Жюльену Аполлотенцеву нравилось жить на краюхе света, где всё всем до лампочки Эдисона.
Непризнанный исповедник человеческого заповедника в Бруклине и зловещая шахматная фигура на разложенной им в кухне любимой доске он был непопулярно известен на лестничной клетке пятого этажа забитой вентиляционной системой мозгов, чреватых непредвиденными обстоятельствами.
Его непростиранный лозунг "Жребий брошен на произвол судьбы, жеребцы заржали" приводил умельцев соседей в недоумение идентичное вправлению африканской грыжи планеты в жанре бурлеска.
С этой позиции можно и чёрные революционные массы рассматривать как народное средство лечения побелевшей от страха буржуазии, поговаривали они между собой, озираясь, на время, летящее к сожалению не бумерангом.
Но всклокоченному склочнику Аполлотенцеву удавалось чесать лён языком, на деньги, отпущенные расточительным правительством на развитие ханжества, сохраняя видимый нейтралитет.
В этом ему помогала поразительная черта - умение поставить живой товар на место при разбалансированной нервной системе, сопровождаемой сахарным чаепитием индо-цейлонской заварухи.
Жюль смеялся до упаду Римской империи, напоминая супруге: "Не о тебе идёт Речь Посполитая", это меня попросили на нудистском пляже переодется.
Будучи однажды с женой в гражданском разводе, он рассматривал её, потупив глаза исподлобья, не заостряя внимания, как возвращённый товар, который уже не скитался с зачуханными китайцами по улицам в Чайна-таун.
На её ненаглядном примере Аполлотенцев познал продажность, определяющуюся не деньгами, а человеческой натурой.