Жизнь без права на вымысел

«Жизнь без права на вымысел» автобиография в рассказах


Собрание рассказов и сочинений И. М, Бондаренко, иллюстрирующих его жизнь.

Главный редактор Слепушкин В. В.
Автор текста И. М. Бондаренко


Оглавление
Моя жизнь…………………………………………………………...…………..…4
Побег………………………………………………………..…………………….18
Смерш……………………………………………………………..………….......27
Предки……………………………………………………………………………32
Зачем? и О чем Интервью с самим собой………………………………………………………..48











© И. М. Бондаренко 2014
© В. В. Слепушкин 2019






Глава №1
«Моя жизнь»






 Я родился в городе Таганроге 22 октября 1927 года на улице Амвросиевской 50, в доме моего деда Тихона Ивановича Путивцева. Мой отец работал на Таганрогском металлургическом заводе, мать-младшая в семье –тринадцатая. Отец работал и учился. Стал электриком, помощником сталевара, секретарем комсомольской организации. Как раз в это время я и родился. Мои родители познакомились в драматическом кружке «Синяя блуза». Мама мечтала стать актрисой, но дедушка Тихон Иванович был человеком глубоко религиозным, он и слышать не хотел о таком «богопротивном занятии». Свое имя Гарри я получил потому, что маме нравился популярный в те годы артист Гарри Пиль, а отец согласился на это имя, имея в виду другого «Гарри» - Гарри Полита генерального секретаря коммунистической партии Англии.
Отца моего послали на учебу в Москву, а когда он вернулся, то стал председателем профкома Таганрогского металлургического завода.
Отец был талантливым человеком. Его речами заслушивались комсомолки и нередко присылали в президиум совсем не «политические» записки, которые иногда обнаруживала в карманах отца моя мама…Он стал секретарем парткома Таганрогского котельного завода, потом секретарем парткома номерного 31-ого (авиационного) завода, инструктором Азово-Черноморского крайкома ВКП(б) и наконец вторым секретарем Таганрогского горкома ВКП(б). Я в это время учился в школе № 10 и мечтал стать капитаном дальнего плавания…
 Но судьба готовила мне и всей моей семье совсем другую участь. 6 декабря 1937 года отец мой Михаил Маркович Бондаренко был по телефону «приглашен» зайти в НКВД на улице Ленинской, пошел туда и не вернулся… Через два часа примерно к нам нагрянули «агалы», как называла их моя мать, энкаведисты… Произвели обыск, ничего не нашли, забрали браунинг-отцу был положен и «Историю гражданской войны», где все еще были фото уже арестованных и расстрелянных маршалов М. Тухачесвкого, Н. Егорова, В. Блюхера.
       Отца сразу перевели в Ростов. Мать туда ездила, чтобы что-нибудь узнать о судьбе отца, но ничего не могла добиться, часами простаивая в длинной очереди к окошечку в Халтуринском переулке. А в августе 1938 года арестовали и мать, меня хотели отправить в детский дом, но, на мое счастье, как раз в это время у нас была моя двоюродная сестра Аня. Ей было 18 лет. Она сказала, что берет меня на воспитание «Вы слишком молоды!» сказали ей. «У Гарика есть бабушка и дедушка…» Экаведисты согласились, только поставили условие, чтобы мы из квартиры выбрались до утра…Всю ночь на тачке мы возили свой неказистый шкарб, так как мать нигде не принимали на работу, и она почти все вещи продала. К счастью, в конце ноября 1938 года мать выпустили с такой вот справкой:
«По постановлению «Особого совещания» при НКВД СССР от 28 октября 1938 года Бондаренко Ксения Тихоновна как «социально опасный элемент» взята под гласный надзор сроком на два года, считая срок со дня вынесения настоящего постановления.»
Об отце мы тоже вскоре получили бумажку, в которой говорилось: Михаил Маркович Бондаренко осужден по статье № 58 на 10 лет без права переписки и выслан в дальние лагеря». Это было ложь! Чтобы закончить эту историю привожу этот документ.
ВОЕННАЯ КОЛЛЕГИЯ ВЕРХОВНОГО СУДА СОЮЗА ССР
28 декабря 1956 года
                СПРАВКА.
       Дело по обвинению Михаила Марковича Бондаренко пересмотрено Военной коллегией Верховного Суда СССР 12 декабря 1956г. Приговор Военной Коллегии от 19 июня 1938 года в отношении Бондаренко М.М по вновь открывшимся обстоятельствам отменен и дело за отсутствием состава преступления прекращено.  Бондаренко М.М. реабилитирован посмертно.
      Председательствующий Судебного состава Военной Коллегии
Верховного Суда СССР полковник юстиции (А .Костромин).»
       ( Отца расстреляли 19 июня 1938 года.)
   Но впереди весь наш народ ждала еще беда великая- ВОЙНА.
       17 октября 1941 года Таганрог был взят дивизией «СС» «АДОЛЬФ ГИТЛЕР». 14 октября танковые части генерала Клейста вышли к Азовскому морю в районе села Приморка и перерезали дорогу на Ростов. Мать до последнего дня работала учетчицей в литейном цехе металлургического завода. При отступлении наших войск все заводы были взорваны. Начался долгий период оккупации, он длился почти два года.
 В 1942 году, когда «блицкриг» - молниеносная война не получилась, гитлеровцы стали вывозить рабочую силу в Германию. Мобилизации подлежали мужчины от 14 лет до 60, женщины от 16 до 55. Мне было 14, матери - 35. Мы не регистрировались на бирже труда. Почему? Идти работать на немцев, а когда придут наши?! Что скажем? «Помог» нам наш сосед, некий Доценко - Дощенко. У него были свои «счеты» с Советской властью, и он сразу пошел на сотрудничество с оккупационными войсками. Он заявил, что «все мы - коммунисты и комсомольцы», от регистрации уклоняемся и т.д. Действительно мои двоюродные братья, дядьки были коммунистами и комсомольцами и воевали на фронте. То, что наш «отец сидит», мы не говорили Сосед наш купил полдома у тети Кати уже перед самой войной и о нас он ничего не знал. Русские полицаи пришли и застали дома только нас с матерью, тетя Катя и Аня пошли в деревню - менять вещи на продукты… (Потом он и их «спровадил» в Германию и занял весь дом.)
Нас с матерью пригнали на биржу труда, там уже формировалась колонна. Одна женщина, работница биржи, узнала мать. Отец и мать были «видной парой» в городе. Она сказала ей:
- Ксеня Тихоновна, скажите немцам, что ваш муж арестован НКВД и сами вы были арестованы и немцы дадут вам хорошую работу тут, в Таганроге. Или на бирже труда или у бургомистра, а может даже в офицерской столовой».
- А когда Михаил вернется, что я ему скажу? - ответила мать.
- Вы там в Германии с Гариком погибнете!
- Но если я так скажу, то значит я признаю, что Михаил - «враг народа»?! Нет! Мы пойдем, как все…Что Бог даст…» Я эти слова запомнил. И еще и я, и мать, как учил нас дед, Бога в неволе вспомним не раз… А пока- этапом 120 километров до Мариуполя. Потом «товарные вагоны» на замке и через две недели нас доставили в город Росток, где на вокзале нас «встречали» вахманы (полицаи) с овчарками. Лагерь, куда мы попали, назывался «Спорт-Паласт» (он был рядом со стадионом), а на работу я был определен в транспортную команду грузчиком, лагерный номер 47704. Мать послали на кухню, где готовилась «баланда» - суп для русских на авиационном заводе «Мариене»…
       Пройдет много лет, когда я смогу приехать в Росток и в полиции, в архиве найду свою «карточку». Там были скупые данные, отпечатки пальцев и фото маленькое.
 Авиационный сборочный завод «Хейнкеля» в Ростоке «Мариене» обслуживало более 15 тысяч человек, две трети из них были иностранные рабочие. Завод занимал огромную территорию на окраине города на берегу залива Варнов. Среди иностранных рабочих были итальянцы, венгры, чехи, голландцы, поляки, бельгийцы, французы. Все они тоже жили в лагерях, но были расконвоированы и только русские находились в охраняемом лагере, носили «на груди» «желтую бляху» с латинской буквой «R», на заводе мы перемещались «свободно», за каждым же не поставишь полицейского. У нас были так называемые «аусвайсы» - пропуска, своеобразный документ. Имя, фамилия, где и кем работает, а внизу красным шрифтом выделено: «Не оставлять без надзора местной полиции». Пройдет время, и эта надпись «поможет» мне попасть на фронт, а матери благополучно вернуться в Таганрог.
Я обещал рассказать «О Времени и о себе». Жизнь каждого человека «вплетена» вовремя, но по-разному. Чтобы понять это надо кое-что вспомнить. Сегодня можно услышать: За что мы положили 27 миллионов в минувшей войне? А теперь немцы живут лучше нас. Если бы они нас «захватили» «тогда», то мы бы жили «как в Европе».
 Как бы мы жили, если бы Гитлер победил? Одно из самых чудовищных преступлений нацизма - Холокост, «окончательное решение еврейского вопроса» - поголовное уничтожение этой нации от мала до велика. Но и русских ждала ужасная участь.
 Когда мы жили еще на улице Ленинской, у меня был товарищ - Марка. Это была бедная еврейская семья. Отца у них не было, мать где-то работала. Мы жили в одном дворе. Марка любил бывать в нашем доме. Это еще при отце... У меня был «свой стол» - «порт», где стояли детские кораблики- линкор «Марат», крейсер «Аврора», миноносцы «Стерегущий» и «Бедовый» …  Марка, как и я, любил играть в войну с этими корабликами.
«Марка! Ты опять селедку ел, пойти помой руки»-говорила моя мать очень чувствительная к запахам. Селедкой питались самые бедные. Когда гитлеровцы захватили Таганрог, Марка, как и сотни, а, может, и тысячи первыми легли в Петрушиной балке, но там много лежит и очень много русских.
       Вообще до войны, что такое «национальность» мы не то, что не знали, но это не имело никакого значения. Еще можно было услышать «хохол» или «кацап», но «жид». Я не помню такого. Так вот, когда мы говорим о потерях в минувшей войне, то надо помнить, что 13 миллионов погибли в Германии в лагерях и на оккупированных территориях. К этому следует добавить еще около миллиона умерших от голода в блокадном Ленинграде. Так что сейчас уже прямо надо вычесть из 27 миллионов «боевых потерь» - 14. Да, немцы потеряли в войне около 9 миллионов, мы больше, но дело не в арифметике. А главное - жили бы мы лучше, если бы победила гитлеровская Германия?…
       Только несколько примеров из собственной жизни. Я уже говорил, в каких условиях содержались русские в Германии, на каком «месте» они были. Ведь завод «Мариене», на котором мы работали, представлял в «миниатюре» «Новую Европу», которую создавал Гитлер. За нами на «Мариене» «шли» поляки. Польша перестала существовать как государство. Было образовано так называемое Генерал - губернаторство, то есть германский наместник, губернатор правил «остатком Польши» и никогда бы это государство больше не существовало в «тысячелетнем рейхе», который строил Гитлер!
Сегодня поляки это забыли, забыли, что за освобождение Польши полегло 500 тысяч наших солдат.
Был такой «Генеральный план Ост». Он есть у меня в документах. Там все расписано, кому, какому народу была уготована какая участь. Русскому народу, уж поверьте, готовилась страшная участь. Была бы Чехия? В Чехии был «Протекторат», тоже германский наместник правил частью Чехии. Но отношение к чехам в Германии было другое. Да, славяне, но все-таки…Чехи имели продовольственные пайки примерно такие же, как немцы в Германии, но их не брали в германскую армию. Словакия, как известно, отделилась от Чехии и воевала на стороне Германии.
Надо напомнить, что в 1941 году на Советский Союз Германия напала вместе со своими союзниками - Венгрией, Хорватией, Италией, Румынией, Финляндией, Болгарией. Испанский диктатор фашист Франко не вступил в войну, но послал на Восточный фронт дивизию добровольцев - «Голубую дивизию», да еще эсэсовские дивизии латышей и эстонцев, повстанческая армия националиста Степана Бандеры из Западной Украины и Западной Белоруссии. Вот если мы прибавим к 9 миллионов немецких потерь потери их
союзников, которые я перечислил, то «арифметика» потерь с одной стороны и с другой уже будет иная.
Вернемся к «новой Европе» Гитлера, в которой я прожил три долгих года. Первые полгода, когда вместо лагеря- бараков нас разместили в бывшем спортивном зале - 1000 двухэтажных нар на первом этаже - большой спортзал- и 300 - на втором - это был просто кошмар. Но не буду я на этом сейчас «зацикливаться», да и вспоминать тяжело, а начну я сразу с «хорошего». Не трудно представить - зал без окон (вверху там какие-то маленькие
оконца были и их закрасили синей краской для маскировки) Тысяча двухэтажных нар. Запах… Мыться-то было негде… Во дворе длинная деревянная уборная… Там обычно ночью и вешались те, кто не выдержал первые полгода. В 4 часа подъем. С собаками, с «гуммами» - резиновыми дубинками (внутри проволока) В 5 - построение. В 6 выгоняют колонну. До авиазавода «Мариене», где мы работали 2 часа «ходу». Рабочий день 12 часов.
На день полагалось 250 грамм хлеба (грубый помол с добавление бурака) и два раза баланда - это «варево» из неочищенной картошки, брюквы, моркови и шпината. ВСЕ! Но перейдем « к хорошему»…
  В феврале 1943 года вся Германия погрузилась в траур. На три дня были закрыты все увеселительные заведения, все немцы надели на рукава траурные повязки. Это был траур по 6 - ой армии генерала Паулюса, погибшей под Сталинградом. Как бы это не показалось парадоксальным, но именно после поражения под Сталинградом для нас, русских в немецких лагерях (а к этому времени мы уже были в стационарном лагере - бараки, проволока, охрана...) так вот нам, русским, было дано «послабление». К 250 граммам хлеба и «баланде» - суп из брюквы, немного моркови, еще меньше картофеля- это ежедневная норма, стали давать на неделю 40 грамм маргарина, 40 грамм «мармелада» (это у них так называлось повидло) и пачку кременчугской махорки - грубо потолченные табачные бодылья.
Причина «улучшения» была простой: В Германии в различных лагерях находилось единовременно более 5 миллионов русских. Надо прибавить сюда поляков более миллиона, да и все остальные «ауслендеры» - французы, голландцы, бельгийцы были ненадежными. Но главную «опасность», конечно, видели в русских- ну-ка 5 миллионов!
А ведь война уже пошла на Запад и гнала немецкую армию русская, советская армия. Германия вынуждена была держать на своей территории так называемую резервную армию, около 2 миллионов для подавления возможных восстаний и выступлений восточных рабов. Несмотря на «улучшение», которое для нас наступило после Сталинграда, именно после Сталинграда на заводе «Мариене» стали складываться группы Сопротивления, которые потом историки назовут Движением Сопротивления в Германии.
 Наш «протест», наше «сопротивление» выражалось по-разному. Исследователь Движения Сопротивления в Германии профессор Янке в статье обо мне написал «О вашей судьбе еще так мало известно.» Эта статья была напечатана в газете «Остзее Цайтунг». Эта крупная газета - центральная Земли Мекленбург, куда входит Росток. В романе «Такая долгая жизнь», который печатался в ГДР, рассказывалось об актах саботажа русских на «Мариене». Но, в общем, это были «мелочи». Я расскажу здесь историю, которую я
впервые рассказал одной крупной немецкой газете только в 1988 году. Почему? Об этом позже.
 В 1943 году меня «приставили» работать на передвижной электрокран. На нем уже работали два француза - военнопленных: Эдуард и Эммануэль. Эдуард был унтер - офицером, гражданская профессия - учитель. Эммануэль-рабочий, пекарь из Парижа. Эдуард был стопроцентным сторонником генерала Де Голля, который с остатками разбитой французской армии эвакуировался в Англию. Там была создана так называемая «Сражающаяся Франция». Эммануэль был левых взглядов, входил в Народный фронт», но теперь, в войну, оба они были деголлевцами.
       Первой крупной воздушной бомбардировке Росток подвергся еще в апреле 1942 года, но заводы Хейнкеля не пострадали от нее, зато был разбит весь центр города, которому было около 800 лет. 40 тысяч жителей остались без крова, многие погибли.
 Второй сильный налет на город (снова не на заводы) был 20 апреля 1943 года. Ночной налет - город был залит фосфором, зажигательными бомбами. (Это было «поздравление» Черчилля Гитлеру в день его рождения.) Авиазаводы снова не пострадали. В том же сорок третьем был налет совершен небольшой группой легких бомбовозов «Москито» на электростанцию, возле завода «Мариене». Досталось и «краю» Мариене, где как раз и располагалась железнодорожная заводская станция и наша будка деревянная, где мы «коротали» время, пока вагоны не подадут под разгрузку. Она сгорела.
Может быть даже кто-то и не поверит, но и в 1943 году воскресенье у немцев был выходной день. Это как раз был воскресный день и на заводе была только наша транспортная команда, так как вагоны не должны были простаивать… (Транспортникам давали «выходные» в будние дни, по одному, два человека) Так что налет в пасмурный день легких бомбардировщиков «Москито» нам «хорошо запомнился». Причем налет был неожиданным. При этом налете я чуть не погиб, так как площадь бомбежки захватила железнодорожную станцию «Мариене».
Надо сказать, что служба оповещения и вообще противовоздушная оборона в Германии была на высоком уровне. Обычно воздушные соединения союзной авиации шли сначала над Северным, а затем над Балтийским морем, чтобы меньше пролетать над землей, где их ждали зенитки. А потом уже они поворачивали под «прямым углом» и шли на Берлин (как раз через Росток) или Штральзунд, если шли на Саксонию. Было две «формы» «тревоги»-форалярм - предварительная тревога, это значит: поднимаются аэростаты воздушного заграждения, секретные документы несут в бункера, пожарные машины занимают места у специально вырытых резервуарах, наполненных водой.
       Машины «прятались» возле резервуаров в такие «боксы» без крыш. Они имели форму буквы «П» и были сложены из п - образных блоков, засыпанных песком- только прямое попадание бомбы, могло уничтожить или повредить грузовик. Вахманы занимали места в маленьких — «бункерах» - это как афишная тумба, но с прорезями для глаз и маленькой дверцей. Таким образом, охрана могла все «видеть» во время налета. По радио передавали, куда летят самолеты. При форалярме завод работал. А вот, когда уже гудел
«алярм» частые гудки сирен - работа прекращалась, все шли по «своим» убежищам. Я не оговариваюсь «По своим». Для русских были щели и беда еще в том, что они имели нетолстые бетонные плиты, которые на полметра примерно поднимались над землей (воздушная волна потом похоронила многих наших в этих «щелях», они просто «сложились» как карточный домик.
После, как пишет немецкая печать, "успешного побега" в 1945 году, я к счастью, попал не просто в Красную армию, а на фронт. Все решило знание немецкого языка - взял меня майор Назаров в полковую разведку. (Обо всем этом подробно написано в материалах "Побег", "Смерш"). Войну я заканчивал шофером минометной батареи, а вскоре как "совсем не пьющего" меня определили к капитану Либенсону, начальнику автослужбы нашей 71-ой Гвардейской Торуньской стрелковой дивизии. И дальше - "мирная служба."
       Капитан Либенсон ничего был мужик, но сначала он мне показался очень строгим. В этом доме, где он жил с Диной Зиновьевной, на чердаке был склад приемников. От немцев остался. Выбрал я ему один приемник (по виду мне понравился) принес. Он его «опробовал» и что-то ему не понравилось. И он его в окошко - оно было открыто, лето, со второго этажа во двор. Приемник, конечно разбился.» Ну, думаю, капитан строг…
Наконец, подобрали ему приемник. Я у него спросил: «А мне можно взять?» «Конечно.» Я выбрал себе «телефункен» с зеленым «глазком». Чудо, а не приемник. Позже, когда я стал вести что-то вроде дневника, есть там запись: «Только сейчас слушал музыку из родной Москвы. И мысли мои побывали на Родине так же, как и мысли других солдат и офицеров Советских оккупационных войск.» Это запись была уже сделана в сентябре, когда мы стояли в Шверине. А «дневник» этот появился так. В конце мая Либенсону
надо было в Берлин… Вообще «всем» хотелось попасть в Берлин- глянуть… И вот на БМВ мчимся мы в Берлин. От города остались только развалины-картина жуткая. Это не только результат боев за город, они начались 22 апреля, а 2 мая Берлинский гарнизон уже капитулировал. В основном тут «поработала» союзная авиация, были налеты и по тысячи бомбардировщиков… Можно себе представить. Что уцелело? Бранденбургские ворота. Рейхстаг тоже весь в «дырках», закопченный, но остов стоял, купол ребристый, конечно, без стекол и стены, на которых уже тогда стояло много подписей. Запомнилась одна: «Развалинами Берлина удовлетворен.»
       Я, конечно, подпись свою не оставил - не по праву и Либенсон –тоже. Пока капитан ходил в какой-то штаб, в полуразрушенном доме на полу я нашел детскую книжку с рисунками и стихами - еще готический шрифт, сегодня его в Германии не встретишь. Одна страница с рисунками, а вторая - «чистая». Поэтому я и взял эту книжицу, а потом уже стал делать на чистых страницах какие-то записи. Что я стал записывать? «Вот одна запись: «14 октября (1941 год) немцы заняли Приморку и Таганрог оказался отрезанным. Гул орудий слышится все сильнее». Не думал я тогда еще о «писательстве», но записи зачем-то делал и потом эту книжицу возил с собой в вещмешке и сейчас она передо мной, правда, много страниц не сохранилось. Есть запись в сентябре о майоре Назарове: «Сегодня встретил майора Назарова, который был в 126 стр. полку. Он знает, как я попал в армию. Встретились мы с ним, как старые друзья. О нем у меня самые светлые воспоминания…» Еще тогда, когда я был в полку, поехали мы с ним в Росток, на «Мариене». Мне было очень интересно снова попасть туда. Приехали на завод, на аэродром… Вот там я увидел этот реактивный истребитель, который делал Хейнкель. Возле самолета в комбинезоне возился молодой довольно парень. Назаров о чем-то с ним поговорил, видно, что-то должен был ему передать. Не знаю, какую должность он занимал, но, по-моему, Назаров был не просто «майором». Оказалось, этот «парень» должен был перегнать машину в Союз. «Это летчик-испытатель, это наш разведчик». Он – немец? -  спросил я.» «Почему немец? Наш. «Работал под «немца». Это мне «запало» в «душу» на всю жизнь. Если бы
не эта «зарубка» в памяти, не написал бы я повесть «Кто придет на Мариене». Но до этого еще было очень далеко…
Подъехали мы и к «Спорт-Паласту». Русских там уже не было. Фильтрационный лагерь для русских - в другом месте, а в «наших» бараках пока жили французские военнопленные, которых «собирали» сюда, а потом партиями на машинах везли во Францию - было такое соглашение. Побывал я в конце мая и на кирпичном заводе. Либенсону не «нравился», как работает мотор у нашего БМВ. На складе нашли новенький мотор, поставили, а новый мотор надо «обкатать». Пару раз мы с Либенсоном «прокатывали». А стояли мы примерно в 60 километрах от кирпичного завода и, конечно, мне хотелось узнать, а что там осталось? И я капитану как-то сказал: «Товарищ капитан. Надо бы еще «погонять» мотор. «Давай, поезжай, ты мне сейчас не нужен.» А этих слов только и ждал. И вот я на БМВ в форме солдатской, но офицерская фуражка на голове, на боку «парабеллум» «прикатываю» на «своей» зеленой БМВ с откидным верхом на кирпичный завод. Фурор! Шеф склад не взорвал и все еще жил в бараке при заводе. Как он мне обрадовался…У него была дочка - Инга, такая же молоденькая, как я. Лицо помню смутно, помню, что блондиночка. И вот когда я еще был номером 47704, это еще сорок четвертый год, она однажды со мной поздоровалась… Я даже сначала подумал, что не со мной. Оглянулся? Никого нет. Я тоже ей ответил «Мойн» Это значит морген, в смысле «доброе утро». Платдойч – северо-немецкое наречие близко к английскому, вместо «морген», они говорят: «Мойн». Почему я удивился? По законам гитлеровского государства за связь немки с русским, последнего ждала смертная казнь, а немке – концлагерь. («осквернение» арийской крови). Конечно, никакой «связи» у меня с этой Ингой не было и быть не могло, но какая - то взаимная симпатия неожиданно возникла. И вот, когда я «явился» на кирпичный завод, шеф, фамилия у него была Штайнгау, я эту фамилию дал персонажу в повести «Кто придет на Мариене», назвал его Францем, но на самом деле я не помню, как его звали… Так вот он обрадовался и очень хотел, чтобы я встретился с Ингой… Он ее «прятал» у бауэра. Были случаи, когда немок насиловали. Вот он и прятал. Но как я мог встретиться? Сегодня мы стоим «близко», а завтра? С Ингой мы не встретились. Но чтоб подвести черту под этими случаями «насилия» должен рассказать, что было по-разному. Уже стояли мы в Варене. Нашу 70 армию расформировали. В армии было тогда тридцать два призывных возраста, с 1895 года по 1927. Первая демобилизация после войны - десять возрастов с 1895 по 1905. Офицеры нашей армии передавались в резерв 2 - Ударной. Но это офицеры, а не солдаты. Но Либенсон не «хотел» со мной расставаться и не только он один, потому что шофер на войне не просто шофер. И так в Варене в одном доме мы оказались «компанией»: заместитель командира дивизии подполковник Ильин, начальник автослужбы корпуса майор Красноштанов – они тоже «взяли» своих водителей. Водитель - не «последний» человек на войне у командира, поэтому они и не хотели «бросать» их. Это было, конечно, «нарушение», но в общем-то пустяк. Офицер получал назначение, прибывал в часть и там «оформлял» своего шофера.
Так вот жили мы этой «компанией» в доме. В доме три сестры. Старшая Марта была любовницей Ильина. Средняя Сережке Красноштанову, это был родной брат майора, старший сержант, а младшая, Эльза- тоже блондиночка, лет 20-21. Это «моя».
 С нами был еще студебеккер - грузовик и там ящики с маслом, мешки с сахаром, канистры со спиртом, о тушёнке американской - тут уж и говорить нечего - навалом. Мы подкармливали наших «девушек» и их родителей. Эльзе я был, видимо, симпатичен. Почему я. так утверждаю, потому что, когда мы переехали в Шверин, то Эльза приезжала ко мне в «гости». Поэтому, когда сегодня некоторые наши «либеральные историки», например, Гавриил Попов «посчитал» - что «мы» 100 тысяч немок изнасиловали, то я скажу, что были, безусловно, случаи насилия, но не только. Чем дальше, то больше по «согласию».
       С Либенсоном я прослужил год. В декабре пять авто батальонов погнали через пол - Германии и Польши машины в «народное хозяйство». Капитана назначили командиром одного из батальонов. Пункты назначения были Брест, Львов, Лида. Декабрь, январь, февраль в этих местах шла настоящая война с бандеровцами. Мы несли потери немалые.
В феврале вернулись в Германию, в Грайсвальд, а оттуда наша 2 - ударная армия поехал на формирование Архангельского военного округа. Капитан демобилизовался. Но меня взял майор Красноштанов, брат его Сергей тоже демобилизовался, а мне еще было служить, как оказалось, пять лет. В мае 1946 года, когда мы с майором прибыли вместе в Вологду к месту его новой службы- начальник окружного автомобильного склада- отдельная часть, подчинялась только Архангельску, Красноштанов дал мне первый отпуск (отпуска тогда давали редко - отличникам боевой и политической подготовки, неделю без дороги.)
И вот через четыре года войны, подъезжая к Таганрогу, я не отходил от окна… Не буду вдаваться в «лирические» воспоминания. Этого не опишешь. Мать уже была дома, там же на Амросиевской. Фотография в книжке, где я в офицерской фуражке с «чубом» - это снимок в отпуске сделан. С фуражкой надо кое-что объяснить. Когда я попал в полковую разведку и еще воевал «так», без документов, то мне ведь не только винтовка и автомат были не положены, но и форма - она же должна за кем-то «числится». А если я без документов? Да и с моим ростом была проблема. Старшина подобрал мне офицерскую шинель БУ- бывшую в употреблении, а вместо сапог - трофейные меховые унты для немецких летчиков. Хорошая обувка, мягкая и теплая. А к шинели я еще у кого-то выменял на часы фуражку офицерскую - очень хотелось быть офицером в 17 лет. В полковой разведке можно было ходить, в чем попало, начальство на это закрывало глаза, а вот, когда я уже попал в минометную батарею, там меня старшина батареи встретил «сурово» - «Это что за «генерал» к нам явился?! Ну-ка одеться по форме…» И пришлось фуражку, конечно, спрятать. Такие были времена.
С Красноштановым я еще прослужил полтора года. Права водительские мне сразу же выписали в Союзе, а через 2 года я сдал сразу на права 1 класса и потому в 1948 году был направлен инструктором по вождению в окружную автотанковую школу. в город Онегу.  Позже стал преподавать автодело в этой автотанковой школе. Писать я начал еще в Вологде. Первые стихи были посвящены девушке - Нине, я чуть не женился на ней, но это тоже уведет нас далеко. Главное, я понял, что хочу писать, хочу рассказать о пережитом, а для этого надо учиться, учиться и учиться










Глава №2
«Побег»











(Это большое интервью члену редколлегии Францу Хильмару газеты "Остзее-Цайтнг" в 1981 году, когда были уже написаны первые две, а точнее -полторы книги романа. Большая справка обо мне - родился... немецкий лагерь "Спорт-Паласт" в Ростоке, успешный побег в 1945 году, участие в боях, потом филологический факультет Ростовского (не путать с Ростокским) университета, член Союза писателей СССР, ответственный секретарь журнала "Дон", автор многих книг и так далее.   А теперь - кусок из романа, который я писал более десяти лет.
"Наступила зима. Балтийское море вздулось от дождей, почернело.
В январе и феврале выпадал снежок, но тут же таял.
Однажды утром Володю Путивцева вызвал шеф.
- Возьми на кухне продукты на два дня. Поедешь с Паулем.
- Куда?
- Пауль едет за своей семьей, в Восточную Пруссию... Рано утром, когда все еще спали, Пауль поднялся наверх, где размещались русские, и стал будить Путивцева.
- Я жду внизу, быстрее.
Володю не надо было торопить. Он быстро собрался, взял котомку, в которой лежал хлеб, выданный ему в дорогу, немного форшмака и маргарина. Спустился вниз по лестнице. Из-под навеса, где стоял «бюссинг», доносилось урчание с характерным поклацыванием дизельного двигателя. Белые пятна выпавшего ночью и не успевшего растаять снега, отсвечивали синим. Кирпичная труба, торчавшая в синем небе, казалась не коричневой, а темной. Глухо темнел лес на пригорке, тоже испятнанном белым. Пауль заглушил мотор и поднял крышку капота. Повозился там.
- Ну, ты готов?
- Да, я готов.
- Садись.
Пауль пошел к бараку, где жил шеф и где жил он, и через несколько минут вернулся со свертком в руках. В свертке были бутерброды. Один он протянул Володе. Выехав с завода, они свернули в сторону Крёпелина.
Свет фар высвечивал извилистую лесную дорогу. Машина шла с фарами синего света. Порожний «бюссинг» легко брал подъемы. Пауль от природы был молчаливым человеком, всю дорогу до Крёпелина он не проронил ни слова. Володя придремывал в углу обширной кабины, сунув нос в воротник своей «москвички». Сладко дышал в ноги мотор теплом и тем непередаваемым запахом, которым пахнут дизели. Тем временем показался город. Володя делал вид, что все еще придремывает, а сам внимательно следил за дорогой.
Миновали Крепелин, потом Росток….К обеду подъехали к Одеру. Патруль остановил машину.
- Документы, пропуск! Байфарер русский?
Жандарм медленно листал документы, которые ему представил Пауль. Позвал второго жандарма. «Вот тут они меня и снимут, не пустят дальше!» -- похолодев, подумал Володя. То, что первый сказал второму, Володя не разобрал.
- Хорошо, можете ехать, - сказал второй жандарм.
- Это фельджандармерия? - спросил Володя.
- Да. А ты испугался?
- Почему я должен испугаться?
- Ну... Полицай...
- Так было раньше... Теперь война идет к концу.
- Вот как? Пауль впервые с интересом посмотрел на Володю.
Только проехали Штеттин - воздушная тревога... Пауль развернул машину и в лес. Вылезли из кабины. С северо-запада, со стороны Балтики, приближался гул самолетов.
- Смотри! Смотри! Вон они, "ами". (американцы)
-  А, может, это русские?
- Может, и русские, - согласился Пауль.
Мощный гул все нарастал, звенело в ушах.  Даже деревья раскачивались, казалось, не от ветра, а от гула. И сам ветер будто стал сильнее, нагнетаемый тысячами пропеллеров. Самолеты пролетели над Штеттином, не сбросив на город ни одной бомбы. Видно, у них была другая цель.
- У нас нет больше орудий, у нас нет больше самолетов, у нас нет больше людей. Для нас осталась только смерть! - с горечью сказал Пауль.
- Почему только смерть? - не согласился Володя.
- Ты скажешь сейчас, что русские придут, и все будет "хорошо"...
-Возможно, и будет хорошо, но не для нас, не для немцев. Я читал вашу листовку... Всюду пропаганда. Геббельс делает пропаганду, Сталин тоже делает пропаганду... Если не смерть меня ждет, то Сибирь. (Я специально строю здесь "речь", как она "велась" по "упрощенной схеме" между немцем и русским.)
- Ты не прав, Пауль. Я думаю, что ты не поедешь в Сибирь. Ты сказал: всюду пропаганда. Сибирь - это пропаганда Геббельса... Ты должен знать, что в Сибири не так плохо, как ты думаешь...
- Если в Сибири неплохо, то где же плохо?
- Я не был в Сибири, но моя тетка и мой брат живут там, - сказал Володя.
     Навстречу  двигался поток беженцев. Среди них попадались и иностранцы. Под конвоем прогнали колонну русских военнопленных. Еще один патруль остановил машину. Страх снова коснулся Володиного сердца: сейчас высадят и погонят в колонне, вместе с другими...
- Но… опять «пронесло». Наконец, фольварк, где жила семья Пауля. Часть жителей, видно, уже покинула селение: кое-где валялись старые вещи, двери в некоторых домах - раскрыты. На месте одного дома дымилось пепелище: видно, хозяин не захотел оставлять дом русским.
Они остановились у деревянной изгороди, из-за которой виднелся дом под красной черепичной крышей. Пауль посигналил, раскрыл кабину, и в это время из дома выскочили женщина среднего возраста   и две девочки. Они бросились обнимать Пауля, и нетрудно было догадаться, что это его жена и дети.
После коротких расспросов, объятий, восклицаний: «Мы уже натерпелись страху... Не знали, что и делать... Ждать тебя или не ждать... В хуторе почти никого не осталось... Фронт совсем близко...» - семья Пауля направилась к дому. И тут только Пауль как бы вспомнил о русском байфарере и позвал его. Володя вылез из кабины. Поздоровался. Дети смотрели на него зло, особенно старшая. Жена Пауля глядела не так сердито и даже как бы с любопытством... «Плевать я хотел на то, как вы смотрите на меня», -- подумал Володя.
- Это мой дом, - сказал Пауль. - Заходи. Володя снял в коридоре свою «москвичку», притулил ее в угол. В большой светлой комнате Марта, жена Пауля, накрыла на стол. После обеда стали грузить вещи. Володя понял, зачем Пауль взял его с собой. Мебель была старой, громоздкой, тяжелой. На прицеп погрузили какие-то бочки, разную утварь. Всю одежду связали в узлы -- одежду немцы решили погрузить утром, перед самым отъездом. В ночь Пауль ехать не решился. Ехать со светом нельзя: близко фронт, а без света опасно. Теперь уже артиллерия погромыхивала не только на востоке, но и на юге.
«Где меня положат спать? Если бы в сарае...» -- эта мысль теперь занимала Володю больше всего. Во дворе Пауля было много хозяйственных построек. Когда-то, видно, здесь царил идеальный порядок. Теперь по двору валялись предметы, оказавшиеся ненужными, ветер гонял пух и перья.
Из разговоров немцев Володя узнал, что в хозяйстве у Пауля работали две полячки. Но несколько дней назад за ними пришел полицай и увел их неизвестно куда... Так и его могли в любой момент взять и увести «неизвестно куда». Наступила ночь.
- Я могу спать в машине. Нужно быть осторожным. Могут твои вещи «комси-комса». Слово «комси-комса» было французским, и оно означало - «так себе». Но почему - то в лагерной Германии приобрело совсем другое, неожиданное значение: «комси-комса» -- значило украсть... Это ходовое словечко и вспомнил сейчас Володя, не найдя в своей памяти подходящее ему немецкое.
- Не украдут. В деревне не осталось почти никого.
Хитрость не удалась. Володю не положили в сарае, не оставили в машине, а постелили в доме, на полу. В соседней комнате спали Пауль с Мартой. Девочки занимали детскую. За день Володя сильно устал, но сон не мог сморить его. Его нервы, все его существо были напряжены. Настал час, которого он ждал, искал, торопил все эти три года. Он должен переступить черту, за которой его ждет свобода или смерть. Пауль сказал, что в фольварке не осталось людей. Но Володя видел, что это не так. Не все еще выехали. У оставшихся наверняка есть оружие. В фольварке много собак... Лес, правда, рядом, реденький, ухоженный, немецкий...
За четверть часа можно далеко отбежать... Надо только дождаться, пока все уснут, и самому не заснуть... Время идет... А Пауль и Марта все еще не спят... Шепчутся... «Любятся они, что ли?.. Или наговориться не могут...» Усталость снова одолела на какое-то время сознание, а когда он очнулся, в доме было тихо... Он полежал еще несколько минут. Голова была ясная. Сон окончательно прошел. Володя лежал, затаив дыхание, прислушивался... Потом осторожно поднялся, раздался голос Пауля:
- Куда ты? Володя от неожиданности вздрогнул:
- В уборную.
Володя, собрав всю свою волю, всю свою выдержку, как можно тише и, главное, спокойнее, не торопясь, надел «москвичку уборную. Направился к двери. Приоткрыл ее. Ему казалось, что малейший звук может все испортить.
Ночь стояла темная, и это обрадовало Володю. Кирпичная уборная виднелась в глубине двора. Он направился прямо к ней. Не спеша, как и полагается. Нарочно громко хлопнул дверью, чтобы слышал Пауль... И приник к щели... Пауль из дому не вышел... Прошло минуты две. Не мешкая больше, двумя руками поддерживая почти на весу дверь, тихонько ее открыл и выскользнул наружу. Согнувшись, побежал к штакетнику, окружавшему двор. С ходу, опершись рукой о прочный столб, он перемахнул через него и оказался на улице... В фольварке по-прежнему – тишина… На улице он умерил прыть. Быстро зашагал, если кто увидит идущего человека - это не должно вызвать особых подозрений, а бегущий?.. Так идти ему пришлось недолго... Один из дворовых псов облаял его, подбежал к изгороди, стал в злобе прыгать. Это было как бы сигналом для других. Истошный собачий лай поднялся по всему фольварку. Медлить было уже никак нельзя. Володя изо всех сил рванулся из фольварка в сторону спасительно темневшего леса... Он не слышал за собой погони, он ничего не слышал, так громко стучало у него в висках, так шумно колотилось в груди сердце. Уже когда он добежал до первых деревьев, в фольварке два раза выстрелили... Ему послышалось после этого, что собачий лай приближается... Может, это показалось... А может, там действительно спустили собак... Наверное, все-таки показалось... Он бежал еще минут десять не останавливаясь. Остановился оттого, что нечем стало дышать.
Потребовалось всего несколько секунд, чтобы молодые легкие снова ритмично заработали, и он мог снова бежать... И бежал, пока хватило сил... Потом снова остановился передохнуть.  Лай собак почти стих. Он отбежал довольно далеко и перешел на шаг, стараясь дать своему сердцу, бешено колотившемуся в груди, передышку... Лес стал погуще. «Спасен! Неужели спасен!..» Но к спасению был сделан только первый шаг. Володя шел почти час, стараясь подальше уйти от фольварка. Но вот деревья стали редеть, и он снова выбрался на опушку, на другую опушку. Лес оказался маленьким, лоскутным. Уже начало понемногу светать. Ему показалось, что лес в другую сторону тянется довольно далеко. Володя снова углубился в чащобу, немного свернул и вскоре снова натолкнулся на поле. Небольшие лесные массивы перемежались полями. В стороне виднелось высокое зарево. Оттуда же доносился отдаленный гул. Но это не было похоже на канонаду, которую Володя слышал днем. Куда идти, что делать? Если бы найти какое-нибудь укрытие, лежбище, тайник... Спрятаться там, переждать. Но где в таком лесу найдешь укрытие? Надо идти...
Всю ночь Володя ходил по лесу. Настало утро. Днем выйти на открытое поле, чтобы достичь другого лесного массива, Володя не решился.
Снова отчетливо слышался орудийный гул. Смертельно усталый, он забрался в густой молодой ельник. Лег на землю. Обессиленно положил голову на руки втянул голову в плечи, уткнулся носом в воротник, пытаясь согреться дыханием. Сон сморил его. Сказалось все: недосыпание, тревога, голодная слабость. Сколько он проспал, Володя не знал, но, когда проснулся, светало. К вечеру стало подмораживать.  Он поднялся и стал делать движения руками и ногами, чтобы согреться. Когда стало смеркаться, выбрался из ельника. Смеркалось в лесу быстро, просто темнота густела на глазах, а за каждым стволом стали чудиться подозрительные не то чтобы тени, но что-то такое, что нагоняло страх. Предстояла еще одна ночь в лесу. Но день выпал солнечным. «Надо сориентироваться по солнцу и идти на восток». Володя не знал, что в это время года солнце всходит не прямо на востоке.
Днем он снова слышал орудийный гул. Гул заметно приблизился. Так было и на третий день, и на четвертый. Почти весь последний день он отлеживался в густом ельнике. Не то чтобы прятался, а лежал, обессиленный, на мягкой подстилке из мха. Силы его постепенно таяли. Теперь уже не гул, а громыхание доносилось с трех сторон.
Настал день,  стали слышны отдельные выстрелы, трескотня пулеметов.
Володя шел теперь  не на солнце, а на выстрелы.
Но они то удалялись, то приближались, как мираж. Возникали в другой стороне, в другом месте, и он менял направление...
      По дороге на Алленштейн, лязгая гусеницами, чадя выхлопными трубами, двигались советские танки. Механизированный корпус, введенный в прорыв, шел форсированным маршем, нигде не останавливаясь. Танкистов не могла привлечь одинокая фигура человека на обочине в лохмотьях с нагрудным знаком «OST». Танкисты многое уже повидали, видели они и освобожденных из лагерей русских, поляков, французов. Танкисты спешили. И когда человек на обочине, шатаясь от слабости, повалился, никто не обратил внимания: столько трупов валялось вдоль дорог.
Вслед за механизированным корпусом шли стрелковые части. Снова шоссе загудело: мощные «студебеккеры» тащили орудия, на «зисах» и полуторках сидели солдаты в погонах. Громыхая, катились повозки, запряженные лошадьми. Все они тоже спешили. Но когда лежащий на обочине человек пошевелился, а потом стал медленно подниматься, на него обратили внимание.
- Смотри!.. Живой!.. И, кажется, из русских, из угнанных! А ну-ка, останови!
- приказал сержант ездовому. Тот натянул вожжи:
- Тпру!
Сержант легко спрыгнул с повозки и подошел к человеку, который не удержался на ногах и снова повалился на землю. Сержант стал помогать ему подняться:
- Русский?
Но парнишка в лохмотьях ничего не смог ответить - горло перехватили спазмы, а из глаз лились слезы, и сдержать их не было сил.
- Совсем молоденький еще, мальчик почти. А ну-ка, помоги! - крикнул сержант ездовому.
- Ну, чего плакать теперь? Жив! Жить будешь! - сержант улыбнулся пареньку в лохмотьях. Он и ездовой помогли Володе Путивцеву добраться до повозки, погрузили его -- он повалился на дно, на солому. Ездовой сел на свое место:
- Но!..
Сержант впрыгнул в повозку на ходу и сказал командным голосом:
- Давай быстрее!..
Это шел стрелковый полк, с которым Володе Путивцеву предстояло теперь уже как солдату Советской Армии проделать обратный путь с боями через всю Померанию, Мекленбург до самого Висмара, где наши войска соединились с английскими войсками."








Глава №3
«Смерш»










    Ездовой на повозке, на которой я «ехал», казался мне дедом (в армии в 1945 году было ТРИДЦАТЬ ДВА возраста: 1895-1927. Но
«мой» 1927 на фронте не был). Призвали ребят в Союзе, и потом многие
поехали «на Японию», как мой одногодка Игорь Романов, который, к сожалению, умер 30 ноября 2009 года, о чем в письме вчера сообщила его вдова. Вот этот дедуля и говорит мне:
- Ну, шо, хлопчик, намаялся в Неметчине?
- Да, дедушка, намаялся…
- Тилько, хлопчик, це не кониц… Еще буде СМЕРШ…
Так я услышал впервые это СЛОВО - Военная контрразведка - СМЕРТЬ
ШПИОНАМ. И вот уже я перед капитаном  СМЕРШа в брошенном немцами
блиндаже. Капитан спрашивает, а сержант записывает: Откуда родом, год
рождения, как попал в Германию, что ТАМ делал?
- Так! Работал на авиационном заводе…Помогал фашистам самолеты строить?
- Я не помогал…
-  А что ж ты делал?
- Я был грузчиком… Меня привезли, заставили…
- Заставили?
- Отец твой, говоришь, арестован в 1937 году-враг народа!
- Он не враг?
- А кто же он? Какую бумажку вы с матерью получили: «Осужден на
10 лет без права переписки…"
- Да…
- Это и есть самые злостные враги Советской власти. В Германию тебя привезли насильно? А как?
- Мы не регистрировались в Таганроге на бирже труда, не хотели 
работать на немцев..
- Кто это «вы»?
- Мать, я, тетя Катя, ее дочь Аня… А нас выдал сосед. Пришли полицаи
и всех погнали на биржу.
- А что за сосед? Фамилию помнишь?
- Помню: Доценко-Дощенко…
- А он кто был?
- Не знаю…Купил у тетки полдома перед войной, а когда немцы
пришли, стал заведовать или как там-мельницей, дружки его - полицаи. Смершовец сержанту-писарю:
- Все записал…
- Записал, товарищ капитан.
- А где теперь твоя мать и тетка?
- В лагерях, наверное, если живы…
Капитан вертит в руках мой аусвайс..
- А что тут написано «красным»?» «Не оставлять без надзора местной
полиции?» Так?
- Так.
- А что же это ты такая за «птица», что «не оставлять без надзора…»
- А я не «птица»…Так  у всех было написано, кто работал на заводе
«Мариене».
- А что это значит?
- Ну... В лагере - под охраной, на работу и с работы под конвоем… На заводе, само собой, полиция.
- Помолчал он
- Товарищ капитан, прошу взять меня в армию… на фронт...
- Ишь какой? В армию? Твой возраст призван, но не фронте
двадцать седьмого года нет…
И в это время в блиндаж заходит майор …И слышит последнюю фразу.
- А что ты умеешь? Стрелять умеешь?
- Нет.
- А что же тогда?
Что сказать? Я знаю немецкий язык…
- Язык знаешь? А ну-ка, сержант, позови пленного.
Писарь выскочил, возвращается с пленным немцем.
- Поговори.
- О чем?
- О чем хочешь
- Ви ланге Зи криггефангенен? Во хабен Зи геборен?
- Айне вохе… Их бин геборен ин Ляйпциг...…
И тут майор говорит:
- Капитан, я беру его в полковую разведку, у меня там никто немецкого не знает, и ко мне:
- Сколько тебе лет.
- Семнадцать…
- Товарищ майор, встревает смершовец, - он работал на авиационном заводе в Германии.
- Кем работал?
- Говорит, грузчиком… И еще отец его осужден по 58 статье, получил
десятку «без права переписки».
- Капитан… А кто сказал: «Сын за отца не отвечает»?
- Товарищ Сталин…
- Ну, вот, видишь… Так что я его БЕРУ…
- Товарищ майор, его надо отправить в Союз, все проверить…
- Ну вот ТЫ и проверяй, это ТВОЯ работа, а его беру… Ты знаешь, дивизия обескровлена…
- Но документы, выдать я ему не могу, вот когда проверим…
- Значит, выдашь, когда проверишь…
- Товарищ майор! Под ВАШУ ЛИЧНУЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ…
- Конечно, ПОД МОЮ…
Вот так я попал в полковую разведку. А фамилия этого майора Назаров. Когда сегодня показывает тот же «Штрафбат», что и командиры дивизий боялись - генералы боялись «капитанов», может, были и генералы, что боялись, а вот этот ЧЕЛОВЕК не БОЯЛСЯ. И был он в армии (действующей) такой не один, это и майор Красноштанов, и капитан Либенсон, и майор Марьин, капитан Рахманов. Это офицеры 70-ой армии Попова и 2-ой Ударной армии-Федюниского, с которыми я служил (воевал) те, которых я знаю и могу назвать.



































Глава №4
«Предки»



 Дед мой Тихон Иванович Путивцев был настоящим трудягой. Тринадцать детей! Надо было сначала их «сделать», а потом прокормить. Бабушка Евгения Федоровна Соколова - казачка. По словам деда – была она красавицей, он ходил к ней на свидания 15 километров, пешком. Она жила в станице Винокосовой, а дедушка в соседней деревне. Как красавицу я бабушку не «застал», после пятого ребенка у нее выпали все зубы, так и прожила она всю оставшуюся жизнь без зубов. Дедушка называл бабушку Ивгой, то есть Евгенией. Моя дочь тоже мной  наречена Евгенией в память о бабушке.
     Прокормить такую «ораву» было не просто, это когда еще сыновья подросли и могли стать помощниками, да и были ли они помощниками, не знаю? Как водится, они поженились рано, имели свои семьи, и какая тут может быть помощь? Моя мама была тринадцатой, последней. Родилась она уже в Таганроге на улице Амвросиевской 50,  возле металлургического завода, который тогда только строился.
     В Таганроге дедушка купил кусок земли и построили они дом, где и жили, а сейчас там живет мой племянник Славик и его дочь с семьей. Дом при дедушке был, конечно, не такой, как сейчас. Он расстраивался, перестраивался и до войны, и после войны. Мне тоже довелось жить в этом доме у тети Кати, родной сестры матери, когда в 1937 году был арестован отец, а в 1938 году- мать. Отец в застенках НКВД погиб, а маму, на мое счастье, выпустили в ноябре 1938 года. Тогда сняли наркома Ежова и все, кого не выслали, не расстреляли, как моего отца, выпустили (почти всех). Но мама еще до самой войны должна была каждую неделю являться в НКВД на Ленинскую и отмечаться  там, она значилась как  «социально-опасный элемент». Никаким она таким «элементом» не была и быть не могла. Политика ее не интересовала, занималась она хозяйством-домохозяйка, это уже после «отсидки» в НКВД ее с большим трудом взяли на работу в литейный цех металлургического завода учетчицей.   Дедушка делал все, чтобы  мама получила образование, но когда она окончила церковно-приходскую школу и ее хотели  отдать в гимназию, произошла революция и все покатилось, как говорится, кувырком - белые, красные…
    Вот в артистки она «метила». У него был хороший голос, она пела в церковном хоре, внешность у нее яркая, приметная, короче - красивой она была и случился единственный шанс. В Таганроге московские киношники что-то «снимали», мама участвовала в массовке, ее приметил режиссер и предложил поехать в Москву. Мама «загорелась», но дедушка быстро остудил ее пыл: « Я тоби таку артиску дам, шо  систы не зможешь… Иш, шо задумала?! В артиски она пидэ? Воны ВСИ гулящи!"
Дедушка детей бил редко, уж за очень большую провинность какую-то. Маму никогда пальцем не тронул, но она знала, что может. Так ее артистическая карьера и не состоялась. Правда, она потом в кружке при Металлургическом заводе «играла» в «Синей блузе». Ставили они пьески и «самодельных авторов» и классику. Вот там она и познакомилась с отцом. Отец родился в Самбеке, в деревне в 9 километрах от Таганрога, его отец, а мой дед Бондаренко - Марко, умер рано, прямо на поле - разрыв сердца. В отцовской семье детей было пятеро, но отец в 16 лет оказался старшим. Чтобы прокормить семью, пошел работать на завод помощником сталевара, потом электриком - об отце позже чуть.
 Сначала мама на отца внимания почти не обратила, были другие женихи, а Михаила злые языки прозвали «хохол-мазница, давай дразниться». Такая поговорка была. Отец ходил по деревенской привычке в сапогах, кстати, очень хорошая обувь при той непролазной грязи, которая стояла на Касперовке, это поселок, куда входила и Амросиевская, а те, кто в калошах, нередко теряли эти самые калоши по дороге - такая была грязь всю осень до морозов и весной. Такой «грязи» уже нигде не найдешь - все куда-то исчезло.
    Женихов у мамы было много. Жозеф- Мари- итальянец, потомственный моряк - тоже погиб в 1937 году - Леня Андриянов, он пел с мамой в церковном хоре, и дедушка - человек глубоко религиозный хотел видеть его своим зятем, других женихов перечислять не буду. Но так случилось, что именно за отца мама вышла замуж. Дедушка поставил только одно условие - венчаться в церкви. Отец к этому времени занимал должность освобожденного секретаря комитета  комсомола, член партии, но противиться не стал, и мама с отцом «тайно» обвенчались в Никольской церкви, где и меня потом крестили.
    Из всех женихов отец вышел в «люди», как говориться, в 28 лет был парторгом ЦК на авиационном  заводе № 31, а чуть позже секретарем Таганрогского горкома ВКП (Б).
Дедушка и бабушка умерли почти в один день, сначала дедушка, а через три дня бабушка. Это случилось тоже в ноябре 1938 года. Маму только выпустили - радость и сразу же горе. Укоротил ли арест матери жизнь дедушки и бабушки? Наверное, да.
Перед смертью бабушки (они жили уже во флигеле с дедом во дворе) тетя Катя ночью вышла по нужде - удобства, как говорят, тогда находились во дворе. И вдруг она отчетливо услышала голос отца -то есть моего деда: ИВГА! ИВГА» - звал он бабушку.  Тетя Катя - женщина храбрая, но и ей стало не по себе. А утром бабушка умерла. В нашей семье мама еще обладала какими-то сверхъестественными   способностями, но об этом отдельно.
      О дедушке по отцовской линии и о бабушке Анастасии  я кое-что уже сказал. Правда о бабушке пока ничего. Это была моя «партнёрша» по детским играм. «Пассажирка», когда я играл с «автомобилями» или с «кораблями» и т.д. Славный был человек. Обе бабушки меня любили и всегда старались угостить чем-нибудь «вкусненьким», а что тогда было «вкусненьким»? Пирожки с курагой, варенье вишневое, сливовое и другие домашние разносолы, например, моченые арбузы - зимой.
 Если по материнской линии я кроме бабушки и дедушки никого «дальше» не знаю, то по отцовской линии имею сведения о своем роде почти до 1800 года, это благодаря моему двоюродному деду, Тимофею Васильевичу Бондаренко, который прожил 96 лет и часто навещал меня в Ростове. Никаких «князей» и «графьев» в нашем роду, естественно, не было, но одна «закорючка» оказалась. Из очередного похода русской армии на Кавказ мой прапрапрадед привез жену, то ли грузинку, то ли армянку, (христианку, которую русские отбили у «бусурманов»), так говорил дед Тимофей. Все остальное было «чистым». Фамилии тогда нередко давали по «специальности»: кузнец-Кузнецов, бондарь, делающий бочки, - Бондарев или Бондаренко, так ли в нашем случае, можно только гадать. Знаю только, что мой дед Марко служил в Измайловском полку. Это элитная часть, как теперь говорят. Роста он был высокого, одним словом - настоящий гвардеец и надо же, чтобы такой здоровый человек с виду - умер в 37 лет. Это цифра 37 для нашей семьи оказалась роковой.





















Глава №5
«Зачем?
и
О чем?»







Немного о том, что я писал и ЗАЧЕМ?
«Желтый круг».
Повесть. Издательство «Современник» Москва. 1984 год.
«Моя работа как разведчика после войны не была направлена против какого-либо государства или правительства, она велась исключительно против неонацистских партий, представляющих угрозу дела мира в Европе.
События в этой повести происходят в Германии, Италии, Франции, Австрии, Англии.
КОНЕЦ «ЖЕЛТОГО КРУГА»
На первом же перекрестке он свернул на проселочную дорогу. Со стороны шоссе нарастал шум мотора, но потом он стал удаляться.
Клинген как-то сразу обессилел. Голова его кружилась… Он вспомнил мать, отца… Они лежат в русской земле, а он будет лежать здесь…Что о нем завтра напишут газеты?
«В автомобильной катастрофе погиб книгоиздатель Клаус Клинген…». Кровотечение прекратилось, но его был озноб. Сознание мутилось…Как во сне он увидел мелкое теплое море. И мальчишку, который бредет по колено в зеленоватой воде. За ним на веревке, как покорная собака, тащится маленькая лодка, а с недалекого берега пахнет разогретой степью - полынью, цветами… Клаус-Дмитрий Иванович Алферов открыл глаза. «Сколько он пробыл в забытьи и где он?»
Высокие сосны коричневели в предрассветной мгле. В одну из них уперся радиатор «Мерседеса». Лес был прибранный, ухоженный. Это был немецкий лес. Какая-то пичужка вспорхнула с ветки и села на радиатор. Алферов попытался выбраться из машины, но тут же глухо охнул от боли в плече. Голова становилась ясной. Значит, фен прошел… Пичужка была верткой и веселой. Это была не райская птичка, а обыкновенный поползень. И боль в плече, и эта пичужка, и запах земли на рассвете- все говорило о том, что это еще была не смерть».
Сейчас «Желтый круг» вышел вместе с «Красными пианистами» в издательстве «ВЕЧЕ» (Москва)
ПРЕССА
В жизни мне приходилось давать интервью самым разным печатаным изданиям, радио, телевидению. От «Дейче Велле» - «Немецкой волны» до центрального нашего канала «Культура». Но их не «покажешь». А вот, опубликованные в газетах и журналах, это можно, но немного… Интервью германской газете «Остзее цайтунг», венгерской газете «Нетсабатшаг», голландскому журналу «Дуэт», болгарской газете «Вит» и… газете «Вальцовка» нашего металлургического завода….
«КРАСНЫЕ ПИАНИСТЫ».
Роман. Воениздат. Москва.1990 г. Этот роман я писал более десяти лет. Он сделан на документальной основе. Но это роман, а не документальная повесть. Чтобы написать его, я шесть раз ездил в Берлин и пять раз в Будапешт, где встречался с главным героем Шандором Радо, резидентом советской разведки в Швейцарии в годы второй мировой войны. Конечно, главные его информаторы находились в Германии. О них коротко я расскажу позже. В энциклопедию «Великая Отечественная война» вошли только три имени: Рихард Зорге, Шандор Радо и Николай Кузнецов. Вот что написано о Шандоре Радо в энциклопедии: «Радо (Rado) Шандор. Возглавил разведгруппу (действуя под видом картографического агентства) в Швейцарии, которая сообщила советскому руководству важные сведения о планах верховного командования немецко-фашистского войск, оказавшимися особенно полезными в периоды сражения под Москвой, Сталинградом и на Курской дуге.» Вот одна из подлинных шифровок, которую я привожу в романе.
2.07.43. Молния. От Вертера. Берлин.7 июля. Главное командование сухопутных сил (ОКХ) сегодня начало решительное наступление против курской группировки Красной армии с целью окружить Курск. Введены в действие все силы 4 танковой армии и часть сил 3-танковой армии, которая сейчас концентрируется полностью на Брянском направлении. Главное Командование намерено в первую очередь добиться перевеса сил на Курском направлении…Чтобы обеспечить успех, немецкое Главное командование ввело в бой большую часть резервов группы Манштейна, которые последовательно направляются через Харьков. Дора.»
 (Дора - это военный псевдоним Радо.) «Вертер» - это псевдоним информатора в главном штабе «Вермахта» - так именовались в Германии Вооруженные силы. Получив эти сведения, командование Красной армии смогло сосредоточить на направлениях главного удара немцев значительные силы, измотать противника и уже 12 июля перейти в контрнаступление Курская битва окончательно решила исход войны. Кто этот «таинственный «Вертер», скажу позже. Роман, написанный в 1985 году, пять лет проходил проверку, цензуру, как пресс-бюро КГБ, так и военную цензуру и вышел в Воениздате только в 1990 году. Небольшая фотогалерея - это герои «Красных пианистов».
НЕСКОЛЬКО СЛОВ
Почему я обратился к «Красным пианистам»? В 1972 году я был в Будапеште на общеевропейском писательском форуме. Я узнал, что в Будапеште живет и работает знаменитый разведчик Шандор Радо, о котором во Франции вышла книга двух французских журналистов, которая называлась «Война была выиграна в Швейцарии». Я познакомился с Шандром Радо… С этого все началось. А когда по рекомендации Воениздата мне предложили расширить роман и написать о всей «Красной капелле», то я согласился. Есть роман французского писателя Жюля Перро «Красная капелла». Но он взял только «кусочек» этой разведывательной сети, которая была во Франции. Он не имел доступа к архивам гестапо, которые хранились в Берлине, в ГДР, а я этот доступ получил. Чтобы не повторять название я «сделал» «Красные пианисты». Наши киношники взяли роман Перро. Кто смотрел этот сериал, тот вряд ли ответить, чем же занимались эти разведчики? В основном там «любовные линии» на «фоне» Парижа. И еще, конечно, мне было важно показать этих немцев из «Красной капеллы», которые погибли все! Но в Германии их не чтут, потому что они… Ну… «не предатели», но работали на Советский Союз… В ГДР еще их «помнили», а теперь кто вспомнит? А ведь эти люди настоящие герои и вклад их в нашу победу очень велик.
КОНЕЦ «КРАСНЫХ ПИАНИСТОВ».
Уже только названия должностей, где, в каких ведомствах работали люди, которых вы видите на фотографиях, дают понятие, какую важную информацию от них получило наше  Главное разведывательное управление.
Еще несколько слов о другой группе, которая работала на Радо, а значит,  на нас. Это группа Рудольфа Росслера. Росслер эмигрировал в Швейцарию, когда Гитлер пришел к власти. Он был из состоятельной семьи и в Швейцарии имел свое небольшое издательство. В Германии остались его многочисленные друзья. Они занимали довольно значительные посты в генеральном штабе Вермахта, в штабе ВВС и в министерстве иностранных дел. Уже в 1942 году многие из них поняли, что Гитлер ведет их страну к катастрофе и что только поражение гитлеровской армии на фронте может освободить их страну от гитлеровского режима. Они стали снабжать Росслера ценнейшей информацией. Росслер сначала эту информацию передавал швейцарской секретной службе, а те в свою очередь- в Лондон.
Но когда основной поток информации пошел с Восточного фронта, где решалась судьба войны, Росслер узнал от офицера швейцарской разведки, что англичане наши союзники этой информацией с Россией не делятся. Тогда он через некого Тейлора (псевдоним) «вышел» на Шандора Радо и поток ценнейшей информации пошел теперь прямо в Москву.
Шифровку, что я приводил, это как раз от информатора Росслера. Росслер поставил только одной условие: никаких имен он не назовет. Сначала в нашем ГРУ это вызвало недоверие, но после «проверок» «наши убедились, что это очень серьезная группа и «взяли» ее. Росслер до конца войны не раскрыл имена своих информаторов. Они работали на Росслера, на англичан и американцев, но они не знали, что они работают и на Россию.
«КТО ПРИДЕТ НА «МАРИИНЕ». Повесть. МОСКВА. «СОВРЕМЕННИК». 1984 г.
Писать и печататься я начал еще в армии-стихи, очерки. В 1952 году написал повесть о немецких лагерях «Чет или нечет». Но тема лагерей была «закрыта». Мне однако очень хотелось рассказать о нашей жизни «там.»
В 1945 году, когда я был в полковой разведке мы с майором Назаровым мы приехали в Росток на завод «Мариене». (Название завода я чуть изменил – это обычный прием.)
На аэродроме возле реактивного истребителя, который делал «Хейнкель», возился «парень» в комбинезоне. Летчик. Он должен был перегнать этот самолет в Союз. Майор подошел к нему и что-то ему сказал (они поговорили). Когда майор вернулся, и мы поехали, я ему сказал, что я этого самолета вблизи никогда не видел, хотя мы иногда слышали «свист»-необыкновенное гудение мотора, а то, что он без пропеллеров, не видели. Я спросил: «А кто этот «парень»? Он сказал: «летчик-испытатель». «Он немец?» Нет. Он русский. Это наш разведчик, а работал он на «Мариене» как «немецкий офицер»» Я впервые увидел «живого» разведчика. И он, оказывается, работал можно сказать «рядом со мной» на «Мариене»
 Эта была сильная «метка» в памяти». И вот в свою повесть я решил «вставить» этого разведчика. Это была бы уже повесть не о лагерях, а о советском разведчике… Я сказал о своем замысле куратору журнала «ДОН» подполковнику КГБ, что хотел бы написать повесть о разведчике, могу ли я уже, как писатель, получить какие-либо сведения о нем? На что он мне ответил, что это «дело» Москвы, мы тебе помочь здесь не можем. Но ты знаешь завод «Мариене», на котором работал вместе с французами, когда был в концлагере, участвовал в Движении Сопротивления. Знаешь изнутри «всю обстановку» Ты - писатель. Пиши…
Я написал повесть «Кто приедет на Марине о советском разведчике. И в эту повесть «ввернул» тему лагерей. Повесть была напечатана и «вдруг» «наверху» она так понравилась, что ее включили в список рекомендованной литературы для наших «разведшкол». Мое положение резко изменилось. Если я раньше со своей биографией был «невыездным», то теперь я мог ехать в любую страну, особенно, если я буду работать на эту «тему». И тогда же родился замысел повести «Желтый круг». Но теперь условия прохождения повестей о разведке ужесточились. Ростов уже не имел право давать «добро», а только созданное «ПРЕСС-БЮРО» КГБ в Москве. На повесть «Желтый круг» из ПРЕСС-БЮРО пришла глупейшая рецензия некого Ананьина, бывшего полковника НКВД, но повесть задержали на два года.
В 1972 году в Москве нас собрали на совещание, на котором присутствовал один из руководителей советской разведки. В своем выступлении я сказал, что больше не буду писать на эту тему и объяснил причину. В перерыве ко мне подошел человек, назвался Николем Ивановичем и сказал: «Игорь Михайлович» в каждом ведомстве есть свои дураки… Вот мой телефон, если у вас будут возникать проблемы, позвоните мне.»  Телефон этот мне пригодился, когда я стал писать роман «Красные пианисты» и мне нужен был доступ к архивам гестапо в Берлине. Чем больше я узнавал, знакомился с настоящими агентурными разведчиками, тем больше меня эти люди восхищали.
Возращение в Таганрог нашего земляка известного русского писателя Игоря Михайловича Бондаренко стало событием в культурной жизни нашего города. Очень важно, что он в своих самых известных произведениях в романе «Такая долгая жизнь», в повестях «Обжалованию не подлежит» и «Астрид» сохранил название города- Таганрог. В предисловии к первой книге романа «Такая долгая жизнь» есть такие строки: «Я хочу, чтобы люди, которые будут читать мою книгу не только на моей родине, знали бы, что это было в Таганроге, что это было с таганрожцами.» Пожелание писателя сбылось. Все эти книги изданы центральными издательствами миллионными тиражами и читатели всей России и не только России знают, что это было в Таганроге…» Мэр города Таганрога Н. Д. Федянин.
РОМАН - ДИЛОГИЯ «ТАКАЯ ДОЛГАЯ ЖИЗНЬ». МОСКВА, Издательство «СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ». 1990 г.
«Раньше здесь была пустошь, заросшая тускло-зеленой лебедой и серебристо-пыльной полынью. Горьковатый, неистребимый запах этих трав стоял все долгое лето и ясную осень, его не могли завеять ни иссушающее - беспощадная июльская жара, ни шквальные осенние ветры Азовского моря. Когда-то травы подходили к самому шлагбауму, установленному еще в петровские времена, но постепенно город рос, наступал на степь. На берегу мелководного, теплого моря построили металлургический завод. Пришел двадцатый век и здесь, в полынной степи, поставил свою железную стопу, железную веху… Бросовые земли, в свое время купленные за бесценок богатым греком Скарамангой и помещиком-полковником Касперовым, вдруг резко подскочили в цене: они прилегали к новым заводам. На этих землях развернулось невиданное доселе строительство. Но еще десятилетие над этим краем стоял стойкий запах лебеды и полыни. Неистребимая трава росла прямо на вновь образованных улицах, в подворьях, на заводском дворе. Она заполоняла даже крутые, осыпающиеся, глинистые берега Азовского моря. Время от времени волны подрезали берега, вызывая обвалы и гибель всего растущего на них. Но проходил срок, и трава снова начинала гнездиться на безжизненных желтоватых склонах, куститься, разрастаться, чтобы в один из ненастных дней погибнуть под очередной осыпью.»
Так начинается мой роман. Один из критиков усмотрел в этом некую «символику» - за полвека в романе одно поколение сменяет другое, а уж «бурь на эти поколения выпало столько, что как только еще от этих поколений что-то сохранилось…»
Действительно, это 20, 30,40, 50 годы. Столько событий выпало на долю этих поколений в 20 веке. Еще в первой книге романа, не зная  еще, будет ли «семейный роман  пользоваться успехом, я написал в предисловии: « Я хочу, чтобы люди, которые будут  читать мою книгу не только на моей родине, знали бы, что это было в Таганроге, что это было с таганрожцами, как бы судьба не распорядилась их судьбами.» В центре романа действительно большая таганрогская семья. Как рождался этот роман? Это история длинная, я давно о нем думал, собирал материал, но все не «решался». «Решиться» помогло мне письмо Юрия Васильевича Бондарева, с которым меня связывают десятилетия дружеских отношений. Я считаю его самым большим русским писателем, живущим в настоящее время.
«Дорогой Игорь»
В поезде прочитал «Последний день» и «Березовый сок» и удивился: Черт возьми, до чего же близки бывают ситуации, рожденные войной!
Это хорошие рассказы и каждый из них просится в повесть, то есть - в протяженный по времени жанр(со всеми деталями, характерами других солдат, настроениями и пр. и пр.) У меня складывается впечатление, что ты чересчур сдерживаешь себя, чересчур скупишься выплеснуть все ощущения свои в большой вещи».
Это письмо датировано 3 июня 1975 года. После это письма я и «сел» за свой большой роман.
В «Аифе» другой критик назвал роман «Таганрогскими «Буденброками». Но события в нем, происходят, конечно, не только в Таганроге, а что касается персонажей романа, то там есть и политические деятели Черчилль, советские послы в Англии и в Германии, известные на весь мир советские летчики-герои, есть даже Гитлер и Ева Браун… Я старался сделать «слепок» с «времени», поэтому в нем, как в известной картине Ильи Глазунова можно встретить самые разные «лица». Что касается успеха моего семейного романа, то я такого не ожидал: около 60 тысяч писем, заказов из самых разных городов Советского Союза пришли в Ростовский магазин «Книга- почтой». Когда повести о разведчиках «раскупались как горячие пирожки», это было понятно. Но «обыкновенный», «семейный роман» и такой успех?! Я сам стал искать, прежде всего в письмах, что же привлекло читателя к роману.? И в них я нашел ответ. Вот два «кусочка» из двух писем:
Уважаемый Игорь Михайлович! Я от многих своих друзей слышал о вашем объемном романе «Такая долгая жизнь», но прочесть его не удавалось: в ближайшей библиотеке этой книги нет, в продаже - тоже. Однако мне повезло. Как-то заходит ко мне сосед, кладет на стол книгу и говорит: «Прочти, Николаевич! Сильная вещь…» Я читал ее без отрыва до глубокой ночи. Роман увлек меня широтой событий и правдой людских характеров. Я вправе так говорить потому, что моя жизнь похожа на жизнь ваших героев. В 20-ые годы я работал трактористом на «Путиловце» - первом советском тракторе. Потом пошел на завод. Учился в институте, а в первый же месяц войны в звании капитана командовал на фронте батальоном и потому имею право говорить: именно так было, как вы все описали. Наряду с беспощадной правдивостью (а ведь были тяжелые, ох, какие тяжелые времена) Вам как автору приходилось быть да жестоким, чтобы не допустить фальши.
И в то же время хотел подчеркнуть еще одну черту вашей одаренности - лиризм. Это и в описании русской природы, и в описании человеческих чувств. Эта черта особенно проявилась в эпизодах встреч Аси и Мити, со страниц книги повеяло на меня нежностью, по - тургеневски бережливого отношения к самому святому чувству человека.» Это письмо из Ростова. А вот совсем маленький кусочек из другого письма, из Нижнего Новгорода». Я 1926 года рождения, киевлянин…Все о чем вы пишете, жизнь семьи  Путивцевых, это жизнь тысяч других советских семей, это верное и жизненно правдивое описание большинства моего поколения…Большое Вам спасибо…»
Когда мне бывает плохо, я достаю из тумбочки набитой доверху этими письма и читаю. Это помогает лучше всякого лекарства. Немного о писательском труде. Герой повести «Кто придет на «Марине» - летчик. Я не был летчиком. Но когда «идешь» на «Мерседесе» по автостраде под двести километров, то это «похоже на взлет». А на «Опеле уже за сто пятьдесят километров чувствуешь, как машину начинает поднимать «воздушная подушка» - были бы крылья - взлетел. Немало я к этому времени полетал и на самолетах, а однажды из Симферополя над горами мы попали в «грозовой фронт» Конечно, меня еще консультировали. Консультанты были хорошие. В романе «Такая долгая жизнь» описаны первые налеты на Берлин советской авиации в августе 1941 года. Командовал этой авиадивизией генерал Водопьянов. Это первый мой консультант, а второй-главный штурман полярной авиации СССР Валентин Иванович Аккуратов, он во время войны «водил» самолеты на Берлин. Когда вышел роман, он прислал мне телеграмму: «Обе книги прочитал. словно вновь пережил полеты бездну ночи. тчк. глубина правды поразительна. тчк поздравляю благодарю. тчк Аккуратов.»






















Глава №6
«Интервью
 с самим
   собой»





Несколько неуклюжий заголовок, но когда ты прожил жизнь, написал и напечатал 32 книги, дал десятки интервью русским и зарубежным журналистам, прочитал десятки, а, может, и более рецензий и статьей о твоей литературной работе, то наступил момент, когда ты можешь взять «интервью» у самого себя. Ведь ты знаешь себя лучше всех критиков и рецензентов.)
 На это "интервью", я не случайно беру это слово в кавычки, "подбила" меня замечательная испанка и талантливая к тому же...
 Итак, ПОЧЕМУ Я РЕШИЛ СТАТЬ ПИСАТЕЛЕМ?
 Потому, ЧТО НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ, ЗАЧАСТУЮ ЧУДОВИЩНЫЕ, с которыми я столкнулся В ЖИЗНИ, "ПОДВИГЛИ" МЕНЯ НА ЭТУ ТРОПУ-ТРОПУ ВОЙНЫ С НЕСПРАВДЛИВОСТЯМИ.
КАКИЕ ЖЕ ЭТО НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ?
О МОЕЙ ЖИЗНИ И ЖИЗНИ МОЕЙ СЕМЬИ СТОЛЬКО НАПИСАНО В ИНТЕРНЕТЕ (Достаточно статьи в ВИКИПЕДИИ), ЧТО ВОПРОС ЭТОТ Я ОСТАВЛЯЮ БЕЗ ОТВЕТА
- Когда ты делал первые записи на полях детской книжки, найденной на полу в полуразрушенном доме в мае 1945 года в Берлине, лежавшем в развалинах, ты уже тогда думал о «писательстве»?
Нет… Мне трудно сейчас восстановить свои побуждения, зачем я решил описать октябрь 1941 года, когда в мой родной Таганрог вошла дивизия СС «Адольф Гитлер». Эти были неуклюжие записки семиклассника, который хотел «передать» очень неуклюжими словами те чувства, которые я испытал в то время, и показать это своим братьям, которые были на фронте и не ВИДЕЛИ, как в НАШ ТАГАНРОГ вошла эта отборная немецкая дивизия…
- И ты показал эти записи свои братьям?
- НЕТ. Оказалось, что Митька погиб, точнее «пропал без вести» в ноябре 1941 года — так написано в КНИГЕ ПАМЯТИ, погиб дядя Алеша под Москвой в декабре 1941 года, а Коля… Николай Константинов… Перед войной окончил 1-ое Московское артиллерийское училище, в 1944 году в 24 года он был уже майором, награжденный тремя орденами и в мае того же года направлен в Артиллерийскую академию после взятия Севастополя 9 мая 1944 года. А я еще служил после войны солдатом 6 лет, и мы «по-настоящему» увиделись только через много лет…И свои «каракули» я ему уже не показывал…
- Сохранилась ли эта детская книжка с «каракулями»?
Как ни странно, да…Это при том, что меня «бросало» с место на место по службе-сначала «Группа Советских оккупационных войск в Германии после войны. Потом- Брест- борьба с бандеровцами….
- А «ВЕРВОЛЬФ»?
- Это было на территории Германии еще в 1945, сразу по окончании войны…
- А потом?
- Снова - Германия. Потом Архангельск. Вологда., Онега на Белом море… У солдата какое «имущество»? Только вещмешок. Мешком он только называется, кто служил в армии, тот знает, что это. Зачем я ее, эту книжку, таскал с собой, объяснить не могу… Теперь показываю… Мне говорят: сдай в музей, это же «экспонат» на что я отвечаю:
 «Я сам еще пока живой музейный экспонат». Когда меня не станет, тогда уж… как придется.
- Главной своей книгой ты считаешь роман - дилогию «ТАКАЯ ДОЛГАЯ ЖИЗНЬ». Действительно, ты получил около 60 ТЫСЯЧ писем и заказов на эту книгу от читателей с самых разных «уголков» большого тогда Советского Союза, но как ты сам оцениваешь эту книгу и чем вызван был интерес к ней столько большого круга читателей.
- Думаю, что многие люди МОЕГО ПОКОЛЕНИЯ УВИДЕЛИ В РОМАНЕ СЕБЯ… Что касается оценки, то
я вижу, что есть главы, которые написаны - и сегодня лучше я не напишу… Например, первая глава, с нее обычно начинались все радиопередачи, но не потому , что она ПЕРВАЯ… Как-то Апдайк сказал, что написать роман, это все равно, что на одновесельной лодке переплыть океан… Хорошо сказал…
- Что ты можешь сказать о недостатках романа…
- Он написан «неровно». Меня всегда ПРИВЛЕКАЛ ИНТЕРЕСНЫЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКТ…
- Например?
- «Военным Советам ЛВО, ПРИБово, ЗАПпово, КОво, Одово…» Эта директива генерального штаба Крассной армии Военным Советам Львовского военного округа и т. д. Она была дана в ночь на 22 июня 1941 года… Или еще… «5 июня 1944 года 1213 боевых, 4126 транспортных,864 торговых, 756 вспомогательных судов союзников вышли в море. Они должны были достигнуть французского побережья 6 июня…
 Морскую армаду прикрывала воздушная армада. 6 июня в воздух с английских аэродромов поднялось 10230 боевых и 1360 транспортных самолетов. Они тащили за собой 3500 больших планеров, набитых десантниками…» Это открытие ВТОРОГО ФРОНТА .» Сухой документ» и «арифметика» «плохо» ложатся рядом со строчками, претендующими на художественные…Но я не жалею, что я «вплел» большое количество информационного материала в РОМАН. По крайней мере, первые налеты на Берлин нашей авиации в августе 1941 года описаны с такой документальной (пусть не художественной) точностью, что штурман, водивший самолеты на Барлин, Главнй штурман Полярной авиации СССР Валентин Иванович Аккуратов дал мне телеграмму: «ОБЕ КНИГИ ПРОЧИТАЛ тчк. СЛОВНО ВНОВЬ ПЕРЕЖИЛ ПОЛЕТЫ БЕЗДНУ НОЧИ тчк..ГЛУБИНА ПРАВДЫ ПОРАЗИТЕЛЬНА…Это мне дороже всяких рецензий…
- Но вас и немецкие журналисты, и критики «упрекали» в документальности...?
- Это были не упреки…Но они «хватили через край», написав, что роман «ТАКАЯ ДОЛГАЯ ЖИЗНЬ» - автобиографический…
- Насколько все-таки он «автобиографичен»? Володя Путивцев. Это Вы?
- С «Володей» -дело обстоит непросто. Все, что происходило со мной (или почти все) «происходило» и с Володей Путивцевым в романе. А вот с «чувствами». Я не справился… Оказалось, очень трудно передать свои собственные чувства в критические для твоей жизни минуты.
- Недавно Вы написали такую миниатюру «СТРАХ». Там вы «приблизились»?
- Только приблизился.
- Какую из своих вещей Вы считаете наиболее «законченной»?
- Повесть «Астрид».
- Потому что она была последней. Не считая, конечно, ваших опусов - «Несерьезные рассказы» и прочее.
- Нет. Дело не в том, что она ПОСЛЕДНЯЯ. Действительно, позже я не написал ничего «большого». Просто так получилось. События происходят в моем родном городе, Таганроге. Война… Дивизия СС в городе-это было все «очень близко».
- Но Ваша героиня - шведка… Как Вы вообще «осмелились» «рисовать женщину - шведку». Вы что, знали шведок?
- Нет! Шведок я не знал…Но у меня был ее отчет, который мне в 1990 году дали сотрудники Внешней разведки… Кстати, она была по матери немкой… Ну, а немок я немного знал…
- Как долго Вы писали роман «Такая долгая жизнь»?
-Пожалуй, всю жизнь…
-Начиная с тех записей на полях детской книжки, подобранной Вами в разрушенном доме в Берлине?
-Можно сказать и так… Хотя… Вот сейчас, когда я готовил к 80-летию свой трехтомник «ИЗБРАННОГО» я снова вернулся к роману…Не могу сказать, что я многое там «перекопал», но кое-что «взрыхлил».
- Популярность Вам принесла повесть «КТО ПРИДЕТ НА МАРИИНЕ». Она, собственно, открыла Вам «дорогу». Ведь Вы со своей АВТОБИОГРАФИЕЙ долго были НЕВЫЕЗДНЫМ… Хотя и были на фронте.
- Это так.
- Вы написали эту повесть о советском разведчике, чтобы «прорваться в Европу».
- Я об этом не думал… Я написал сначала повесть «ЧЕТ ИЛИ НЕЧЕТ» о БОРЬБЕ СОВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ В ГИТЛЕРОВСКИХ ЛАГЕРЯХ», но повесть не пропустила ЦЕНЗУРА… Это был первый случай, когда я
решил СЛОВОМ БОРОТЬСЯ С НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬЮ… ВЕДЬ ДОЛГИЕ ГОДЫ ЛЮДИ, ОКАЗАВШИЕСЯ В ГЕРМАНИИ НА КАТОРГЕ БЫЛИ ИЗГОЯМИ… Мне был известен этот факт- был наш разведчик на
авиационном заводе Хейнкеля «МАРИЕНЕ» (Это правильное название, а не «МАРИИНЕ»)Это я еще узнал, когда был в полковой разведке на 2-ом Белорусском фронте. Вот я и решил его «ВСТАВИТЬ» в ПОВЕСТЬ. А на заводе ведь работали «рабы» из разных стран, прежде всего рабами с полным основанием можно назвать именно русских. Они содержались как рабы на галерах… И ЭТО ВСЕ ПРОШЛО, (повесть) ПОТОМУ ЧТО ЭТО БЫЛА УЖЕ НЕ ПОВЕСТЬ О РАБАХ И ИХ БОРЬБЕ, А О СОВЕТСКОМ РАЗВЕДЧИКЕ…
- Вы потом написала несколько повестей? А какую Вы считаете «провальной»?
- «Желтый круг»
- Но ведь она была напечатана Воениздатом, в Москве 100-тысячным тиражом, в Киеве - 65 тысяч, в Ростове -150 тысяч…
- И тем не менее, я считаю ее самой слабой…Но там есть некоторые «мыслишки». Вот, например, «Я с Интересом прочитал Вашу книгу «ЕВРОПА ПОД ОБЪЕДИНЕННЫМ ФЛАГОМ». Очень интересная идея, говорит один из персонажей. -Нам нужна и как можно скорее ОБЪЕДИНЕННАЯ ЕВРОПА, сильная в военном отношении, независимая от АМЕРИКИ. ИБО У АМЕРИКИ СВОИ ЗАДАЧИ, У ЕВРОПЫ СВОИ. К ТРЕМ РЕАЛЬНО СУЩЕСТВУЮЩИМ МИРОВЫМ СИЛАМ - АМЕРИКЕ, РОССИИ И КИТАЮ-ДОЛЖНА ДОБАВИТЬСЯ ЧЕТВЕРТАЯ-ЕВРОПА…»
- Когда была написана эта повесть?
- В 1970 году…
- Еще…
- Еще не было никакой «ОБЪЕДИНЕННОЙ ЕВРОПЫ.
- А когда ее напечатали впервые?
- В 1973.
- Три года лежала в столе?
- ТРИ ГОДА ЛЕЖАЛА В ПРЕСС-БЮРО КГБ, В МОСКВЕ…
- ПОРА КОНЧАТЬ…И ВРЕМЯ ПОЗДНЕЕ… И УСТАЛИ ЧИТАТЕЛИ… ПОМНИТЕ, КАК В ИЗВЕСТНОМ ФИЛЬМЕ: КАРАУЛ УСТАЛ…
- ПОРА ЗАКРЫВАТЬ УЧРЕДИТЕЛЬНОЕ СОБРАНИЕ.

ИНТЕРВЬЮ - 2
- В прошлый раз Вы заявили, что «караул устал- надо закрывать учредительное собрание» в том смысле, что пора интервью прерывать, так сказать, - «закругляться». Но вот поступили «сигналы», что ваш литературный опыт, может быть кому-то интересен…
- Коль так, давайте продолжим.
- Все-таки Ваше объяснение успеха романа-дилогии «Такая долгая жизнь», кажется мне упрощенным. Вы сказали:
- Многие люди вашего поколения в персонажах увидели, «узнали» себя. Этого недостаточно для успеха? Использовали ли в этом романе, какие-то «свои» приемы, свои «заморочки», чтобы привлечь читателя к роману в 650-660 страниц?
Действительно, роман такого объема читать ТРУДНО… Из чего «состоит» произведение? Азы литературные «говорят»: - ЗАВЯЗКА, КУЛЬМИНАЦИЯ, РАЗВЯЗКА. Я решил сделать ДВА композиционных «узла». В первой книге - это случайное убийство молодого парня во время церковного праздника в деревне и отношение к этому событию основных героев романа. Второй «узел» - это 22 июня 1941 года. ВСЕ движется к этой трагической дате. Маша Тополькова едет в Берлин к молодому мужу, пресс-атташе нашего посольства В ночь на 22 поезд «Москва-Берлин» пересекает границу… Сам Юрий Васильевич Топольков в Берлине. Его гестаповцы «снимают» с машины американского журналиста Брэндэнджа, когда они возвращались в воскресенье вечером из курортного городка Варнемюнде на Балтийском море и доставляют в Маобит- берлинскую тюрьму. Генерал-лейтенант Рябышев, командир 8-ого механизированного корпуса на границе, вопреки приказаниям из центра, 21 июня приводит корпус в боевое положение- танки выведены из боксов, рассредоточены в лесах и т д. Черчилль 22 июня вечером выступает в палате общин в Лондоне….
- Насколько эти факты, «лица» - документальны?
- «Все здесь документально…
- Большое внимание в романе вы отводите сорок первому году, когда наша армия несла огромные потери и вообще близка была к полному разгрому?
- Это «устоявшаяся» точка зрения не совсем верна. Да, потери были огромными, но без сорок первого года не было бы и СОРОК ПЯТОГО… Приведу только одно высказывание, так сказать, «стороннего» наблюдателя- генерала де Голля: «Я позволю себе высказать Вам свое восхищение непоколебимым сопротивлением русского народа. Бросив всю свою мощь против агрессора (Германии), СССР дал всем ныне угнетенным народам уверенность в своем освобождении. Я не сомневаюсь, что благодаря героизму советских армий победа увенчает усилия союзников и новые узы между русским и французскими народами, явятся кардинальным элементом в перестройке мира.» Это обращение к Сталину датировано 2 сентября 1941 года…
- В вашем романе есть Гитлер, но нет Сталина… За этим что-то «кроется»?
- Ничего особенного… Просто о Гитлере к 1972-74 году было многие известно, вышли воспоминания, книги. Но мне к тому же в 1969 году удалось встретиться и побеседовать со стенографисткой Гитлера Тройдель Юнге… Она умерла недавно… Но мы «отошли» от «литературной технологии» и «занялись» политикой… Вряд ли это интересно…
- В 2007 году вышло в свет ваше «ИЗБРАННОЕ». Прошло 17 лет после последнего издания романа. Много ли «новшеств», сокращений, изменений появилось в книге?
- Кое-что есть, но это только стилистические правки. Например, роман в прежнем издании заканчивался такими словами: «Сейчас приду и закажу Таганрог (Один из персонажей в Берлине в наши дни) Что он скажет? Какое это имело значение? Скажет: «Мама, это- я» И дальше такая фраза: «Ему нестерпимо захотелось услышать голос матери, голос Родины.» Последнюю фразу я убрал. С такими словами как «Родина» следует обращаться крайне «осторожно», чтобы не «девальвировать» их значение.
- Кроме романа-дилогии «Такая долгая жизнь» у вас несколько сборников рассказов, повестей и вышли книги в серии «Военные приключения»-это книги о разведчиках… Есть ли какая-либо «разница», если так можно сказать, между «обыкновенной» прозой и детективом, приключенческой повестью?
- Есть…Все сравнения хромают… Мое, разумеется тоже. «Обыкновенной» роман, повесть, рассказ пишутся с «телеги» … То есть, вы как бы едете в «телеге» и описываете все, что «неспешно» "проплывает» перед вашими глазами…Приключенческая повесть, детектив-это уже вы как бы «мчитесь в авто» и вам не «разглядеть» всякие там «травинки на обочине» …, то есть сюжет должен развиваться стремительно…Это одно из отличий. Еще в детективе должна «присутствовать" некая тайна - «труп», так назовем. Сейчас, к сожалению, в детективах современных авторов одним «трупом» никто не ограничивается…Современный детектив-это «морг», где «куча» всяких «трупов» … И от этого «острота» восприятия уменьшается, а иногда и вовсе пропадает и тогда для «оживляжа» на киноленте идет «битье машин», «беспрерывная пальба» и всякие «дутые киноэффекты» … Но давайте, перенесем разговор о приключенческой литературе, детективе на «потом», если, конечно, будет у кого-то желание послушать…

ИНТЕРВЬЮ-3.
- Роман «Красные пианисты»-ваша главная книга о разведке.
- Да.
- Насколько важно название произведения?
- С моей точки зрения, - это очень важно, но удачных названий- «раз-два и обчелся»
- Например?
- «Милый друг», «Солнечный удар», «Горе от ума» - просто блестящее название. Грибоедову можно было больше ничего не писать.( Это, конечно,-«шутка»)
- «Красные пианисты»-название несколько «сужает» значение и объем информации вашего романа.
- Это верно. Но у меня не было «выбора». Французский журналист и писатель Жюль Перро издал роман «Красная капелла», хотя это название не «отвечает теме», но оно уже «прозвучало».
- А почему не отвечает?
- Потому что он взял только «отрезок» «Красной капеллы», ее французско-бельгийскую «ветвь», а «Красная капелла» - это прежде всего Германия и еще Швейцария, Голландия, Австрия, Италия… Это была мощная разветвленная разведывательная сеть, работающая на союзные державы и прежде всего на СССР.
Почему же Перро не «осветил» ее всю?
-У него не было доступа к документам в Берлине.
А у вас?
- У меня он был. Я восемь раз ездил в командировку в Берлин и шесть - в Будапешт, где жил и работал резидент нашей разведки в Швейцарии Шандор Радо (псевдоним «ДОРА»)
- Швейцария - нейтральная страна? Какие «секреты» там могли «храниться»?
       - Информаторы Радо работали в Германии и занимали видные посты в иерархии Третьего рейха. Благодаря тому, что группа Радо «обосновалась» в Швейцарии, она смогла «продержаться» там до 1944 года…
       - «Утро.21 июня 1941 года. Берлин…В 9 часов 45 минут от первого пути почти бесшумно, без гудков, отошел литерный поезд. Конечная остановка-Рим.» Так начинается роман. Насколько важно начало произведения?
- Начало-это как камертон в музыке… Под него потом «все подстраивается».
- Удачное начало-залог «успеха»?
- Не всегда. Вот хорошее, «ударное» начало у Виталия Закруткина в романе «Сотворение мира» - «Крест был готов. Он был сделан из дубового бревна, снятого с конских яслей. Кони годами терлись об ясли, годами роняли слюну на крепкое дерево, и потому крест лоснился, как рыжая, в мыльных натеках шея.»», но роман, на мой взгляд, не "выстроился» под это начало, хотя и получил Государственную премию. Как это премии «давались» в последние годы, я примерно знаю. Закруткин - хороший писатель. Мне кажется его лучшая вещь – «Матерь человеческая»
- А вот это важно? «Он был сделан из дубового бревна…»
- Да, это ВАЖНО, я бы сказал, что это «мясо» художественной литературы.
- Мы уже выяснили, что окончанию произведения вы тоже придаете большое значение. Можете ли вы привести парочку примеров?
- Прежде всего это конец романа «Тихий Дон». Помните? Григорий по льду переходит Дон против хутора Татарского и видит… родной двор… «Григорий бросил в воду винтовку, наган, потом высыпал патроны и ТЩАТЕЛЬНО ВЫТЕР РУКИ О ПОЛУ ШИНЕЛИ…»У спуска видит Мишку-сына…
«Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным , сияющим под ХОЛОДНЫМ солнцем миром». А вот пример из совсем другой, как говорится, «оперы» «Планета обезьян» Пьера Буля. Фильм снят, но концовка в фильме «пропала». А в тексте, не буду искать в книжных шкафах роман, попробую передать «своими словами». В романе земляне возвращаются из космического полета на родную землю…И что же они видят? К ним едут на старых джипах обезьяны, то есть на земле произошла та же «трансформация». Обленившиеся человечество обезьяны выгнали из домов и заняли их «место», но… обезьяны САМИ ничего нового придумать не могут и используют транспорт, доставшийся им от людей…Так кончается фильм…Но в романе есть еще несколько фраз: Молодая супружеская пара (обезьян) путешествуют по Вселенной на «яхте с солнечным парусом». В руках у «супруга» фантастический роман, он читает его своей «половине». Роман тоже на ЭТУ тему, И ОНА говорит примерно следующее: чего только не придумают эти писатели… фантасты… Как - будто может быть где-то планета, на которой люди являются разумными существами и даже могут превосходить нас…
- Да, забавно…
- Забавно и…немножко грустно, когда видишь, что без калькулятора продавщица в магазине не может сложить сегодня 10 плюс 15…
- Вы начинали со стихов, печатались, потом стихи «забросили». Почему?
- Я для себя решил, что я не поэт, а во-вторых, стихи мне не давали спать…, в буквальном смысле слова. То есть я не мог освободиться от них и во время сна… Это тяжело.
- Чем поэзия отличается от прозы, ведь стихи Пушкина так «прозрачны», как.
 - Как вода тающей сосулька (Сначала я хотел написать " из ледника", но кто видел "ледник"? А "сосульку" видел каждый. Сравнения должны быть "понятными", "зримыми".) Правда, сегодня и вода из тающей сосульки, наверное, несет в себе частицы грязи человеческой деятельности… Стихи… это то, что можно сказать только стихами. «Его зарыли в шар земной, а был он лишь - солдат, всего, друзья, солдат простой. без званий и наград. Ему, как мавзолей, земля- на миллион веков, и Млечные пути пылят вокруг него с боков». Попробуйте сказать это прозой? Неизбежно появятся «красивости», ложная патетика, а в целом - «абракадабра». Или вот есенинское: «Над красным вечером задумалась дорога. Кусты рябин туманней глубины. Изба-старуха челюстью порога жует пахучий мякиш тишины.» «Переводим».
- Стоит избушка, ее порог похож на старческую челюсть. Нет, дальше не буду.
- Один острослов сказал: русская поэзия двумя поэтами началась (Пушкин и Лермонтов) и двумя поэтами закончилась (Есенин и Маяковский)..
       - Конечно, это не так.. Но…Всеобщая грамотность в нашей стране «погубила» поэзию…Уметь зарифмовать «кровь и любовь» и даже «посчитать» количество слогов в строке- это еще не поэзия..
Я вот уже на один из «признаков» указывал-то, что нельзя «перевести в прозу». Вот, например, строчки. «Мне нравится, что вы больны не мной. Мне нравится, что я больна не вами…Что никогда тяжелый шар земной не уплывет под нашими ногами». (Цитирую по памяти, поэтому заранее извиняюсь за возможные погрешности) Как эти строчки перевести «в прозу»? Прихожу к девушке и говорю ей: Знаешь, мне нравится, что я болен не тобой… Куда она меня пошлет? Ритм, рифма, звуковые аллитерации «цементируют» слова, «конопатят» «поэтическую лодку», поэтому она и не «тонет», а «держится на воде» и «плывет по волнам вашего воображения»-а вот это «последнее» -уже «красивость», а «красивостей» надо «избегать».

ИНТЕРВЬЮ - 4.
- Вернемся к повестям о разведчиках или еще что-то осталось «недосказанным» в предыдущих интервью.
- Пожалуй, еще одно «положение недосказано». Я уже говорил, что в объемном романе «Такая долгая жизнь» есть два как бы самостоятельных «сюжетных узла». Но было бы хорошо, если бы КАЖДАЯ глава имела бы «вид» законченного произведения. То есть какой-то «сюжетный узелок» бы «развязывался». Поясню свою мысль. Вчера я «повесил» на свой странице главу «Разведчик над Москвой.»Вот только что обнаружил «рецензию».( Пусть Вас не удивляет мои многочисленные кавычки. В данном случае, нисколько не принижая значение любого отзыва , нельзя назвать рецензию в одну строчку. Так вот. Автор, женщина, сейчас выйду, посмотрю, так сказать, познакомлюсь… с рецензентом. Рецензия в одну строчку: РАССКАЗ понравился…У меня нет перед глазами этого отзыва, поэтому я передаю только смысл. И главное в НЕМ, что читатель воспринял главу из романа, как законченный рассказ… Висит глава «Налет на Берлин». Судя по отзывам, она тоже воспринимается многими как РАССКАЗ, то есть, - законченное произведение. И тут же два слова о названиях. В романе главы не имеют названий
- Ваша повесть «Кто придет на Марине» в 1967 году была включена в список рекомендованной литературы для школ внешней разведки. Но Вы сами говорили, что, хотя факт о том, что на заводе «Мариене» (Это точное название авиационного завода Хейнкеля, в повести вы несколько изменили название.) работал летчиком-испытателем наш разведчик, но БОЛЬШЕ вы ничего о нем не знали и дополнительных сведений вам получить не удалось. А в основу повести «Астрид» лег ее отчет руководству внешней разведки, который вам передали компетентные органы, и эта повесть не попала в этот список. Почему?
- Я думаю, что…Астрид Ларсон (настоящая фамилия у нее другая) была НЕПРОФЕССИОНАЛОМ, и ее работа, очень полезная, была тоже, как правило, ЛЮБИТЕЛЬСКОЙ, то есть не отвечала катехизису настоящего разведчика. Но это только мои догадки потому, что повесть была опубликована в 1991 году, когда ВСЕ РУХНУЛО… И есть ли вообще у нас сейчас разведка? Конечно, есть… Но это уже совсем ДРУГАЯ разведка (на «контрактной основе»).
- А «Мариине» как вы объясняете?
Наверное, я что-то «придумал» такое, что использовалось или может использоваться в разведке... Циолковский никогда не был в космосе, Жуль Верн дальше «пригородов Парижа» никуда не выезжал, а написал...Сразу хочу сказать моим возможным критикам. Циолковский - великий человек, Жюль Верн. Что говорит… Я и близко не могу «стоять» рядом с ними, но сравнения помогают понять мою мысль.
- А вообще, важна ли профессиональная подготовка для разведчиков?...
       - Мне кажется, не обязательна. Как не все выпускники Литературного института стали писателями, так и не все, получив специальное образование, стали РАЗВЕДЧИКАМИ.
- А важна ли для писателя БИОГРАФИЯ…???
- Я бы сказал- ЖЕЛАТЕЛЬНА… Снова приходиться обращаться к ГРОМКИМ фамилиям. Лев Николаевич…. Не «нюхай он пороху», вряд ли бы даже ОН написал «Войну и мир». Лермонтов…
-А Пушкин?
Кончено, Пушкин- ОСОБ. Но Пушкин - очень серьезно занимался изучением материалов Пугачевского восстания, ИСТОРИЕЙ России. Когда ЗНАНИЯ МАТЕРИАЛА соединяется с гениальностью.
-Получается…
- Правильно! Гениальные произведения.
А как же быть с Чеховым?
Чехов - великий знаток человеческой души, а именно в ней все «секреты». Кроме того, это ВЕЛИКИЙ труженик. Казалось бы, «шаловливые» рассказы, которые он подписывал Антоша Чехонте. Но он так «набил» руку на этой поистине каторжной» работе, что потом смог АННУ КАРЕНИНУ «вместить» в «ДАМУ С СОБАЧКОЙ». Это дано только великим…
А если у писателя нет «биографии» - детсад, школа, институт, обыкновенная работа.
Стоп! Это уже биография… Школы бывают разные и в разные времена. Возьмите «Очерки бурсы» Помяловского… А можно ли «наездить» биографию. Вот в ваше время призывали молодых литераторов ехать на великие стройки коммунизма, изучать жизнь…
       - Это дало очень «слабые» всходы…Я знаю одного талантливого поэта и прозаика, который после университета поехал на строительство Братской ГЭС, потом трасса – Тайшет - Абакан и еще чего-то там… Ничего не вышло. Вообще, «по заданию» написать хорошую вещь очень сложно и почти невозможно. Поэтому у Фадеева его лучшая вещь - «Разгром», а «Молодая гвардия»… Да еще после редактирования... Сравнивать даже нельзя.
       Но вы же тоже, как бы помягче сказать, иногда садились «не в свои сани». У вас много о летчиках.
      - Это верно. Но в таких случаях я 20 раз все "перепроверял». Что касается «саней», то у меня были свои «сани». Я наездил сотни тысяч километров на автомобилях разных марок. Когда ты «идешь»
по автостраде Штеттин - Берлин на «спортивном «мерседесе» 200 километров в час, то будь крылья. А «опель-олимпию» (военных лет) уже при 150 «воздушная подушка» «поднимала» и руль «почти не чувствовался» … Кроме того, я много летал на самолетах просто пассажиром и попадал в разные «переделки»-могучая гроза и прочее. Я в апреле летел в Париж, всю ночь не спал, надеялся в самолете поспать. Не получилось…Как только самолет «проваливался» в воздушную яму, я тут же. Инстинкт водителя… И еще, конечно, «слушал» как работают моторы… Когда «моторы» работают «чисто», без сбоев- все нормально. Так в жизни, так и в литературе.
       Не будем сегодня говорить о романе "Красные пианисты", хочу только высказать свою точку зрения на "романную форму", так сказать, вообще... В романе желательно, чтобы каждая глава могла СУЩЕСТВОВАТЬ самостоятельно, отдельно... Это, безусловно, трудно, но стремиться к этому надо.