Фреска «Русская армия в Париже». Храм Хрисанфа и Дарии,
Ипатьевский Свято-Троицкий монастырь. Кострома.
Год 1814…
Российские войска вступили в Париж…
В свете сегодняшней оголтелой информационной компании, предпринятой «объединённой Европой», полной неприязни, страха и даже – ненависти к России, интересно ещё разок вспомнить о тех достопамятных событиях, не столь уж и удалённых от нас.
Наверное, показательным было удивительное миролюбие в поведении российских войск в Париже 1814 года, такое непохожее на поведение интервентов в России и на Руси во все века.
Сам император Александр выступил гарантом сохранности столицы Франции, жизней и достоинства её граждан.
А 6 декабря 1812 года кумир французов, для которого не имели значения даже жизни его соотечественников, позорно бежал, бросив умирать оставшихся соратников, которых сам же привел на погибель.
Сражение за Париж 30 марта 1814 года стоило жизни более чем 8 тысячам солдат армии союзников: из них более 6 тысяч были русскими солдатами. Оно «поставило точку» в недолговечной истории империи Наполеона. Уже через несколько дней французский император под давлением своих маршалов отрекся от престола, и величие французской нации «приказало долго жить».
Увы, этим числом количество жертв в «сражении за Париж» не исчерпывалось: сам город начинал разбивать и сердца военных, огрубевшие в тяготах воинских будней.
На следующий день после взятия Парижа открылись все правительственные учреждения, заработала почта, банки принимали вклады и выдавали деньги. Французам было разрешено выезжать по своему желанию из города и въезжать в него.
Утром на улице было много российских офицеров и солдат, разглядывающих городские достопримечательности.
Вот какой запомнилась парижская жизнь артиллерийскому офицеру Илье Тимофеевичу Радожицкому: «Если мы останавливались для каких-нибудь расспросов, то французы друг перед другом предупреждали нас своими ответами, обступали, с любопытством рассматривали и едва верили, чтобы русские могли говорить с ними их языком. Милые француженки, выглядывая из окон, кивали нам головками и улыбались. Парижане, воображая русских, по описанию своих патриотов, варварами, питающимися человеческим мясом, а казаков - бородатыми циклопами, чрезвычайно удивились, увидевши российскую гвардию, и в ней красавцев-офицеров, щеголей, не уступающих, как в ловкости, так в гибкости языка и степени образования, первейшим па-рижским франтам… Тут же, в толпе мужчин, не стыдились тесниться разряженные щегольски француженки, которые глазками приманивали к себе нашу молодежь, а не понимающих этого больно щипали... Но как у нас карманы были пусты, то мы не покушались зайти ни в одну ресторацию; зато гвардейские офицеры наши, вкусив всю сладость жизни в Пале-Рояле, оставили там знатную контрибуцию».
Вот как вспоминал о взятии Парижа генерал Муравьев-Карский: «Войска занялись несколько грабежом и достали славных вин, которых и мне довелось отведать; но сим более промышляли пруссаки. Русские не имели столько воли и занимались во всю ночь чисткою амуниции, дабы вступить на другой день в параде в город. К утру лагерь наш был наполнен парижанами, особливо парижанками, которые приходили продавать водку a boire la goutte, и промышляли... Наши солдаты скоро стали называть водку берлагутом, полагая, что это слово есть настоящий перевод сивухи на французском языке. Вино красное они называли вайном и говорили, что оно гораздо хуже нашего зелена вина. Любовныя хождения назывались у них ТРИКТРАК, и с сим словом достигали они исполнения своих желаний».
Интересно, что, хотя в толпе парижан распространялись призывы к сопротивлению союзникам, они не находили отклика. Один француз, протиснувшийся через толпу к Александру, заявил: «Мы уже давно ждали прибытия Вашего Величества!» На это император ответил: «Я пришел бы к вам ранее, но меня задержала храбрость ваших войск». Слова Александра передавались из уст в уста и быстро разнеслись среди парижан, вызвав бурю восторга.
Союзникам чудилось, что видят удивительный сон: восторгу парижан, казалось, не было конца. Сотни людей теснились вокруг Александра, целовали все, до чего могли дотянуться: его коня, одежду, сапоги. Женщины хватались за его шпоры, а некоторые цеплялись за хвост его лошади. Александр терпеливо сносил все эти действия.
Молодой француз Карл де Розоар набрался смелости и сказал российскому императору: «Удивляюсь Вам, Государь! Вы с ласкою дозволяете приближаться к Вам каждому гражданину».
«Это обязанность государей», — ответил Александр I.
Часть французов бросилась к статуе Наполеона на Вандомской площади, чтобы разрушить её, но Александр намекнул на то, что это нежелательно. Намек был понят, а приставленный караул и вовсе охладил горячие головы.
Немного позже, 8 апреля, она была аккуратно демонтирована и увезена. К вечеру на улицах появилось большое количество женщин очень древней профессии. Хотя, по мнению одного автора, многие из них выражали разочарование чинным поведением союзных офицеров, в кавалерах недостатка явно не было.
Небезынтересно будет упомянуть и о следующем историческом факте: мирное пребывание русской армии в Париже пагубно сказалось не только на офицерском, но и на рядовом её составе. Армия теряла солдат с интенсивностью боевых столкновений - только это были уже столкновения не с вооруженным захватчиком, а с реалиями мирной парижской жизни, представляющейся такой соблазнительной и обеспеченной. Срабатывал «синдром туриста» на отдыхе, которому место праздного времяпровождения рисуется в красках «земного рая».
… А впереди солдатам грозило возвращение в «родные пенаты», к своему “доброму барину” и нелёгкой крестьянской доле.
Происходило то, чего еще недавно, в суворовские времена, невозможно было представить!
Из русской армии, находившейся во Франции, регулярно дезертировали вчерашние победители Наполеона и освободители Европы - солдаты и унтер-офицеры, не пожелавшие возвращаться в прежнюю барскую зависимость на родине, которая предстояла им по окончанию войны.
Аскетические «идеалы Отчизны и Веры» не выдерживали конкуренции с французскими булочками; уже подвыветрившийся дух Суворовского патриотизма («Мы русские – с нами Бог! Слава, слава, слава!») под натиском наглядной агитации из французских готических декораций и наполеоновского ампира стал материализовываться во вполне вещественные франки и сантимы.
«И всюду меркантильный дух», - царил здесь, по меткому замечанию А.С. Пушкина.
Дезертиров с радостью принимали в хозяйство благодарные французские крестьяне, освобожденные от деспотии Бонапарта… а вернее – крестьянки, так как многие хозяйства из-за непрекращающихся войн просто лишились мужских рук. Под ружьё во Франции во время наполеоновских войн было поставлено до 2 миллионов человек (по некоторым данным)!
Война унесла сотни и сотни тысяч жизней французских крестьян и горожан.
И вчерашние освободители Европы добровольно устремились обрабатывать «жертв диктатуры Бонапартизма» и окучивать французских вдов... или, вполне возможно, пополняли армию парижских клошаров...
Кстати, Жорж Сименон, знаменитый французский писатель и автор детективно-психологических романов о полицейском комиссаре Мегрэ, был потомком простого русского солдата Семёнова!
По злой иронии судьбы, в 1815 году победоносная русская армия возвращалась на родину под надзором военной полиции, дабы сократить количество дезертиров!
Ах, сколько же вас, зачарованных Монмартром и багетом, продолжая эту традицию преклонения перед Парижем, дезертировало и в «лихие 90-е» двадцатого века! Надеюсь, немногие из вас пополнили армии современных парижских клошаров, приодетых в «желтые жилеты»...
Как это ни удивительно, и в России наступило время, когда побежденный Бонапарт получил свою долю пиетета у великодушных победителей… – да-да, тот самый великий завоеватель, образ которого я никогда бы не разместил в галерее портретов благородных полководцев прошлого.
Приведу отрывок из «Путешествия в Россию» Теофиля Готье - отрывок, в котором описан парадокс российской «наполеономании». И, безусловно, объяснение тому следует искать не в достоинствах завоевателя, а в благородстве самих его победителей. Теофиль Готье описывает недавно отстроенный Большой Кремлевский дворец: «Можно себе представить, даже если я не буду вдаваться в подробности, роскошь обстановки парадных зал. Благодаря огромным денежным затратам здесь собрано все, на что способны нынешние расточительство и роскошь, и ничто не напоминает очаровательного московского стиля. Это, впрочем, было уже предопределено стилем самого здания дворца. Но меня потрясла одна вещь: в конце последней комнаты я очутился лицом к лицу с бледным призраком из белого мрамора в парадной одежде с устремленными на меня большими неподвижными глазами и склоненной в раздумье головой римского кесаря. Наполеон в Москве, во дворце царя! Я не ожидал такой встречи!».
Разгадка такова: при отступлении из Москвы скульптурный портрет французского авантюрьера работы Дени Антуана Шодэ был просто забыт в Кремле!
Так Наполеон стал узником победившей его России; и поныне эта статуя находится в Москве в музее «Бородинская панорама».
А в Париже многочисленные же туристы, разглядывающие помпезное захоронение «французского божка» в соборе Дома инвалидов с удивлением узнают, что доступный взорам первый из шести гробов, в которых покоится прах Бонапарта, оказывается даром именно русского императора Николая I Павловича...
Мы, возможно, уже свыклись с западноевропейским неуважением не только к нашей, но и вообще – к чуждой им культуре, с их нежеланием согласиться на равноправное существование разных мнений и народов… Нам хорошо знакомо принижение ими ценности чужой, не «англо-саксонской» жизни… Всё, называемое ныне «политикой двойных стандартов», - как было свойственно «европейской передовой мысли» в прошлом, так и сохраняется по сей день!
Даже в стихотворении Байрона, адресованном Наполеону, смертельному врагу, тирану и узурпатору Европы, посягнувшему на мировое доминирование Великобритании (но зато - просвещённому европейцу!), я усматриваю пренебрежение к России: «Вот башни полудикие Москвы…».
И ничего иного ожидать не приходится, тем более, что Российская империя, переориентировав на себя полчища Наполеона, спасла от гибели Великобританию. Вот уж чего оправившийся от испуга и уязвлённый «мировой гегемон XIX века» простить «полудикой Москве» никогда не сможет!