Баба Рая, согбенная жизнью, была похожа на саксаул. Лицо у неё, маленькой мышки полёвки. Когда-то голубые глаза, выцвели до бледной серости. И когда она шла из Тараски(так называют продуктовый магазин), авоська с немудрёным скарбом, почти касалась земли. Говорят, что в молодости она была красивой. Но после того, как муж, обмыв с мужиками премию, замёрз, не дойдя всего пару домов до своего, её скрутило. Очень переживала. Да и муж особо не пил. А в этот раз видать перебрал. Хоронили его, как водится, всей улицей. Помогали с похоронами и поминками. Но, хочешь не хочешь, а жизнь продолжается. Сына надо было растить. Да и огород покоя не давал. Сын Валерка рос, после восьмого класса в училище поступил, на авто-слесаря. Закончил. Потом армия. Вернулся, работать устроился в авто-парк, при хлебозаводе. Потом пить начал. Так и жила Баба Рая с непутевым сыном. Дома его почти никогда не было. Разве только, когда он пьяный, отсыпался в своей коморке, где царил вечный, как Валерик говорил, деловой беспорядок. Все остальное время он гонял на стареньком Восходе, вместе с такими же непутёвыми, как и он сам, дружками. Но, как говорят-пришла беда, отворяй ворота. Валерка с друзьями заспорил, опять же, по пьяни, кто быстрей от газораздатки, до угла улицы с весенним названием 8-е Марта домчит. Ну и домчал. Головой в телеграфный столб влетел. Сразу насмерть.
Как сына не стало, Баба Рая совсем зачахла. Огород забросила. Ходить стала ели-ели. А после и вовсе перестала. Мы ей за хлебом да молоком в магазин бегали. А она нас конфетами угощала. Подушечками. Дом без хозяина, а Валера, когда трезвый, рукастый был, тоже загнулся. Врос в землю почти по самые окна. Дверь перекосилась. Дядь Саша, друга моего Саньки, отец, правил ее много раз, но дверь не слушалась, кривилась, видно чуяла скорую кончину.
В конце августа, я вернулся в Харьков. Первого сентября идти в школу, в шестой класс.
А когда звонил бабушкам, на ноябрьские, узнал, что Баба Рая умерла. Не выдержала одиночества.