясь остатками своих перьев перед курицами.
А те обычно, синюшне-невзрачного цвета от вечного недокорма или недоедания, будучи тем не менее молодыми и привлекательными, щуря свои подслеповатые глаза, с улыбкой смотрели на старого давно потрепанного Сашка, во рту у которого осталось всего два или три зуба и даже золотые коронки он умудрился пропить, и не понимали,что ему от них надо, когда он вот так же привычно расправив свои куцые крылья, опрыгивал со всех сторон молодую дамочку-куру и со всем пафосом на который был способен, заявлял ей, глядя в ее подслеповатые глаза, что она де его, старого и задрипанного дурака, хочет. И еще как хочет, да, ой же как хочет.
А хотеть там, глядя на его перья и клюв, просто было нечего, и тем не менее его хотели и это был тоже неоспоримый факт, как и его непревзойденное желание, кинув свою коронную заезженную фразу о том, как он, как и любой мужчина, не любит разборки- полетов, предоставить женщине полный список своих бесконечных претензий к ней, не упустив в этом перечне ни одной точки, ни одной запятой.
А потом, как истинный мужчина или больше с желанием таковым быть, подхватить свой единственный чемодан с одним единственным костюмом, украшенным разноцветными петушиными перьями, купленным, конечно же, на его деньги и покинуть курятню.
Но не забыв при этом не прикрыть за собой скрипучую дверь до конца, потому что он же просто обязан снова вернуться и, разобравшись до конца, оставить за собой последнее слово, он же мужчина, петух, и не может не сказать свою коронную фразу, исполнив петушиную ораторию на тему "А почему я всегда прав?" Хотя это и так понятно, почему. Потому что он мужик. Тот петух с в облезлом опереньи, который всегда прав. Тут просто без никаких. И даже тогда, когда вместо руки и сердца, предлагает даме просевшие ниже некуда свои петушиные плечи, на которых не то, что не посидишь, не покатаешься, на которые даже не обопрешься. Сломаются вместе с мужским петушиным гонором, всё кричащим о том, какой он мужик и как прав, как тот беззубый Сашок, как тот петух, что вечно выпячивал колесом свою впалую куриную грудь, ощущая себя самым могущественным петухом на всём этом белом свете.
11.11.2019 г
Марина Леванте