Фарос и Листопада (роман).
Глава 10. Беды ненавидят одиночество.
Если, помимо родителей, ты не безразличен ещё кому-либо, то всё не так уж плохо.
=
Как-то раз в одной душевной кампании за кружкой пива я посетовал:
- Время-то как бежит… Три года прошло со того дня, как мы собирались вместе, а как будто всё было вчера...
Мои собеседники в ответ согласно закивали головами. Попили ещё пивка, посидели.
- В тот день ты, Тюлькин, у меня денег занял, - неожиданно вспомнил приятель. - Когда долг вернёшь?
- Через три дня, - тяжело вздохнул я, почувствовав, что на этот раз отговорки не сработают и придётся платить.
Друг поморщился, словно не пива пригубил, а свежевыжатого лимонного сока:
- Целых три дня?! Да ты с ума сошёл!!
Всё правильно: досадная стремительность времени, несправедливо перекладываемая нами на ближайшее будущее, осознаётся, лишь когда само время безвозвратно ушло в небытие.
=
Последний день «на гражданке» Борис Коршунов вспоминал часто; а вот традиционного «мальчишника», где он «оттягивался» с товарищами, словно не было.
Полгода службы - срок немаленький; да и к чему, казалось бы, ворошить события минувших месяцев? Но память Бориса листала книгу армейской жизни постоянно, назойливо, и её первую страницу почему-то всегда занимали проводы.
…Отец шёл, гордо расправив плечи; мама выглядела спокойной, но платка из рук не выпускала. Замыкали «делегацию» сам призывник и его друзья.
До железнодорожной станции добирались пешком, хотя городской транспорт работал как обычно. Шутили.
На перроне стали прощаться. Только в эту минуту все осознали: расставание будет долгим - всё серьёзно, всё по-настоящему.
Большинство призывников уже усадили в вагоны, друзья Бориса нетерпеливо поёживались на ветру, а родители, как будто не чувствуя холода, медлили, чего-то ждали. Наконец, отец попросил друзей сына отойти немного в сторону, огляделся и приглушённым голосом сказал:
- Борис, мы с мамой специально тянем с прощанием - хотим предупредить: из армии тебя будет ждать кое-кто.
- Кто?
- Одна девушка. Завидую молодости - мне бы твои годы… Возможно, она влюблена в тебя ещё со школы.
- Вы с мамой её видели?
- Да, свёл один добрый старичок... Девушка произвела на нас неплохое впечатление: у неё чистая речь, красивые, можно сказать, безупречные черты лица. Вежливая. Мы даже пожалели, что живём не в XIX-м веке, когда родители сами выбирали детям их половину.
- Как её зовут?
- Она просила не говорить.
- Забавно: я рассчитывал, что со своей девушкой познакомлю вас сам. Между прочим, она нарушает традицию: влюблённая должна лично провожать своего суженого в армию.
- Она не нарушает традицию.
- Но я не вижу безупречных лиц.
- Девушка недалеко, в толпе провожающих. И, не исключаю, придёт сюда же - на вокзал - после окончания твоей службы. Во всяком случае, обещала. Но на перроне слишком много народа, не стоит терять время на её поиски… С тобой хочет попрощаться мама.
Евгения крепко поцеловала сына, поправила длинные, непослушные волосы у него на голове.
- У меня к тебе две просьбы, Боря. Во время службы никогда не забывай о нас, родителях. Пока родители и дети помнят друг о друге, с ними ничего не случается. Мы станем твоими ангелами-хранителями, а ты - нашим. Ты взял с собой наши фотографии?
- Не взял. Но это мелочи, мама: поверь, забыть вас с папой за два года я не смогу даже при большом желании. А какая вторая просьба?
- Мало помнить друг о друге - люди способны на чудеса только тогда, когда их сердца не ожесточены. Ты едешь в армию - пожалуйста, не обижай там никого: в противном случае волшебная сила нашего родительского благословения и твои возможности помочь нам будут утрачены.
В составе призывной команды Борис Коршунов добирался до пункта назначения несколько суток. Воинская часть, куда его направили, находилась на Дальнем Востоке; более того - в непроходимой тайге.
- В тридцати километрах от ближайшего населённого пункта, - как бы мимоходом ошарашил молодёжь сопровождающий майор.
- А побеги у вас случаются? - поинтересовался кто-то.
- Только не побеги, а дезертирство - мы всё-таки не в зоне служим, а в армии. Сами убедитесь: разве можно отсюда уйти? Ещё вопросы?
Будто в подтверждение слов офицера, машина с трудом преодолела дорожную колдобину.
- А если военнослужащий получит приказ срочно куда-нибудь выехать? Как он этот приказ выполнит, если из части невозможно выехать из-за плохой дороги?
Офицера вопрос врасплох не застал:
- Приказы, молодой человек, надо выполнять любой ценой - на то они и приказы. Но зато глухая тайга - лучшее место для несения службы, уж вы мне поверьте. Случись война, в таком месте враг вас уж точно не найдёт.
По приезде на место молодых ознакомили с частью. Если, к примеру, в Москве или другом крупном городе на небольшой стоянке машины едва находят свободное пространство, то здесь сравнительно не большой парк грузовиков располагался на огромной территории. Недалеко от казармы находилась столовая, далее - штаб, котельная с длинной трубой…
Все дома были заботливо огорожены колючей проволокой; лишь сама казарма словно «стеснялась» стальной защиты. Этот недостаток сильно бросался в глаза, но давал ясно понять, какой объект для начальства является важным, а какой - не очень.
В казарменном помещении с громким названием «Комната для занятий личного состава» стоял телевизор, висела чёрная ученическая доска, в углу хранились географические карты - ни дать ни взять, типичный школьный класс. И хотя офицеры называли комнату «красным уголком», сути это не меняло. Жаль: никакой взрослой жизни, - сделал вывод Борис, - из школы в школу попал…
Но отличие от школьного класса всё же нашлось: под потолком висела небольшая православная икона какого-то святого с грустными глазами.
- Это покровитель армии, - похвастался знанием дела один из сержантов. - Раньше тут висели портреты членов политбюро.
Правда, как зовут святого на иконе и кто такие члены политбюро, не объяснил.
- А где солдаты заряжают мобильники? - спросил Коршунов, не представляющий себе жизни без «игрушки с дисплеем».
- Мужайся, рядовой, - хохотнул сержант, и его слова показались Борису кощунственными, - личный мобильник здесь - предмет запрещённый.
Часть стояла на возвышенности - куда ни глянь, в глаза бросались только куски тёмно-зелёного леса, изрезанные ручьями да оврагами. Если ко всему выше описанному окружению добавить простую, бесхитростную пищу, а также редкое появление женщин, место службы весьма напоминало монастырь религиозных отшельников.
Однако почувствовать себя в полной мере монахами солдатам не давала связь с «большой землёй». Её обеспечивали письма, которые, надо отдать должное почте, ходили бесперебойно.
Борису Коршунову нравилось наблюдать за тем, как солдаты читают послания. Кто-то, едва развернув конверт, начинал цитировать строчки, в которых описывались похождения друзей. Кто-то предпочитал уединиться с конвертом в руках; при этом не подпускал к себе никого ближе, чем на метр. Если же к читающему неосторожно приближался товарищ, последний тотчас же получал в свой адрес упрёк типа: «Почему через плечо заглядываешь? Читай своё письмо - в чужое не лезь!»
Некоторые, развернув послание, бледнели и кусали губу.
Глядя на молодых людей - весёлых и печальных, стеснительных и заводных - трудно было понять, о чём они думают. И только ночью, когда казарма засыпала, в стриженых головах оживали мальчишки, соскучившиеся по мягкой домашней кровати и маминым рукам.
«Ночное представление», как его называли в роте, обычно начиналось часов в двенадцать. Мёртвую тишину взрывали альты и баритоны. Пели, надо сказать, «так себе», чуть фальшиво. За ариями следовали монологи. Во сне солдаты «удирали от милиции», плакали, спорили, признавались в симпатиях к девочкам… Отговорившись вволю, человек внезапно замолкал и засыпал. Теперь уже до подъёма.
Правда, сослуживцев мало интересовало пение и разговоры «ни о чём» - «хорошим тоном» считалось, когда спящий выдавал свежий анекдот. Когда утром дневальный со смехом рассказывал обо всём сослуживцу, «автор», конечно, всё отрицал... Боже мой, как новобранцу хотелось скрыть свои чувства за маской невозмутимости!
Посылки, как и письма, тоже радовали, но по-особому. Месяцы службы отучили Бориса от прежней еды. Поэтому небольшие отрезы полукопчёной колбасы, сладости и прочие съедобные вещи, на которые в другое время он не обратил бы внимания, вызывали вкусы, казавшиеся уже навсегда утраченными.
Однажды прибыла посылка, приуроченная к его дню рождения; и не с чем-нибудь, а с любимым ванильным печеньем. Не подозревая подвоха, наш герой съел несколько штук, как вдруг почувствовал головокружение, словно перед этим выпил рюмку вина… Борис спешно написал родителям о «подозрительном продукте» - в сознании вертелась единственная мысль: как бы не отравились мама с отцом. Но очередное послание из дома расставило всё по местам: печенье оказалось не простым, а подарочным, пропитанным коньяком.
Это наше упущение, признались родители, второпях не обратили внимания на состав продукта. Впредь будем внимательнее. А ты никому не говори об этом, особенно начальству… К счастью, начальство по поводу «пьяного подарка» осталось в неведении; вот только сослуживцы, с которыми Борис успел поделиться, никак не желали забывать о необычном печенье, поднимающем настроение, и всё интересовались, не придёт ли новая посылка.
Вот в таких мелочах, если не считать нарядов, ежедневных занятий и изнурительных марш-бросков по тайге, пролетели шесть месяцев службы. Впереди маячили долгие полтора года.
=
Наши с Борисом Коршуновым адреса похожи, только дома разные, а почтальон, очевидно, осмотрелся - и однажды в моём ящике оказалось чужое письмо с Дальнего Востока.
В творческой среде я человек не очень известный, но сюжеты от почитателей и рукописи графоманов получаю регулярно. Это-то меня и сбило с толку - вскрыв конверт, я принял его за очередной опус начинающего писателя.
Прочитал, отметил хороший стиль письма, немного взгрустнул. И вдруг понял, что вторгся на запретную территорию!
Посыпать голову пеплом не стал - пошёл с письмом к Коршуновым. Попросил прощения, покаялся за невольную оплошность. Людьми хозяева оказались интеллигентными, великодушными - грех мне отпустили. Пригласили на чашку чая. Собственно, таким вот странным способом мы и познакомились.
Раньше я не любил ходить по гостям: то ли стеснялся, то ли одиночество ставил выше дружбы - но Коршуновы упорно, по капле, выжали из меня остатки затворничества. В дом к новым друзьям я мог зайти в любое время, попросить о любом одолжении, задать любой вопрос. Родители Бориса много рассказывали мне о сыне, иногда зачитывали строки из его писем.
Оставаться равнодушным к солдатским посланиям я не мог - придя домой, вспоминал собственные годы службы и не на шутку сердился: кто выдумал учреждение под названием «армия»? По какому праву она вносит коррективы в святое представление человека о добре и чести?.. Кто придумал странные «правила игры в войнушку»? Почему так повелось, что если солдат служит Родине, то обязательно должен делать это в жуткой дали от родных? Слова «Родина» и «родные» - сами по себе родственники, их делить нельзя!.. В армии вчерашние школьники становятся свидетелями бескорыстного самопожертвования и циничной подлости; трогательной привязанности и ледяного равнодушия. Только в армии их научат по-настоящему, без притворства, рыдать от смеха и плакать с улыбкой на губах. Но как тяжело мужчине перестраиваться, какие он испытывает мучения! Человек в армии даже внешне заметно меняется!
Однако спустя некоторое время, я остывал и осознавал, что не во всём был прав… Герой нашего времени - молодой человек, акселерат и скейтбордист - стал как-то уж очень опасливо поглядывать на жизненные трудности. Если «совсем прижимает», спрятаться за женскую юбку считает в порядке вещей. Но скажите, положа руку на сердце, какой из женщины защитник! Разве она способна отвести опасность одних воинственных мужчин от других?.. А кроме того, перед нами женщины «квиты» - они познают муки рождения; а сильный пол - разве он, в свою очередь, не обязан хоть что-то из себя «выродить»? Как знать, не сила ль воли, собранная в кулак, порождает внутри мужчины нового человека?
Разговоры с Коршуновыми всякий раз производили на меня впечатление, удивляли: откуда родители знают подробности службы Бориса? Ведь, как правило, сыновья не распространяются о некоторых вещах, которые им приходится переживать в армии.
К тому же Сергей и Евгения были довольно откровенны со мной. Слишком откровенны. Рассказывая о Борисе, они словно боялись что-то забыть, торопились.
Родительские эмоции я списывал на обычное волнение. И, как оказалось, ошибся...
=
Бориса Коршунова стала охватывать непонятная озабоченность. Временами ему казалось, будто в голову вселился солдат, который только и ждёт команду «Тревога! В ружьё!». «Странный гость», обретший столь же странный приют, чувствовал себя на новом месте уверенно и, следуя командам вполне реальных командиров, без всякой жалости изгонял из своего хозяина мягкотелость и сентиментальность. Мир за воротами войсковой части представлялся уже иным: мелким, эгоистичным.
Борис невзлюбил зеркало: жёсткие, внезапно обострившиеся черты лица с чужими глазами пугали. Человек не узнавал в себе самого себя!
…Через полгода службы, в середине апреля, пришло очередное письмо от родителей.
Последние хвалились:
«…Папа «прописался» в своём кабинете. Ходит серьёзный, сосредоточенный; что-то беспрестанно ищет в своих «умных» книгах, иногда делает записи. Обещает «через годик-другой» сенсацию. Интересно, какую по счёту…».
«…Наша мама наметила себе новую цель в жизни: позавчера она заявила, что отказывается выглядеть старомодно. Покрасила волосы в светлые тона, купила вазу. Насчёт вазы намёк понял с ходу - заполнил цветами до отказа…»
Иронизировали:
«…Папа пропадает в Ретро-Клубе целыми днями. Сейчас вот сидим с ним за столом, пишем письмо и вместе придумываем, как сделать, чтобы семья, главой которой он всё ещё является, привлекала бы его больше клуба».
«…Мама не расстаётся с твоей фотографией, сын. Может смотреть на тебя часами! Если так будет продолжаться, приревную её к тебе, честное слово…»
Делали неловкие признания:
«…В последнее время мы ощутили охоту к перемене мест. Но если откровенно, путешественники из нас «никакие», просто мы стали чаще болеть - простуды замучили. Страстно мечтаем подлечиться в каком-нибудь южном санатории…».
Ободряли:
«Знаем, тебе сейчас тяжело, но, поверь, мы ни на минуту не забываем о нашем сыне».
Строка про «тяжесть» насторожила: откуда родители знают о трудностях? Вроде бы я им ничего такого не писал.
«…А ещё о тебе не забывает твоя подруга. Беспокойная: приходит к нам в гости, интересуется твоей службой и твоим здоровьем».
Борис усмехнулся: опять эта известная неизвестная… Затем осмотрелся, нет ли кого рядом; подошёл к зеркалу, висящему в солдатской бытовке, одной рукой стянул с головы шапку, а другой - небрежно «поправил волосы».
В своё время это был его коронный номер в школе: когда-то тёмно-каштановая шевелюра собирала, словно рыбацкие сети, богатый улов восхищённых девичьих глаз. Но сейчас из зазеркалья на Бориса таращилось типичное солдатское лицо с заспанными, чуть воспалёнными веками и стрижка, короткая, местами неровная - дело рук батальонного парикмахера. Смешно: какой девушке всё это может понравиться?
- Рядовой Коршунов! Дежурство сдал - значит можно ходить без дела? - послышался вдруг окрик сержанта. - За день солдат обязан посмотреть на себя в зеркало два раза: по получению команды «подъём» и команды «отбой»; в середине дня солдату достаточно видеть лица своих товарищей. На благоустройство территории бегом - арш!..
Взвод Коршунова ещё с утра был направлен на ремонт подъездного пути возле КПП. Солдат взял в каптёрке лопату и поплёлся к товарищам. Впереди уже показались несколько человек с ломиками и носилками, прапорщик, командовавший всей этой дружной бригадой, как вдруг Борис явственно почувствовал непонятное, странное прикосновение к плечу; потом кто-то невидимый потянул его за рукав. Молодой человек остановился в нерешительности и, не в силах стряхнуть с себя наваждение, свернул в лес.
Некоторое время шёл, не оглядываясь. Едва заметная, узкая тропинка, «зажатая» между застойной болотной водой с одной стороны и непроходимыми, острыми, как пики, зарослями ельника с другой, не позволяла сделать даже шаг в сторону.
Тропинка петляла: то вела в глубину леса, то поворачивала обратно. В конце концов, она вывела Бориса на уютную, солнечную поляну с диковатым, берёзовым пеньком в центре. Несмотря на весеннюю прохладу, на расстоянии десятка метров вокруг расстилался ковёр необычайно густой травы. Пение птиц завораживало.
- Здравствуй!
От одного произнесённого слова всё вокруг мгновенно смолкло. Через секунду потревоженная серая утка, прячущаяся в кустах, бросилась наутёк, шумно захлопала крыльями. Борис же, готов был поклясться, что рта не раскрывал.
=
- Рядовой Коршунов! Где пропадаем? Командир ждёт своего подчинённого полчаса - не стыдно? Чего улыбаешься?
- Виноват, товарищ прапорщик - живот заболел, пришлось в лес свернуть.
- Живот, говоришь? М-да… Взвод пупки надрывает, а живот болит у Коршунова. Неувязка получается, устав его бди. Между прочим, два года назад один солдат тоже решил «до леску» сходить, так еле нашли потом. Заблудился, да ещё вдобавок болотным газом надышался. Про какую-то поляну всё рвался рассказывать, про голоса…
- И что с ним стало?
- Окончательно с катушек съехал. Ты пойми, не может старший по званию, каким бы он умным ни был, за всех думать - солдат должен включать собственную голову и почаще… Ладно, забыли про лес. Слушай, Коршунов, не в службу, а в дружбу. Вот какое дело… Семья моя будущая «под вопросом» - не могу себе подобрать достойной женщины. Друзья смеются: совсем ты, прапорщик, скис, устав тебя бди. А недавно приятель звонит мне и сообщает: радуйся, нашёл я тебе невесту - красивая, интеллигентная, замужем не была, говорит красиво, складно - заслушаешься; проживает в твоём родном Хабаровске; тебя знает давно и влюблена по уши; жди от неё письмо… Через неделю с приятелем снова созвонился. Что-то долго, говорю, письмо моя невестушка пишет. Так, может, мне самому ей написать? Друг рассмеялся и говорит: стеснительной барышня оказалась - дай о себе знать сам; про чувства там всякие в письме напиши, о высоких материях, стихи... И адресок дал, конечно. Так вот, я тут хотел было письмецо набросать, да ничего у меня не вышло: словарного запаса маловато, устав его бди. А ты парнишка неглупый. Помоги - в долгу не останусь.
- Есть помочь. Скажите, как зовут вашу невесту, сколько ей лет. Какой у неё цвет волос и глаз?
- Погоди-погоди, друг мне об этом не рассказывал.
- Это плохо: трудно писать женщине, которую раньше никогда не видел.
- Согласен. Слушай, рядовой, а ты напиши «моей» так, как обычно «своей» пишешь. Потом я поправлю - и все дела. У тебя ведь есть подруга?
- Не знаю…
- Что значит «не знаю»?
- Как вам сказать…
- Договаривай уж. Не выдам - ты моё слово знаешь.
- Понимаете, товарищ прапорщик, со слов родителей, вроде бы и есть одна девушка, но почему-то не пишет мне писем. И я решил: родители её выдумали. Чтоб служба казалась мне веселей.
- О-о… Получается, наши судьбы, Коршунов, схожи. Как две простреленные мишени. Только моя мишень чуть лучше выглядит.
- Почему лучше?
- Как почему? Моя невеста существует, устав её бди, а твоя «под большим вопросом». Теперь понятно?
- Так точно. Товарищ прапорщик, скажите: а когда друг первый раз сообщил вам о невесте?
- Дай вспомнить… Ну да, точно: первого апреля. А почему спросил?..
=
От внимания командира роды не могло ускользнуть одно обстоятельство: за последнее время рядовой Коршунов стал как-то собраннее, спокойнее. Чересчур старательно не выслуживался, но и не ныл по каждому поводу; приказы выполнял вдумчиво, с пониманием, научился мастерски рассказывать анекдоты.
- Способный, - отмечал про себя комбат. - Душа коллектива - армии такие нужны. Может, предложить ему сверхсрочную? Только бы его проклятая «дедовщина» не испортила.
Пока «верхи» решали важные вопросы, в молодом подразделении, где служил Борис, появились проблемы: тридцать солдат, которые раньше держались скромно, неожиданно разделились на группы и стали «выяснять отношения». Вроде бы мирно жили, друг друга не трогали - и вдруг ни с того ни с сего начали ссориться. Правда, об истинных причинах ссор не догадывались лишь новички из новичков - приближался день посвящения в старослужащие.
Первые месяцы пребывания в армии вчерашних мальчишек объединяла неведомая сила …бессилия. Да, пожалуй, это сравнение здесь было бы более всего уместно. Когда-то успешные, неотразимые, а ныне нерасторопные, растерянные. Интеллектуалы, обнаружившие, что играют по странным правилам, в которых верх одерживает отнюдь не самый умный. Гордые, честолюбивые, аристократичные без малейшей возможности вызвать на дуэль своего обидчика… Что делать, трудности и лишенья, рассказы о которых «на гражданке» воспринимались как детские страшилки, оказались настоящими.
Желанная цель стать старослужащими подстёгивала «молодых», не давала согнуться. Заветная дата посвящения в «деды» приближалась; вначале счёт шёл на недели, потом на дни и, наконец, на часы…
=
Я не знаю, как именно Бориса Коршунова принимали в старослужащие. Могу лишь предположить, исходя из воспоминаний о собственной службе.
Вообще, моё описание солдатской жизни значительно выиграло бы, если б я подробно описал несколько подобных обрядов. Но не горю таким желанием: во-первых, все они разные, а во-вторых, мягко говоря, не всегда гуманные. К тому же одни люди, уже прошедшие через подобное «чистилище», обвинят меня в том, что я «приукрашиваю»; другие - в нагнетании страхов. Лично у меня после «обряда посвящения» сутки болело мягкое место; данное обстоятельство не позволяло мне занимать стул больше пяти минут.
Но, странное дело, неутихающая боль не причиняла мне страданий - скорее наоборот! Спросите, как это можно объяснить? Для человека, не отдавшего часть своей жизни казарме, объяснить невозможно. К примеру, вы можете представить себе ссадину, вызывающую умиление? А окрыляющий синяк?
=
В мае 2004 года воинская часть Коршунова пополнилась партией новобранцев.
Удивительно, как меняются люди! Солдаты, которые призывались вместе с Борисом, ещё недавно скромные, готовые разбиться в лепёшку ради «дедов», приняли новеньких как врагов, захваченных в плен. С теми же, кому предстояло скорое увольнение, напротив, подружились, словно не было от последних бесчисленных тумаков «за дело» и «просто так»!
Глядя на остальных, Борис уже не гладил свою форму, не вскакивал, словно ошпаренный, по утрам, не натирал до блеска полы в казарме. Как и все, учил уму-разуму «молодых» - кое-кому пришлось даже втолковывать в голову права старослужащего с помощью кулака. Но «по полной программе» с новичками предпочитал не связываться, тем более что от «учителей» и так не было отбоя.
Старые проблемы как-то разом пропали - будто их и не существовало никогда. Служба пошла сама собой, без усилий. Но Борису хотелось чего-то нового, необычного, и тогда он вспомнил про «волшебную поляну».
Холодным октябрьским днём ему удалось незаметно улизнуть из казармы. Добрался не сразу - отчего-то долго плутал. Когда, наконец, посреди кустов узнал ту самую тропинку, растерялся: всё неприветливо, чуждо. Пройдя метров пятьдесят, остановился: дорогу решительно преградили две лежащие на земле ели. Ещё некоторое время Борис стоял, не зная как поступить. Холодная, ветреная погода всё решила за него, прогнав обратно в казарму.
Солдатские будни продолжались. Но хорошее настроение стало редким гостем, а если и появлялось, бодрое, приподнятое, через минуту могло испортиться ни с того ни с сего. Иногда наступало самое неприятное: тело с ног до головы охватывало невыразимо гадкое, препротивное безразличие к себе.
В феврале перестали приходить письма из дома. Правда, ранее родители предупреждали, что собираются «куда-нибудь поближе к тёплому морю», просили не беспокоиться. Но период молчания подозрительно затянулся.
Как-то раз Борис, будучи дежурным по роте, зашёл в «красный уголок». Казарма безмолвствовала: личный состав роты вывезли на учения, а дневальный «отсыпал» положенное ему время.
«Почему от родителей перестали приходить письма? У меня такое чувство, будто в этом виноват я. Нет, надо сейчас же, не сходя с места, написать им, узнать, не случилось ли чего».
…Бумага, ручка, конверт на столе. Борис на секунду задумался, затем решительно взялся за письмо.
Здравствуйте, мама и папа. Давно не получал от вас ни строчки, беспокоюсь о вашем здоровье. Напишите подробнее, как живёте, о чём думаете. Кажется, вы мечтали съездить на юг?
Хочу сказать несколько слов о девушке, которая ждёт меня из армии. Я подумал и пришёл к твёрдому выводу: девушки не существует. Признайтесь, родители, вы её выдумали, чтобы служба не казалась вашему сыну непосильной.
Чем буду заниматься дома, не знаю - никаких планов. Пребываю, если так можно выразиться, в расслабленном состоянии духа.
Клянчить знания считаю делом низким, поэтому в ВУЗ или ещё куда-либо поступать не стану - за два года я прошёл хорошую школу жизни и не представляю, чему меня можно научить. Сам кого угодно научу уму-разуму.
Успех в будущей карьере представляется мне делом несложным. Трудности, ошибки, происки недругов - всё это выдумки тех, кто ни на что не способен.
Когда приеду, вы меня не узнаете: я стал увереннее в себе, жёстче; решения научился принимать быстро, с полуоборота. Во всяком случае, искоренил в себе вредную привычку «жевать». И вообще, я убеждён: неразрешимых проблем на свете не существует.
Слышал, будто командир батальона хотел предложить мне остаться на сверхсрочную службу - а это квартира, высокая зарплата, внеочередное звание старшины - но, видно, раздумал. Тем лучше: ждите меня в конце мая или в начале июня. Закатим пир, погуляем.
Коршунов оторвался от письма: что-то отвлекало, мешало сосредоточиться. Казалось, рядом стоит некто и наблюдает через плечо.
Борис осмотрелся - никого, показалось; но взгляд почему-то остановил на иконе. Удивительно, за год и девять месяцев службы он ни разу не всматривался в глаза этого грустного человека под золочёным окладом. Всё мельком, всё на ходу.
«А глаза-то у него вовсе не холодные. Даже знакомые. Где я их мог видеть? Да нет, этого не может быть… Мама?»
В сердце неприятно кольнуло - Борис ахнул от досады. Он вдруг понял, что совершил ужасную вещь: забыл лица своих верных ангелов-хранителей!
=
Лишь в середине апреля от родителей пришло письмо. Борис торопливо разорвал конверт, из которого выпала фотография мамы и отца.
Снимок сразу же озадачил: он был чёрно-белым, почти любительским, причём, неважного качества. Родители сфотографировались в саду, держась за руки, посреди деревьев с очень крупными непонятными плодами. Скромная одежда без единого намёка на моду. У мамы почему-то снова тёмные волосы…
Почерк проглядывался папин - как всегда, ровный, без единой помарки.
Здравствуй, сынок. С того дня, как мы не виделись, прошло больше года. Твоё желание увидеть нас мы с радостью выполняем - посылаем фотографию. За качество не ругай: делать лучше здесь пока не научились.
За нас не волнуйся - мы живём хорошо, ни в чём не ощущаем нужды. Не хватает только одного: тебя.
Когда родители слишком чувствительны, это плохо: эмоции мешают, заставляют ошибаться; поэтому позволь дать тебе несколько «холодных», «трезвых» советов.
Совет первый. Человек не может существовать без мечты. Ставь перед собой цель - даже самую невероятную; а поставив - иди к ней. Но чтобы твоя мечта не превратилась в мечтательство, в своём стремлении достичь заветной цели заставь себя беспрекословно подчиняться самому себе.
Второй совет. Ты не сможешь обойтись без знаний. В книгах есть ответы на все вопросы, но главным твоим учебником должны стать люди. Не стесняйся людей - стесняйся своей стеснительности.
Третье. Научись с достоинством переносить упрёки невежд и насмешки завистников - их будет гораздо больше, чем восторженных отзывов.
И ещё. Можешь забыть обо всех предыдущих советах, но, сделай одолжение, никогда, не обольщайся кажущейся простотой решения - выработай в себе привычку думать всякий раз, прежде чем что-то предпринимать.
Вот мы и закончили... Извини, сын, если наши советы показались тебе слишком нравоучительными.
Ещё раз повторяем, за нас не волнуйся: мы спокойны, мы совершенно спокойны.
Не забывающие тебя родители.
=
Старший сержант Коршунов держал в руках извещение и не верил глазам.
Уважаемый Борис Сергеевич. С прискорбием сообщаем о том, что Ваши родители: Сергей и Евгения Коршуновы - погибли в авиакатастрофе, происшедшей 4 февраля 2005 года над Красным морем.
Поиски, в том числе с нашим участием, продолжались два месяца. К сожалению, самолёт и люди не обнаружены. Вывод о гибели Ваших родителей МЧС сделало на основании отчёта авиакомпании о билетах, ранее приобретённых пассажирами рейса.
Примите от нас соболезнование.
За более подробной информацией обратитесь в Главное управление МЧС РФ по Кировской области или войдите на официальный сайт министерства http://www.mchs.gov.ru.
До увольнения из армии оставался ещё месяц, но начальство посоветовалось и благоразумно отпустило срочника на все четыре стороны.
Борис ехал пять суток, и каждая остановка казалось ему вечностью.
Вот город, в котором он не был целых два года… Знакомая с детства улица примеряла на себе первый весенний наряд... Потом вдали показалась крыша родного дома...
Последний квартал давался с трудом - в голове мутило…
Местные мальчишки, занятые дворовым футболом, громко спорили, пересёк мяч линию, прочерченную между двумя кирпичами-штангами или нет, как вдруг разом, словно по команде, примолкли. В свою очередь, взрослые, очевидно, не привыкшие к воскресному спокойствию за окном, с любопытством высунули головы. Мёртвая тишина окутала двор. Борису стало ясно: гибель родителей - правда, и никто не выйдет его встречать.
С трудом поднявшись на пятый этаж, он увидел соседа.
- Прости, Борис Сергеевич, возьми свои письма - с февраля их никто не читал. Хозяева просили меня присмотреть за квартирой, пока не вернутся с юга: почту забирать, цветы поливать… Ключи вот дали… Я, признаться, прибирался не каждую неделю, но насчёт чужих, в смысле ночёвки, слово держал - не пускал никого. К сожалению, телефон за неуплату отключили - придётся тебе похлопотать. А вообще, заходи в любое время.
Борис открыл дверь и осторожно вошёл в дом. Несмотря на солнце, припекавшее за окнами, стены отдавали холодной пустотой.
Он застонал и, сжав от бессилия кулаки, упал на диван…
=
…Чья-то ладонь мягко скользит по коротким, стриженым волосам. Рядом мама.
- Здравствуй, Боря. Ты был расстроен, и я подумала, почему бы не помочь тебе уснуть? Как в старые, добрые времена. Ну как, отдохнул?
- Здравствуй, мама… Спасибо... Я рад, что с тобой всё в порядке. Сегодня ты какая-то особенная: совсем не похожа на себя. Словно снишься мне. Где папа?
- Он сейчас занят… А ты возмужал, окреп; какие большие мускулы - весь в отца. Мы не виделись лишь месяц, а кажется, прошла целая вечность.
- Нет, ты путаешь, мама - последний раз мы виделись полтора года назад.
Мама улыбается:
- Месяц назад ты держал в руках наше с папой письмо. Последнее, с фотографией. Вспомнил? Потом тебя послали помочь товарищам ремонтировать дорогу. По пути ты свернул в лес…
- Постой, откуда тебе это известно? Ах да, конечно, я задал глупый вопрос: мой знакомый земляк демобилизовался раньше положенного срока; перед отъездом я кое-что ему рассказал, дал свой адрес… Извини, не сообразил. Но всё это мелочи, мама. Скажи лучше, почему вы с папой так долго не писали? Если не брать в расчёт последнее письмо с фотографией, от вас не было весточки почти три месяца.
- Там, где мы сейчас живём, почему-то нет ни почты, ни телеграфа, ни телефонной станции.
- Но вам как-то удалось отправить последнее письмо.
- Прости, сын, мы его не писали.
- Не может быть - я узнал папин почерк.
- Честное слово не писали. Но безумно хотели это сделать - и, наверное, произошло чудо.
- Но ведь у каждого события должно быть какое-то разумное объяснение.
- Не у каждого, сынок. Причины настоящих чудес неисповедимы - в них можно только верить или не верить. В здешнем санатории почему-то не приветствуются контакты родителей с детьми, поэтому мы с папой пошли в местную церковь и стали молить всевышнего, чтобы он выполнил нашу просьбу о письме - других у нас не было.
- Скажи, мама, как называется ваш санаторий? Мне не терпится узнать, где располагается местность, в которой родителям не дают встречаться с детьми.
- Вообще-то путёвку мы брали в Египет.
- А на самом деле куда вас доставили?
- Точно не знаем. Мы долго искали вывеску дома отдыха - не нашли; стали у соседей выяснять - так те тоже «не в курсе». Начальство попряталось, а обслуживающий персонал, видимо, получил инструкцию держать язык за зубами.
- Тогда хотя бы опиши это место, а я попробую поискать в интернете.
- Это город. Местных жителей тысяч сорок или пятьдесят; отдыхающие в основном европейцы, и их гораздо больше, чем местных. Природа живописна: море, бесконечные пляжи; есть сады и поля для гольфа. В городских парках растут персики, яблоки, груши, виноград. Плоды крупные; мы их пробовали - фрукты очень сладкие, сочные, буквально тают во рту. Имеется спорткомплекс. Тому, кого одолела жара, менеджеры предлагают горные туры. Мы тоже сходили в горы - остались довольны. В магазинах есть всё, цены очень низкие. Мы с папой уже давно, лет двадцать, строили планы съездить в подобное райское место, да всё как-то не получалось. Ну что ещё сказать… Мы заключили, что курорт ориентирован на пожилых, так как детей и молодых людей до тридцати сравнительно мало. Зато много иностранцев. Откуда только сюда ни приезжают - скоро мы научимся говорить на всех языках мира. How do you do?
- Из России тоже есть?
- Конечно. В основном отдыхающие едут с Севера или из глубинки. Многие никогда не видели моря. Оказывается, взрослым дядькам дай только волю поплескаться в морской воде. Как мало некоторым нужно для счастья…
- Мама, скажи: на каком транспорте вы сюда добрались?
- Вначале самолётом; затем два часа автобусом.
- Подозрительного ничего не заметили?
- Воздушный рейс был ночным, поэтому все пассажиры - в том числе и мы с папой - спали. Сели удачно. Пересадку на автобус помню смутно: голова болела - очень устала в самолёте. Между прочим, многие из пассажиров, которые летели тем же рейсом, сейчас отдыхают вместе с нами. Хотя, находясь уже здесь, на курорте, мы с папой отметили для себя одну странность…
- Какую? Это важно.
- Так, ерунда... Когда нас разбудили при подлёте к аэропорту, оказалось, что нам обоим приснился одинаковый сон. Будто мы, взявшись за руки, парим над морем. Я никогда раньше не слышала, чтобы двум людям в одно и то же время снился одинаковый сон…
- Скажи, мама, что я могу сделать для тебя и папы?
- Хочешь нам помочь? Спасибо, конечно, но тут и так неплохо. Обслуживание замечательное, много свободного времени. Все курортники вежливые, обходительные…
- Я не об этом - мне хотелось бы быстрее забрать вас домой. Может, мне приехать?
- Хм-хм… Подожди, не торопись, сынок, дай нам время. Не знаю, как тебе объяснить… У нас с папой возникли кое-какие подозрения… Как мать я бы не советовала тебе сюда ехать. Юным людям, вроде тебя, в этом санатории неуютно - а ты ещё так молод.
- Но без вас я скучаю…
- Я тоже. Глядя на тебя, мне кажется, будто мой сын вдруг осиротел… Ты огорчён? Не вешай носа: сегодня мы открыли прекрасную возможность разговаривать друг с другом. Наше первое заочное свидание произошло в прошлом году, в апреле, когда я увидела тебя сидящим перед зеркалом с письмом в руках. Видение было слабеньким, словно во сне, но я успела почувствовать: моему сыну трудно. Затем ты вышел из казармы, и я попросила тебя свернуть в лес…
- Точно, я свернул в лес - кто-то тянул меня за рукав!
- Недалеко от вашей части, среди сосен и елей, находится необычная поляна. Через неё проходит энергетическая зона.
- Энергетическая зона?
- Да. Без особой причины ходить туда нежелательно: можно заболеть … Вот так, на небольшой лесной поляне, урывками, от случая к случаю, мы и общались с тобой многие месяцы.
- А я-то думал, что просто говорю с самим собой.
- К сожалению, в начале осени что-то не заладилось, словно невидимая ниточка оборвалась... Однако сегодня я попыталась вновь связаться с тобой - и, как видишь, мне это удалось. Видимо, дело не только в энергетических зонах.
Я знаю, в мой рассказ очень трудно поверить, но мне нечего добавить... Знаешь, один мудрец сказал: «Близкие люди обладают привилегией перед всеми остальными: правом беспокойства». Родительской интуицией всё это называется, материнской проницательностью или как-то по-другому - разве важно? Самое главное, мы с папой нашли тебя, и с сегодняшнего дня ты снова можешь рассчитывать на нас...
=
Борис очнулся, словно кто-то толкнул его в бок. В сердцах отбросил от себя мокрую подушку. Встал с дивана, включил свет.
За окном властвовала ночь. Встреча с мамой оказалась сном, всего лишь обычным сном!
Рядом, на диване, валялись его же собственные письма, отправленные накануне, тщательно заклеенные.
Борис яростно вывернул содержимое одного из конвертов, пробежался по строчкам.
«Здравствуйте, мама и папа. Давно не получал от вас вестей, беспокоюсь о вашем здоровье. Напишите подробнее, как живёте, о чём думаете».
Снова присел на диван. Повернулся, взглянул на себя в зеркало. На него смотрело чужое, озлобленное лицо.
- Теперь-то ты понял, как «живут» твои родители? - съязвил зеркальный двойник. - Отправляя каждое письмо, ты тщательно заклеивал его от любопытных глаз. Вот только надо ли это делать, если посылаешь письма самому себе?
Борис промолчал. Затем достал последнее письмо с фотографией.
- Не мни - «посоветовал» тот, в «зазеркалье». - И не выкидывай ничего. Выкинешь - посмертный архив уже не сделаешь.
- Прекрати свои штучки! - взорвался Борис. - Если не замолчишь, через минуту превратишься в груду битого стекла.
- Ну ладно, пошутить уж нельзя… Что делать-то собираешься?
- Я думаю.
- Он думает. Какая глупость!
- Это не глупость. Последнее письмо - самое странное из тех, что мне приходилось получать. Обычно родители рассказывали о здоровье, о событиях в доме; а тут появляются советы на будущее. Словно завещание… Слушай, сделай одолжение: отвали.
Мысли в голове путались:
«Итак, 4 февраля произошла ночная авиакатастрофа над Красным морем. А вот последнее письмо. Если судить по штемпелю на конверте, родители отправили его 26 марта 2005 года. Но как такое может быть? Выходит, я получил привет с того света?!»
Бумага выпала из дрожащих рук Бориса Коршунова и тихо спланировала куда-то под диван…
=
Моё почтение, уважаемый товарищ писатель. Привет Вам шлёт Ваш старый знакомый Прокопыч - пен-фрэнд, как сейчас говорят.
Когда Вы проходите по двору нашего дома, соседи, сидящие на лавочке, улыбаются, указывают на Вас пальцем и называют Андреем. Если бы данное имя относилось к любому другому человеку, я сделал бы вывод: прохожего зовут Андреем. Но поскольку Вы писатель, уверен: «Андрей» - не имя, а Ваш литературный псевдоним. Согласитесь, писатель без псевдонима - это как двор без дворника. А за незнание настоящего имени заранее прошу прощения.
Конечно, я мог бы просто прийти к Вам домой и поговорить с глазу на глаз, тем более что наши пятиэтажки рядом. Но слова со временем могут забыться, а рассказ, изложенный на бумаге, останется надолго и, возможно, войдёт в какую-нибудь книгу.
Хочу поведать об одном загадочном случае.
В феврале месяце этого года в авиационной катастрофе погибли мои соседи: Сергей и Евгения Коршуновы, царствие им небесное. Правда, тел спасатели так и не нашли.
Коршунов - младший, Борис, проходящий на тот момент службу в армии, получил извещение о гибели родителей с большим опозданием: лишь в апреле. Демобилизовавшись, паренёк вернулся домой, закрылся в собственной квартире.
Дверь никому не открывал и не показывался на глаза.
Девять дней спустя после возвращения молодого человека, мы, обеспокоенные соседи, попытались с ним поговорить. Собрались на площадке пятого этажа - позвонили, постучались; но нам вновь никто не открыл. Тогда мы вызвали милицию.
Ключи от входной двери принёс Феодосий Сигизмундович, сосед, живущий рядом, и которому хозяева перед отъездом доверили присматривать за комнатными растениями. Войдя в квартиру, мы убедились: она пуста!
По словам Феодосия, все вещи остались нетронутыми. Правда, кое-кто утверждал, что исчезло вино, которые Коршуновы держали в доме для гостей.
Вообще, четыре года назад, в 2001-м, Бориска уже уходил из дома; но он тогда с друзьями поспорил: дескать, сможет целый месяц обойтись без отца и мамки - однако тут, как мне показалось, всё обстоит серьёзнее, нежели ранее.
Знаете, я чрезвычайно сожалею, что во всём нашем доме не живёт хоть один суенос. В словарях такое слово не ищите: это я данное слово изобрёл:
«Суенос - разновидность хомосапиенса, которая суёт свой нос, куда надо и не надо. Питание: всеяден, но предпочтение отдаёт свежей информации; в бескормицу довольствуется скудными слухами. Основные орудия труда: записная книжка, фотоаппарат, видеокамера. Особенности физиологии: отменная память, обострённые слух и зрение. Легко приспосабливается к изменению дневного образа жизни на ночной. Вынослив: грубое обращение к себе переносит стойко».
Повторюсь, если бы в доме проживал хоть один суенос, мы распутали бы этот клубок давно.
Хотя, если честно, я терпеть не могу тех, кто вмешивается в чужие дела. Например, в Вашем, уважаемый товарищ «Андрей», доме живёт семья видного учёного Александра Журве. В 1988 году он допустил большой промах: согласился на газетное интервью. Эх, если бы Сашок знал, что в среде журналистов 99 процентов - отпетые суеносы!
Когда я прочитал статью некоего Андрея Тюлькина - Вашего тёзки - о Журве, то посочувствовал учёному и его семье. Ибо если следовать словарям, журналист облил уважаемых людей… хм-хм… «водой с пищевыми отходами после мытья посуды».
Впрочем, всё это известно каждому школяру, а теперь послушайте, чего ещё никто не знает.
Я человек крайне не равнодушный к чужой беде, и после того как милиция, опечатав квартиру Коршуновых, уехала, решил понаблюдать за освободившейся жилплощадью. Не может быть, чтобы целая квартира просто так, без причины стояла пустой!
Решил: в дневное время за квартирой присматривать не стоит - соседи и без меня всё увидят; надо дежурить по ночам, когда темно.
Запасся в магазине новым блокнотиком, чтобы фиксировать всех входящих в дом и выходящих. В кустах спрятал видеокамеру.
На всякий случай привлёк к хорошему делу свою подругу - она у меня музыкант отменного слуха.
Несколько ночей мы дежурили во дворе. Прогулки под луной выдались просто чудные: тишина, свежий воздух. Но мимо заветного окна проходить мы не забывали. Для конспирации целовались.
И когда мы приготовились в очередной раз изображать влюблённую пару, я боковым зрением заметил лёгкую, едва заметную вспышку света в окне. В ту же секунду по шторам метнулась и исчезла человеческая тень.
Подруга тоже взглянула в окно, но ничего не заметила; это понятно: у музыканта зрение плохое, зачем музыканту зрение… Обстановка требовала уточнений, есть кто в квартире или нет.
Мы поднялись на пятый этаж, и моя подружка, приложив ухо к двери, прислушалась. По её утверждению, из квартиры доносилось три голоса: два мужских и один женский. Первый, мужской, принадлежал молодому человеку, а два других - людям «в возрасте». Я тоже напряг слух, прислонился к двери, но как ушами ни шевелил, ничего не услышал.
В милицию мы обратиться не решились. Потом дежурили ещё несколько дней, вернее, ночей, однако ничего подозрительного не обнаружили. Ну разве что, красивая девушка пару раз приходила, глядела на окна и кого-то безуспешно высматривала. Но посторонняя красотка не в счёт - главное, в пустой квартире кто-то ходил! И это зафиксировала наружная видеокамера!
Если Вас, уважаемый товарищ «Андрей», заинтересует эта детективная история, милости прошу ко мне в гости. Если надумаете зайти, не перепутайте квартиры - моя значится под номером 6.
Заодно поясните нам, неучёным людям, признала ли современная наука существование духов и привидений.
P.S. Простите ради бога. Когда я уже почти вкладывал письмо в конверт, пришла весточка от Бориски Коршунова! Феодосий Сигизмундович, живущий на верхней площадке, нашёл в почтовом ящике ключи и записку, ему, собственно, и адресованную.
На мой вопрос Феодосию: «Почему же вы, уважаемый, до сих пор эти улики не отнесли в милицию?» - я услышал такие слова:
- Сам ты хрен старый! И метёшь хреново…
А на предложение выйти и обсудить новые обстоятельства в деле, получил отказ:
- Пошёл вон! От алкоголика и слышу…
Ну и так далее… Я потом этого соседа с редким именем несколько раз просил показать мне записку, но тот аргументировал свою позицию следующим образом:
- Что ты, что баба твоя, скрипачка… Сколько тут живу, только и ждёте, как бы в грязном белье порыться! В чужие дела лезете! Выслеживаете, вынюхиваете, снимаете, записываете! Суёте носы свои, куда не просят!!
Конечно, когда я соседу принёс 250 граммов самогона, он стал реагировать на меня адекватно и с радостью отдал бумагу. Так что не подумайте, товарищ писатель, будто она досталось мне легко. Вот это странное послание:
Уважаемый Феодосий Сигизмундович.
Кланяюсь Вам за заботу о моём доме. Если не сочтёте данный труд обременительным, продолжайте начатое дело и дальше. Дом, как человек, нуждается в заботливом друге; к Вам же он давно привык, и более преданного товарища ему не найти.
А чтобы Ваши заботы были оценены по достоинству, можете сдать квартиру каким-нибудь постояльцам; а деньгами, за вычетом коммунальных расходов, распоряжайтесь по своему усмотрению.
И ещё… Забудьте о моём существовании. Моё внезапное исчезновение вызвано не спором, каковой имел место несколько лет назад. Всё гораздо серьёзнее. Вы даже представить себе не можете, насколько.
Обычная жизнь - это два больших этапа: вначале идёт эйфория, за эйфорией - трагедия.
Пусть мне возразят: нельзя отчаиваться, обязательно наступит лучшая пора, Бог всё поменяет местами... Хотелось бы на это надеяться, но не знаю, не уверен… Мой второй, грустный, этап только-только начался, поэтому не спрашивайте, когда я вернусь. Да и вернусь ли, так как даты, на которую выпадет заветная перемена в моей жизни, кажется, не знает даже сам Господь.
Родственников в городе у меня нет; возможно, я о них просто не знаю. Но не ищите их, не тратьте время: когда узнают о пустующей квартире, сами разыщутся.
Кажется, всё.
Да, чуть не забыл… Передайте Прокопычу: пусть не маячит под моими окнами и не предпринимает попыток найти меня: это совершенно бесполезно.
Заранее благодарен. Ваш Борис Коршунов.
=
- Антоний, почему ты печален?
- Прости, отец, я пытаюсь понять причины твоих бесчисленных военных побед. Ни одного проигранного сражения! В наши дни тебе удалось невероятное.
Фарос смущён, но вида не подаёт:
- А не рановато ли подростку знать взрослые тайны?
- Нет-нет, не рано - мне уже шестнадцать. Хочу добывать славу собственными руками, ежеминутно упиваться ей и не делиться ни с кем… Ты дашь мне свою великую армию, а я предприму победоносный поход и провозглашу великие идеалы. Вспомни, отец, год назад наша армия блестяще выиграла бой. Здесь, за этим самым столом, собрались ты и твои помощники. С каким воодушевлением вы праздновали! Ты держал птицу удачи в своих крепких руках…
Молодой человек увлечён, не может остановиться. Речь его всё более горяча и эмоциональна:
- Люди слепы и не видят дальше собственного носа… Я сделаю их будущее счастливым… Представь, на земле исчезнут слёзы…
- Ага, я, наконец, понял твои намерения, - произносит Фарос, - ты собираешься запретить людям плакать.
Антоний, ещё минуту назад возбуждённый, с блеском в глазах, меняется в лице и печально опускает голову.
- Прости, отец. И забудь - я сказал глупость. После таких признаний ты уже никогда не выдашь секрет своих побед.
Фарос встаёт со стула и медленно прохаживается по комнате. Потом оборачивается, смотрит на Антония:
- Ты неправ, мой мальчик. Я готов ответить на твой вопрос. Но не пожалеешь ли ты об услышанном?
Молодой человек вскакивает со своего места. Почти кричит:
- Клянусь, не пожалею!
В ответ Фарос продолжает испытующе смотреть на сына. Тихий вздох. Негромкие слова отца словно разрезают воздух:
- Слушай меня внимательно, сын. Представь такую ситуацию. Ты участвовал в нескольких сражениях и все до единого проиграл. Почему?
Причина твоих поражений - вражеская армия, честолюбивая, опытная, хорошо вооружённая.
Кто стоит во главе вражеского войска? А вот и их предводитель. Он выходит вперёд, слезает с коня, снимает доспехи, открывает лицо...
Что же ты видишь? Перед тобой человек, как две капли воды похожий на тебя! Близнец? Двойник? О нет: просто всё это время ты сражался не с врагом, а с самим собой!
Теперь посмотрим, из кого состоит вражеское войско. Гляди во все глаза, не отворачивайся. Ты удивлён: среди воинов противника многие из тех, кто бился вместе с тобой плечом к плечу!
И как называется эта странная армия? Имя ей - «ТВОЁ ПРОШЛОЕ».
Прошлое - это кучка карьеристов, которые захватили власть в твоём войске, навязывая ему заведомо ущербную тактику и дурную стратегию. Удивительно, в то время как враги убивают твоих подданных, этим людям всё равно! Одна-две победы - и звуки свирели, звон монет им более по душе, чем призывы боевого горна! Так откажись от услуг таких вояк.
Прошлое - это закостенелые традиции и привычки. Они убивают желание учиться на собственных ошибках. Так от чего бы ты предпочёл отказаться: от традиций с привычками или всё-таки от будущих ошибок?
Прошлое - это сказки, льстивые легенды, небылицы, угнетающие твой разум. Подумай о своём здоровье - откажись от «отравы» под названием «слава». Если твоё имя станет восприниматься у всех как синоним Бога, то откажись и от своего имени!
- Постой, отец, как можно так говорить? Ты сам учил: чтобы понять настоящее, надо изучать прошлое!
- А я и не говорил, что прошлое не надо изучать. Наоборот!
Лицо Фароса меняется: губы бледнеют, кулаки сжимаются.
- Каждый день я скрупулёзно изучаю историю вдоль и поперёк. От корки до корки. До основания. До головной боли. Увидев как-то раз поздно ночью меня за школьной лавкой с учебником истории в руках, один мой подданный в сердцах бросил: «Ты сумасшедший!»… С точки зрения этих людей, на редкость точное определение. Во всём, что касается прошлого, я настоящий умопомешанный!
У сумасшедших сильны навязчивые мысли. В моей голове часто проскальзывает одна и та же сцена. Я в небольшом перелеске; впереди огромное бескрайнее поле, по которому безнаказанно разгуливает вражеское войско. Почему-то я знаю - это ПРОШЛОЕ. Я подкатываю новые пушки, заряжаю сухим огненным песком, целюсь, стреляю. Прямое попадание ядра в ставку их надменного главаря. Браво!.. Пойми, Антоний, мы обречены учиться у прошлого - больше не у кого, но жить с ним в абсолютном мире, значит, убить будущее.
Сын напуган: кажется, он действительно жалеет о том, что завёл этот разговор. Но постепенно голос Фароса становится мягче, уже не слышно прежних решительных ноток:
- Да, ты верно подметил, сын: мы с помощниками почти целый день ликовали по поводу громкой победы. Но ты не слышал мою речь перед военачальниками на второй день после битвы.
- Что же ты сказал?
Я сказал так:
- Друзья, довольно фанфар. Не берите греха на душу - отпустите птицу удачи на волю, не присваивайте себе того, на что у вас нет прав. Любая битва, после того как на ней поставлена победная точка, принадлежит не вам, а истории...