Глава третья. Кукушка.
Весна началась очень рано, буквально чуть ли ни в три дня. Сменив зимние пальто на куртки, население словно повылезало из своих нор. Город заливало солнце. Ольге неделю кололи стимуляцию, подозревая что перехоженная беременность, хоть она утверждала, что родит в срок, о котором она знала точно. Каждый день ее поднимали и заставляли пройтись со шваброй по коридору, якобы физический труд поможет ей благополучно разродиться. Она не возражала.
Вечером, как всегда явилась Белка. Оля присела на подоконник, укутавшись в одеяло и приоткрыла окно.
– Ты скоро рожать-то будешь? – прокричала Белка.
– Сейчас, – ответила Оля и вдруг почувствовала резкий толчок внизу живота и на халате появилось мокрое пятно. «Ну вот, словно напророчила», – подумала она и прокричала Белке, – Началось! – помахав той рукой, она сползла с подоконника.
Прихватив живот руками она, держась на стенку, медленно вышла в коридор. Тут же подбежала дежурная медсестра и отвела ее в кабинет врача.
– Матка открылась на четыре пальца, она рожает. Быстро в «родилку»!
Родильное отделение располагалось выше этажом, лифт был занят и в сопровождении медсестры Ольга вынуждена была подниматься по лестнице. Несколько раз останавливаясь от нестерпимой боли, она вдруг почувствовала, что ребенок уже на подходе. Последние ступени лестницы были мучительны, как вдруг все прекратилось. Ее привели в «кричалку». Медсестра сняла с неё халат, принадлежавший дородовому отделению, оставив женщину абсолютно голой и удалилась. Кто-то ей кинул белую простынь, и она завернулась в нее. Кровать с клеенчатым матрасом и больше ничего. Ольга прилегла на кровать, укутанная только в эту тряпочку и стала наблюдать за происходящим вокруг. Помещение было переполнено болью. Несколько кроватей, (сколько их было, она не считала), тусклый и гудящий свет люминесцентных ламп, огромные окна. Одна из женщин, видимо цыганка, схватившись за головку кровати пыталась ее сдвинуть с места, крича и матерясь, проклиная того, благодаря которому она оказалась здесь, обещая, что больше никогда не раздвинет ноги. Другая мычала, третья орала во все горло и так далее. Оля не понимала почему они так орут. С ней же не происходит того же. Внезапно в голове женщины зазвенело с невероятной силой, что она застонала с такой яростью, что соседка по койке вскочила и бросилась в коридор.
– Самолет! Реактивный самолет! Он разнесет сейчас мой мозг.
Подошедший врач, освободив руку роженицы, измерил давление. Давление зашкаливало. Мгновенно около ее кровати появилась капельница, затем другая. Привязанная с обеих сторон, обнаженная, словно распятая на кресте, она лежала на кровати.
– На кесарево, – сказал подошедший старенький врач.
– Я сама! Не хочу! – прорычала женщина.
– Тогда терпи, милая, будем резать. – И она почувствовала, как ее тело словно рассекли напополам. Стало немного легче.
– Почему вы даете ей обезболивающее, а мне нет! – орала заполошная цыганка, – что я не человек?
Сквозь туман, застилающий глаза Ольги, она увидела, как врач, осторожно руками нажимал на живот.
– Почему у меня нет схваток? – прошептала женщина.
– Ты уже рожаешь, роды скорые, – и он спокойно продолжал свою работу. – На кресло тебя везти уже поздно, милая. Тужься как можешь.
Оля, ухватившись за металлическое основание кровати, единственное что ей было доступно сейчас, со всей силы сжала руками металл.
– Кричи, милая, тебе будет легче, – уговаривал доктор.
– Не могу, – стонала роженица.
Две помощницы доктора прижимали ее колени к животу. Врач тихонько поворачивал ребенка, осторожно выводя его из лона матери. Головку, плечико… Через короткое время подняв окровавленное тело ребенка, торжественно произнес:
– Мальчик! Богатырь!
– Почему он не кричит? – спросила женщина.
Врач тряс, поворачивал ребенка, хлопал его по заднице… Оля видела у своей кровати раковину, текла вода… сквозь пелену, застилавшую ее глаза, наблюдала за процессом оживления ее маленького сокровища. Вдруг ребенок закричал, да таким басом, после чего женщина провалилась в туман, сказав доктору спасибо.
Очнулась на каталке в коридоре, все в той же залитой кровью простыне. Утро. Шла пересмена. Мимо нее сновал медицинский персонал и какая-то женщина с поднятым до талии халатом, с огромным животом, прохаживалась мимо и поворачивалась задницей около ее носа. Ольга боролась с желанием укусить ее за задницу или ударить, но сил не было. Мир вокруг качался с пульсацией ее сердца. Голова кружилась и очень хотелось пить. Остановив рукой проходящую мимо медсестру, она попросила воды. Через несколько минут к ней подошли и, откинув простынь сестричка вытащила из-под нее утку, наполненную кровью.
– Она еще не зашита! – прокричала та. – Видимо прошлая смена забыла про неё. Она же истекает кровью.
В тот же момент перед глазами лежащей на каталке женщины поплыл потолок, понеслись светильники, поплыли люди… Каталка катилась в кабинет хирурга. Ольга уже мало что понимала, мир кружился и плыл перед ее глазами. Было жутко холодно. Холод прошивал ее насквозь своими ледяными сосульками. Ее трясло, руки и ноги казалось опустились в колючий снег и мучительно умирали. Сознание блуждало в какой-то ирреальности, пульсируя и сжимаясь, то раздвигая на мгновение пугающую черноту, то ослепляя мучительно-ярким светом. Мир уходил, уплывал от неё исчезая в звенящей пустоте.
Очнувшись в палате на чистых белых простынях и под теплым одеялом, с капельницей в руке, она подняла голову. Женщины, соседки, тихонько беседовали между собой. В палате царила тишина. Откинув одеяло, Ольга обнаружила на провале живота холодную грелку.
– Ожила? – спросила ее соседка, миловидная черноволосая женщина. – Меня Валя зовут. Кто у тебя?
– Мальчик. Четыре шестьсот пятьдесят весом, – разлепив пересохшие губы промолвила Ольга.
– Ничего себе. А я своего в половину твоего еле родила.
– Тоже мальчик?
– Ага. Скоро обед. Кушать хочется, я ведь здесь сутки уже.
– Мне просто очень хочется пить. Принеси водички, а то я привязана, как видишь. Все вены истыкали.
– Мамочки, на кормежку! В палату вкатили орущую на все голоса тележку и стали раздавать детей. Ольге и Валентине детей не принесли. Подошедший вскоре врач объяснил Ольге что ее ребенок сейчас находится на обследовании, и чтобы она не переживала. Ей его обязательно принесут. А пока предложила сцедить уже набухающую грудь в плошку. Подойдя к Валентине, она присела на краешек кровати и, взяв ее за руку, стала уговаривать.
– Может возьмете ребеночка? Хоть один разок покормить, новорожденным необходимо первое материнское молоко, чтобы очистить организм. Он так кричит. Один разочек только.
Валентина не поднимала головы. Врач ушла и Валя, отвернувшись к стене заплакала.
– Кукушка! – донеслось с другого конца палаты.
– Валь, что случилось? – Ольга затормошила соседку.
– Я подписала отказ от ребенка, еще до родов.
– Ты с ума сошла!
– Я не знаю от кого ребенок. Если бы от Паши, то я бы взяла его, он бы меня не бросил. Но у меня был еще один, случайный, за короткое время. Он изнасиловал меня, азер поганый. Я никому об этом не рассказывала. Я не знаю, что мне делать.
– Покорми хотя бы раз, узнаешь на кого он похож. Паша то у тебя русский?
– Да. Боюсь я. Им только покорми, говорят это их способ. Только женщина прижмет к груди, попробуй потом оторвать. Знаю я эти хитрости.
– Валька, какая же ты дура! Я вот своего еще не видела, а уже с ума схожу. Как он там?
Соседка пролежала до вечера под тяжёлыми взглядами женщин, так и не повернулась, даже ужинать не стала. Утром, проснувшись, Ольга не обнаружила женщину. Вскоре привезли малышей. Валя стояла у двери и последнего малыша из каталки поднесли ей. Она присела на кровать, обнажила грудь и сунула в рот ребенку. Тот с причмокиванием всосался в набухший сосок. Она гладила его по голове, улыбалась, прижималась губами к кудрявой иссиня-черной головке малыша.
– Какой же он красивый! Сыночек мой. – Малыш насосавшись откинул головку и уснул, все еще держа на уголке рта сочащийся молоком сосок. Когда пришли за детьми, Валя, прижав к груди своего малыша, кричала на всю палату.
– Не отдам, вы его мне не вернете! – персонал едва мог ее уговорить, пообещав, что ребенок никуда не денется. Малыша едва смогли оторвать от заливавшейся слезами женщины. Через пару дней ее выписали из Роддома. Белка принесла ей одеяльце и комплект пеленок, ничего своего у женщины не было.
– Валя, ты только не теряйся. Обязательно приходи в гости.
– Обещаю, подруга. Спасибо тебе за поддержку. Мы же еще и соседи, я ведь живу на соседней улице. Придем с Аркашкой. Он все-таки не Пашкин, он мой!
На следующий день к Ольге подошла врач, чтобы успокоить женщину, которая уже теряла всякое терпение увидеть своего малыша. На вопрос, который мучил Ольгу все это время, она ответила:
– Жив твой малыш, завтра принесут. Только не пугайся, он в гипсе. При родах была сломана ключица.
Палата каждый день обновлялась, одни уходили, другие появлялись. Рожениц долго не держали. Пару дней и домой.
На четвертый день после родов, услышав по коридору кричащую каталку с ребятней, Ольга выглянула в коридор. С десяток малышей, повёрнутых на один бочок, уложенных в рядочек, катили к палате. Один из них был на голову больше всех остальных и кричал громким басом. Она сразу же узнала его. Прижав к груди и обнаружив шину на плече, она не поверила и попыталась развернуть сверток чтобы убедиться, что с ним, кроме этой повязки, все в порядке. Убедившись, что малыш цел, она прижала его к груди. Теплый мокрый ротик жадно сосал. Молоко уже на второй день лилось из ее груди ручьем, приходилось подкладывать полотенце, чтобы не испачкать сорочку. Плошка, которую давали для сцеживания молока у нее была полнее всех. Соседки шутили, что она прокормит всю ораву больницы. Теперь она могла сказать, что для такого богатыря как ее сын, опустошавший грудь, будет еще маловато.
Через десять дней их выписали. Белка пришла ее встречать одна. Вечером девчата хотели поздравить Олю, но Белка всех выставила в коридор, плохая примета, мол, показывать детей посторонним, по крайней мере – месяц. С чего вдруг она стала верить в приметы?
(Продолжение следует)