Утро обычное, рабочее, ничем не примечательное. Разве что отсутствие отопления выдает начало осени, поэтому вылезать из-под одеяла очень не хочется, и снимать шерстяные носки тоже. Усилием воли заставляю себя встать и залезть под холодный душ.
Обратно натягиваю на ноги шерстяные носки, кутаюсь в теплый халат, пока варю кофе. Потом быстро сбрасываю домашнюю одежду, натягиваю платье, пальто, шарф, и выбегаю из дома. Мой телефон мне каждый день присылает отчет по количеству проделанных шагов, вчера их было 7 351.
В метро просматриваю новости в социальной сети. На страничке Максима Я* (режиссер, волонтер «Перспектив») мелькает фото Даши. Живо представляю ее: бойкая, общительная девчонка, болеет за наших биатлонистов и хоккеистов, пишет стихи, и даже имеет свое мнение в вопросах внешней политики.
До шестнадцати лет она жила с мамой, потом полтора года в Павловском интернате, и вот, 25 сентября, ей исполнилось восемнадцать лет, и судьба ее практически была предрешена: она должна была уехать в ПНИ (Психоневрологический интернат), где осталась бы там до конца своей жизни. Но в судьбу Даши вмешались волонтеры, отбили ее из цепких рук неизбежной безотрадной участи и в ближайшем будущем ее забирает к себе на постоянное местопребывание ГАООРДИ (Санкт-Петербургская ассоциация общественных объединений родителей детей-инвалидов).
Я знаю, что Даша в данный момент находится в каком-то монастыре, спрашиваю у Максима: «Как она?» Он отвечает, что есть сложности с ее сопровождением, и что на сегодняшний день очень нужна помощь волонтера.
Я вежливо отказываюсь, ссылаясь что работаю на пятидневке, и моя совесть удовлетворенно кивает: аргумент весомый. Но… но… Но на работе нет сегодня аврала, я отпрашиваюсь у начальства, и вот уже сижу в маршрутке, которая мчит меня в Ленинское, в Константино-Еленинский женский монастырь. Испытываю радостное волнение, что я названа именем святой Елены, и что еду туда накануне праздника Воздвижения Креста Господня.
Даша с волонтером ждут меня в Гостевом доме, я вхожу в комнату и сразу вижу ее бледное личико со спутанными волосами, и все ее безжизненное тело, только раскосые глаза оживленно блестят. Она вспомнила меня: «Привет, Большой Слоник!»
Большой Слоник - это высший комплимент от Даши. Большой Слоник - это хороший, физически выносливый человек, который очень добрый и может ухаживать за ней.
Мы остались с ней вдвоем, отпустив девушку-волонтера. Я глажу ее русые волосы, она демонстрирует мне свой новый телефон. На нем она может теперь смотреть любимые фильмы и передачи.
Она мне говорит, что сегодня будет матч «СКА - Салават Юлаев», мы планируем посмотреть.
Я стараюсь отвлечь ее от грустных мыслей, что ей надо завтра возвращаться на две недели в Павловский интернат на медэкспертизу. Она забывается, начинает увлеченно мне рассказывать про наших биатлонистов, про Олимпиаду, про хоккей. Я вставляю свое словечко, мол, у спортсменов есть вера в победу и сильный дух. И ты – очень сильная девочка, и справишься со всеми своими трудностями.
Даша будто не слышит меня, думает о своем. Потом вдруг поворачивает свое худенькое лицо и смотрит на меня ясно своими раскосыми глазами: «Есть АД там (она смотрит вверх), и есть АД на Земле. Он в Павловске.
Я молчу, не знаю, что ответить, и опять завожу свою гармошку о сильных духом людях, но сама верю в то, что говорю, все меньше и меньше.
К вечеру у Даши начались судороги в ногах, я мечусь в поисках болеутоляющей таблетки, растираю ее недоразвитые конечности, она стискивает зубы и просит разрешения у меня поругаться. Я киваю. Очень жутко слышать из уст молодой девочки ругательные слова. Наконец, таблетка подействовала, и ее мышцы перестают быть каменными.
Нам позвонил Максим и уговорил Дашу сходить на службу, она соглашается. Тогда я накидываю на нее шерстяной плед и выезжаю с ней на коляске на улицу. Даша – тяжелая уже, кроме того, на коляске сдулось колесо и везти ее тяжелей вдвойне. Нелегко быть Большим Добрым Слоником, одним словом. Но нам кажется, что мы мчимся, как шумахеры, вдоль трассы, поднимаясь в горку к Храму. Мы боимся опоздать на Службу. Нет, не опоздали, въехали внутрь, перевели дыхание. Я наклоняюсь к Даше, чтобы услышать, что она шепчет. Даша просит у Бога, чтобы наши хоккеисты выиграли.
Возвращаемся уже не спеша. От скромного монастырского ужина Даша отказалась, только попила чаю с лимоном. Смеялась надо мной, что я ее случайно облила, подставляя стакан к ее рту. Я тоже смеюсь вместе с ней, вытирая ее салфеткой. Нашли по интернету прямую трансляцию. СКА выиграл 4:1!
- Это твои молитвы помогли, - говорю я ей.
Даша потрясена этим.
- Неужели? Я теперь всегда буду молиться, чтобы они выигрывали!
- Нет, побеждать всегда совсем не обязательно. Просто сила твоей молитвы будет им помогать даже в минуту проигрыша.
Она замолкает, видимо соглашается.
Я ей опять повторяю: Даша, и ты будь сильна Духом. Тебе потерпеть 14 дней, и потом ты уедешь в Новый Дом.
Она спрашивает меня: А когда закончатся 14 дней?
Я смотрю на календарь: Ну, если с завтрашнего числа, то 11 октября. Спи, Даша, завтра рано вставать.
Ворочаюсь на неудобной раскладушке, прислушиваюсь, что она шепчет: «Четырнадцать, тринадцать, двенадцать…»
Я засыпаю в надежде, что она вдохновилась и сможет выдержать свое очередное испытание.
Но утром все перевернулось от Надежды к Отчаянию. Даша кричит, плачет, и отказывается одеваться. «Я туда не поеду», - твердит она мне в тысячный раз.
Я уговариваю ее, привожу доводы, что надо немного потерпеть.
- Нет, нет! – зло кричит она. – Вы не имеете права меня туда отвозить! Я хочу домой или в гостиницу, но только не в Павловск.
Я уговариваю ее, обещаю к ней приехать в воскресенье. Но Даша не слышит меня.
- Я покончу с собой там, напьюсь таблеток!
Она замолкает на время, а я в растерянности сижу на краешке дивана. И опять, с новой силой она сопротивляется. И нервы мои сдают, и я спорю с ней горячо, говорю, что она капризная и упрямая, что все будет хорошо, что надо потерпеть каких-то 14 дней! И, что если она не перестанет плакать, я возьму и уйду.
- Не уходи, Слоник, - просит меня она.
Ее злые слезы сменились на безнадежно-тихие.
- Обними меня, - просит она.
Я обнимаю ее и уже мои горячие слезы капают на нее.
Мой разум раздавлен, и отчаяние крепко вцепилось в горло, я не могу дышать и плакать.
В коридоре послышались торопливые шаги, это Максим приехал. Он входит к нам в комнату, смотрит на нас, и говорит, что надо идти в Храм на причастие. Мы кутаем Дашу в плед и везем ее на кривой коляске.
Там Батюшка благословляет ее, Максим дает ей немного просфоры и чуть-чуть вина из ложечки.
- Я не хочу в Павловск, - говорит она с тихим отчаянием. Я наклоняюсь к ней, целую ее и обещаю приехать в воскресенье. Для нее это значит, что она неизбежно туда поедет.
Прощаюсь с Максимом и выхожу из Храма. Ищу глазами автобусную остановку, надеюсь успеть к обеду на работу.
А мой телефон пришлет мне вечером отчет о проделанных шагах. В этот раз их количество будет, видимо, значительно больше.