Глава 16.
- Тебе, наверно, много чего обо мне обсказали. Да, ты всему не верь. Бабы, они, мокрохвостые, и соврут, не дорого возьмут. Хотя, может и не все. Вот, Любка, почему её, так зовут. Вроде бы и возраст хороший, не молодка уж, чай, чтобы Любкой звали, ан нет, как народец прилепил, так и есть…. А за что? Почему так зовут? Вроде бы, все ее любят, за веселый нрав и аккуратность. Бабочка вроде бы и хорошая, приветливая, но, вот прицепилась кличка и все тут… . Любка, да Любка, так и кличут. А она смеется – хочь, пусть чугунком назовуть, токмо бы в печь не сажали. И, что ты с ней поделаешь? А нечего делать, такова, уж уродилась. А в девках, была – огонь, веселая, никому спуску не давала. Ты не смотри, что она маленькая росточком и с горбиком, а какие мужики к ей сватались. Сколь разговоров было из - за ее отказов. А почему, так толком никто и не знает. Так и живет она одна, а с чего это приключилось, так и не знаем. Правда ходил тут один слушок, что был у ей один мужичишко, такой же, как она, маленький и каким – то недостатком, но она так и не пошла за него. А зря. Женское существо, оно в любви нуждается, как все живое, как цветок в горшке, ухаживашь и поливашь, цвететь, а нет - и суда нет. Правда, ничего вечного нет, все, когда – то кончатся. Один уходить, а другой – живеть дальше… - рассуждая, таким образом, дед Макей открывал двери в сени, зажигал керосиновые лампы, и жестами приглашал меня войти в дом.
Дед Макей все это делал легко и уверенно, привычно. И было в этом, что – то притягательно – удивительное, потому, что в нашей обыденной городской жизни такого сложно увидеть, да и оценить тоже. А здесь, как мне, показалось в тот момент, творилась сама жизнь, такая, какая, она есть на самом деле. А может, если, так можно сказать, какая – то невозможная магия, волшебство. И это меня притягивало и завораживало. А скорее всего, все более прозаично, чем мне казалось в тот момент, просто мне на клеточном уровне, моего женского подсознания, понравился именно, этот мужчина, а возраст и место, где это случилось, не важно. Меня тянуло к деду Макею. Я почувствовала в нем силу, широту натуры, доброту и удивительную нежную заботу обо мне, а еще к той, которая была его женой, хотя слово была, в этом контексте не подходило. Он ее любил до сих пор, но его богатая на желанья мужская натура, давала ему такую возможность и желание, понять, что его жена бы огорчилась, узнав, что он один и отказывается от радости жизни.
Я наблюдала за дедом Макеем, а он за мной… . Вдруг он перехватил мой взгляд, и как – то быстро отвел свой в сторону и сказал:
- Ох, как бы, да бы…. Расцвела бы ты у меня, как маков цвет… . Так ведь аль нет? А може, и что получится? Как скажешь? Что думаешь?
Сказал это, как бы в пустоту, как бы промежду прочим, с каким – то тихим, глубоким вздохом, на надежду, и добавил:
- Ну, чего гостья, стоишь в притворе? Заходи гостевать, не боись, не обижу…. Осматривайся. Настасья, была отменной хозяйкой, порядок держала строго, а я его поддерживаю. Счас чайку достану и закусить чего – ни будь.
Дед Макей быстро с проворностью молодой хозяйки отворил заслонку у печи, ухватом вынул большой медный чайник из печи и чугунок, накрытый лепешкой.
- Ну, чего стоишь, сымай пальтецо – то, иди руки мой, а если чего надо, так у нас в тепле, в клете есть все, я потом вынесу, не стесняйся, здоровье дороже, не чего морозиться зря. Это я Настеньку берег, да, видно, не смог уберечь, об чем жалею и очень. Кто знает, кому чего назначено в этой жизни. А ты иди. Там светло. В верхнем углу дощечку выпилил, чтобы не запнулась, и видно было, что надо… - напутствовал меня дед Макей.
Изба у деда Макея была ухоженной, светлой. Окна крашены белой краской. Киот, в восточном углу избы, выглядел нарядно, украшен был яркими бумажными цветами, а в остальном, изба была похожа на избу Любки, за исключением того, что в углу стояла железная кровать с панцирной сеткой и пружинным матрацем, убранная ярким лоскутным одеялом с горкой белоснежных пуховых подушек.
Пока я ходила мыть руки и в клеть, дед Макей накрыл стол к чаю. Он это сделал просто, без всяких разносолов, и сказал:
- Ну, вот, чем Бог послал. Я живу просто, обвыкайся. Давай чайком побалуемся и попотчуемся печеной тыквой. Это очень вкусно. Я ее делаю с яблоками антоновки. Яблоки кислые, душистые, а тыква сладкая, вот и получается вкусно. Положу в чугун, когда печка уже истопилась, часа через два. Тыковка с яблочками выпарится к утру и как мармелад, густая и душистая, если кисло, можно сахарной свеколки добавить. Конфет не надо. Моя Настя, из свеклы сахарной, такие конфетки делала, ни один магазин не устоял бы в соревновании. У нас вкуснее было и полезнее. Любила моя Настенька сладости, и готовить и кушать. Бывало вечером сядем чаевничать, Настенька весь стол уставит яствами. Чего только не придумывала. Баранки с ягодками разными, сладкие ватрушки, крендели, преснушки из простокваши, а уж сушеных и вяленных сладких фруктов и овощей много было всяких. Сидим. Лампа горит, а мы чай пьем и пробуем…. Хорошо. Ну, что манерничаешь, садись, пробуй… - пригласил меня дед Макей.
Мне было хорошо и уютно сидеть за большим столом, накрытым белой скатертью, поверх которой, дед Макей постелил яркую, в меленькие ромашки, клеенку. На столе стояла кованая подставка – тренога под горячие блюда, дабы не испортить скатерть. Н треноге возвышался большой пятилитровый медный чайник. Рядом, на резной деревянной подставочке, стоял чайник поменьше, так называемый – заварной, в нем запаривали травы, для чаепития и чугунок с тыквой. Макей достал большой каравай белого хлеба и стал резать хлеб, прижав каравай к груди. Нож был большим и острым. У него это получилось замечательно. Ломоть получился большим и одновременно ровным. Он положил его на стол и аккуратно поровну разрезал его.
- На ко, тебе половина и мне половина, а коль надо еще, еще отрежу. У нас так полагается. Нельзя зря хлебом разбрасываться, а еще – хлеба" замешиват только баба и печеть она же, а хлеб за столом режеть ейный мужик, как я сейчас отрезал. Он главный, вот и наделяет. Вот я тебя теперь наделил. И пускай простит меня моя Настасья, понравилась ты мне, дюже пришлась по душе, но вижу, что не останешься, ну хочь ночь подари, а?
Я от неожиданности и прямолинейности деда Макея вздрогнула и отвела взгляд от него. Я не знала, что ему ответить. Я была свободна и одна. С мужем развелась. Мужчины у меня не было, а тут такое случилось. Да и через несколько часов идти обратно в автобус. Но, дело даже не в этом, а в том, что мне самой хотелось этого, только вот признаться даже себе самой я боялась. Так уж нас воспитали, что любовь и нежность и сами отношения такого рода неприемлемы и постыдны. Это я сейчас понимаю, что человек родится счастливым младенцем, а потом, он с возрастом набирает комплексов и собственных заморочек, что делает его несчастным, а этого не должно быть.
Пока я лихорадочно соображала, что и как поступить, Макей достал из чугунка еще горячую, и душистую подвяленную тыкву. Полил ее немного медом. Налил горячий травяной чай в кружку и сказал:
- Ну, чего всполошилась. Не бойся, силом, мил не будешь. Посидим. Поговорим. Может, к чему и придем. Давай пить чай, а то уже поздно. Нужно и отдохнуть перед дорогой.
Продолжение следует….