О чём поёт дождь?
Нет, не тот унылый и серый, что осенью надоедливой пылью осыпается с отсыревших небес и заставляет жаться к стенке и любить уют четырёх стен.
Не тот оголтелый любовник - стремительный, но быстротечный ливень, что настигает вдруг почти у самого порога, в тот момент, когда уже считаешь себя в безопасности. Что подталкивает в спину раскатами грома, шибает о землю, едва не пронзая насквозь, и прибивая цветы к земле, что занавешивает мир тусклой упругой ширмой.
И не тот, что на целую неделю зарядит вдруг, обложив всё небо сплошной синевой, с далеко ходящими громами, грозясь всемирным потопом – холодный, несносный, назойливый, лезущий в душу всякий раз, как только обрадуешься его уходу.
А тот, что медово звенит, перегнувшись через лес, чиркая о воздух легчайшими копьями струй, состоящих наполовину из влаги и наполовину из неба, тёплый грибной частокол с почти солнечного полога небес, с не рождённой радугой, спрятанной где-то в чреве ненасытной тучи.
Дзинь-дзинь, танн-танн – ты слышишь? Звонко, словно в тамбурины, ударяет по листьям. Вымокшие встрёпанные цветы ждут хорошей солнечной сушки, чтобы снова принять подобающий вид, но долго ещё в их причёсках будут сверкать бальные блёстки напоминанием о вальсирующем дожде.
Бомм-бомм - о пузо реки, нежно, почти не оставляя на ней оспин. Словно звон бокалов: бомм… Протяжный высокий звук в несколько тактов – целая музыкальная фраза.
О чём поёт он, о чём успевает шепнуть каждая капля, стремительно проносясь мимо моего окна? О грибных спорах и цветочных семенах, жадно ожидающих его, сдавленных земляным панцирем, о пересохших губах корней, о траве, которой пора принимать очередной душ, о дождевых червях, что засиделись в своих квартирах, и о радуге, притомившейся в темнице туч.
Послушайте, послушайте, что шепчет этот затейник, этот скромник, говорящий только шёпотом, самый большой фантазёр на Земле.
Вы удивлены, что мы понимаем друг друга? О, на свете столько удивительного…
Я вижу прекрасный солнечный мир, до боли солнечный и ясный, невероятно, ослепительно ясный – там яркий летний день, полный жизни, цветов, травы, радуги и стрекозиного шороха, там жёлтая песчаная дорога, и яблоневый запах кружится над одиноким домом…
Этот мир блеснул на мгновение в приоткрывшуюся старую дверь, блеснул, чтобы навсегда оставить в душе несказанную боль несбывшегося…
Прекрасный, прекрасный, но чужой мир, далёкий, как сон. Как мало только открыть старую, забытую дверь, как надо верить, что за этой старой дверью ждёт чудо!
И я не поверила в это чудо, я испугалась неведомого, и поэтому оказалась в западне. О, это урок для всех не верящих! Напрасно я дёргала и била кулаками в дверь – дверь не открывалась, и я осталась один на один – впервые – со своей памятью, болью сердца, совестью. Так я утратила, не обретя.
И тогда я придумала другую девушку, и она смело вошла в дверь, в неизвестность. Вошла, чтобы приветствовать новый мир, чтобы стать ему родной и встретить там свою любовь, свою судьбу… И невозвратно утратить её, потому что прекрасные грёзы не вечны, и сны любви не вечны, как бы прекрасны они не были – это всего лишь сны и грёзы.
Или это та самая Дверь, которую я однажды распахнула перед своей отчаявшейся героиней, чтобы и она вдохнула света и тепла Иного Мира?..
Я сама – под гипнотический ритм падающих капель - как-то раз видела чудный сон, который потом отозвался в сюжете о Старой двери. Вот я иду по огромному просторному саду с тонкими хрупкими яблоньками, почти без листьев, на которых висят огромные круглые яблоки. Такие огромные и круглые, словно глобус, они могут быть только во сне.
Так вот. Я иду – а вокруг яблоки, янтарно-жёлтые и бледно-зелёные с красными бочками, и лососево-розовые. А под ногами – ровная-ровная, нежная-нежная, зелёная-зелёная трава. И я дивлюсь чудесному саду, а вокруг маленькие девочки и мальчики трясут деревца, и тяжёлые плоды бухаются на землю, точно бомбы, и катятся по траве, грозя отдавить ногу. И я спешу, лавируя между ними, ёжусь от страха, когда лёгкий и довольно прохладный ветер гнёт яблоньки чуть ли не до земли, и они со звоном распрямляются, а яблоки угрожающе качаются на тонких ветках.
Но полно, хватит о себе. Прислушаюсь к шёпоту дождя.
Двое шли по дороге. Они шли молча, шлёпая в темноте по лужам, съёжившись, кутаясь в промокшие насквозь плащи и проклиная непрерывно моросящий дождь. Было неуютно и холодно. Вода преследовала их со всех сторон журчанием, хлюпаньем, мутным блеском под изредка выскальзывающей луной. Кругом расстилалось бескрайнее поле, разбухшая земля расползалась под ногами, сапоги то и дело вязли в глине.
Иногда они спотыкались о невидимые камни, иногда, споткнувшись, падали, но продолжали молча свой безрадостный путь, думая каждый о своём. Дороге не было конца. Она начиналась ниоткуда и уходила в никуда, сквозь мрак, слякоть, дождь.
Вдруг где-то впереди, далеко-далеко, но слышный пронзительно ясно, возник голос. Они остановились. Это кричал человек, будто звал на помощь. Они постояли, прислушиваясь. Крик больше не повторился, и они снова продолжили путь. Голоса не удивляли, не пугали и не радовали их. Они их слышали каждую ночь, и каждую ночь голоса лишь прибавляли безысходность и тоску.
Один из путников думал о солнце. И о женщине, удивительной и яркой, как солнце, с золотистыми выгоревшими волосами и синими, как незабудки, глазами. О её смуглой коже, тугой и тёплой, тёплом и тугом теле, ослепительной, как солнце, улыбке.
Другой думал о море, ярко-голубом, о его ласкающих волнах с белоснежной пеной, разноцветных бликах, камнях, причудливых раковинах и рыбах, видных сквозь прозрачные воды тихой лагуны. И о юной богине, которая, согласно древнему мифу, однажды родилась из морских вод…
Но кто скажет, было ли это всё воспоминаниями, или всего лишь мечтами? Впереди – мрак, слякоть, дождь и дорога. Возникшая Ниоткуда и ведущая в Никуда.
Вот о чём поведал мне дождь. Но тихо, тихо, ещё не окончен рассказ…
…Я вижу, как двое любящих – юноша и девушка, почти дети – в огромном чуждом городе, затерянные среди металла, камня и недобрых людей, голодные и нищие, играют в принца и принцессу, и как они гордо, весело и озорно одурачивают вельможных глупцов. И как она – ещё девочка – играет роль юной наследницы, однажды потерянной и счастливо найденной, которой наскучила приторная роскошь дворца и подобострастие придворных. И которая бежит оттуда на корабле в другой город вместе с возлюбленным, в то время как её разыскивает полиция – гордую нищенку, оскорбившую маленькое надменное государство своим сходством с принцессой.
Как же её называли? Погодите, сейчас припомню… Кажется, Маленькая Королева? Нет, нет, это совсем из другой сказки.
Девушка как две капли воды похожа на сбежавшую принцессу. Её ловят и водворяют на подобающее ей место, во дворец, а она не возражает, ей кажется это весёлым приключением. Только вот друг её остаётся за пределами дворца, на улице, и они могут встречаться лишь тайно. Но Маленькой Королеве Аллаин невдомёк, сколько фальши, лжи, грязи, склок и ревности в дворцовой жизни. И она затосковала, начала чахнуть.
Я вижу, как она, бледная, печальная, бросается к Магическому зеркалу, тщетно всматривается в него, пытаясь понять, кто она и что готовит ей судьба.
А потом зачастили женихи-принцы. Один из них обнаружил подмену, но промолчал – до времени. Маленькой Королеве предстоит испытание на истинность, и если она не выдержит его, принцы-женихи объявят маленькому королевству войну. И тогда Маленькая Королева убегает туда, откуда явилась – на улицу. Она оправляется на поиски друга, а за ней отправляется в погоню принц-жених… Сколько запутанных отношений и головоломных приключений предстоит всем троим, пока не опустится занавес!
А ещё я вижу пылающий лес, и дождь огненных стрел, сыплющихся со зловеще-чёрного неба, и двух юных женщин, прекрасных, точно богини, в растерянности и смятении бегущих по тропинке. На них роскошные наряды, а в лицах – ужас.
А хозяин, строго посмеиваясь в усы, глядит на них из окна маленькой избушки-харчевни, и вот они на бегу оборачиваются в кошек. Чёрную, как смоль, с горящими зелёными шарами глаз, и белую, кротко-голубоглазую. Они проскальзывают в дверь, выгибая спины, вспрыгивают на лавку, трутся о руку хозяина, источая искры, а он тем временем расхваливает свой товар – девок крепких, пышногрудых, красногубых, выбирай на любой вкус.
- Нет, - говорит покупатель-гость и выразительно смотрит на кошек. – Вот что хочу я, вот что покупаю!
Девушки-кошки смотрят на покупателя во все глаза, настороженно и испуганно: ведь это тот самый Чёрный Маг, что преследует их, тот, что насылал огненные стрелы…
От любви – к ненависти и от ненависти – к любви. Кто их разберёт, где любовь, а где ненависть, и так ли уж сильно они отличаются друг от друга?
Я вижу бледного худощавого мужчину в черном, с пронзительным взглядом желтых гипнотических глаз. Как он стоит, неподвижно скрестив руки на груди – гордый и одержимый. Он смотрит на зелёный луг, где веселятся юноши и девушки.
Он болен, он тяжко болен, и имя этой болезни – страсть, неукротимая, мучительная страсть к юной девушке с белокурыми волосами, прекрасной, как сама юность, как сама жизнь. Ах, как ненавидит она его, как эта ненависть всепоглощающей страстью охватила и сжигает её душу! И тогда он губит её возлюбленного, её жениха, жестоко и подло.
И вторая страсть терзает его неистовый мозг – стремление властвовать над миром. Этот гениальный учёный-одиночка изобрёл вещество, с помощью которого может подчинить себе разум и волю людей на всей планете. Но он не может подчинить себе волю одной-единственной любимой женщины…
И он добивается её любви, через ненависть, через боль, через убийства и взаимные унижения. Пока не пробуждает в ней ответное чувство, любовь-ненависть, любовь мучительную и не прощающую былые горести. И он понимает, в конце концов, что вся его жизнь – в её любви. Что власть и гордыня – прах в сравнение с её полными любви глазами…
Хотите узнать подробней эту историю? Может быть, когда-нибудь я расскажу её всю, историю необычной и трудной любви. Может быть… Она – навечно в душе моей, но не мучайте меня расспросами. Не сейчас. Когда-нибудь я расскажу…
…И снова двое любящих. Они бредут по прозрачной аллее, охваченной шорохом ало-золотой метели. Это – осень. И они прощаются, потому что она собирается покинуть его.
Нет, она любит его, любит по-прежнему, всегда будет любить его… Нет, друг его не виноват, не надо упрекать друга – он не виновен, что полюбил её, что чужую любовницу сделал своей невестой…
…Ты думал, что наша любовь будет бесконечной, но я устала. Устала бояться за неё, оберегать твой покой, устала быть рабыней и утешением, устала от вечной неопределённости. Но – что-то произошло, непоправимо и невозвратимо. Ты подумай, что упустил по своей вине, что не смог удержать и сберечь. Прости меня, любимый, но больше не зови… Потому что это осень…
А в день свадьбы, в белом платье, уже чужая жена, она бросится к нему, целуя его лицо, глаза, руки…
И снова я вижу диковинную, волнистую картину, небо, пришитое к морю частыми стежками холодного дождя. Морская Дева полюбила рыбака...
Нет, не так. Она не любила его, она его ненавидела – и в бурю, пренебрегая опасностью, поднималась на поверхность и рвала его сети, угоняла лодку в море. Но однажды буря выбросила её на берег, и она стонала, окровавленная, на голых острых камнях пустынного берега.
И рыбак нашёл её, и влюбился в неё сразу бесповоротно. Она была похожа на хрупкий цветок – большая голова с белыми волосами, обвивающими тело, и глаза – не то человека, не то рыбы, в пол-лица, жёлтые, точно янтарь, и всегда неподвижно раскрытые, и тонкое, гибкое тело, колышущееся в воде подобно зелёным водорослям.
Он отнёс её в свою бедную, тёмную хижину, стоящую в одиночестве среди диких бесплодных скал – отщепенец, презревший людей. Он был молод и смел, и одинок, и нищ. Много дней и ночей он залечивал её раны, а она томилась тоской по дому и, ненавидя своего спасителя, чахла с каждым днём, увядая, точно хрупкий цветок. Ей чужды были и его земная страсть, и это дикое нагромождение камней, и жалкие кустики хилой травы, и ненастное небо. А когда прорывалось солнце – оно лишь слепило её.
Дева тосковала по плотной освежающей глубине, волнению своего неба - горько-солёного моря, по коралловым садам и щекотным стаям причудливых рыб, и мягкому ложу из водорослей. А рыбак тосковал по земной любви неземной Девы.
И тогда, поражённый смертельным недугом, он заколол и её, и себя.
А хочешь ты услышать о звёздной невесте?
Один учёный, у которого умерла жена, живёт одиноко высоко в горах. Он одержим своим изобретением – удивительно мощной установкой, прощупывающей Вселенную в поисках чужих космических кораблей. Он одержим желанием постичь инопланетный разум. И вот его установка ловит странный сигнал – он обнаруживает, что мимо Земли проносится необычный луч.
И его телескопы ловят этот луч, путешествующий в пространстве, и вот он – в ловушке земного учёного. «Да это разумное существо!» – говорят ему приборы. Более того, это – женская сущность, она отстала от своего космического корабля. И учёный даёт ей земную оболочку, и вот она материализуется. И он видит перед собой прекрасную женщину, неземное существо в земном облике.
Много времени прошло, прежде чем привыкла она к земному телу, привыкла к своему захватчику…
И эти двое полюбили друг друга.
Слушай, слушай, как они любили, ты представь себе эту невозможную любовь, пронизанную предчувствием разлуки, зыбкости и невероятностью происходящего, любовь жадную и ненасытную.
И вот однажды это произошло. Они позвали её назад, дочь чужой планеты, они долго искали её, затерявшуюся во Вселенной. И она не могла противиться зову. Она выбежала в ночной сад, и её земное тело вдруг разорвала неведомая, чудовищная сила. И он выбежал вслед за ней, но успел только увидеть взвившиеся клочья белого тумана и ослепительно-яркий луч, пронзивший земную атмосферу.
Много дней и ночей проводит он без сна в своей лаборатории, прощупывая небо в поисках своей утраченной мечты, но тщетно. И тогда он в ярости разбивает свои чудесные приборы... А вернее всего, это соплеменники его возлюбленной разбивают из Космоса его локаторы, чтобы он больше не мог ими воспользоваться.
Много лет он не спит ночами, напрасно вглядываясь в пустое небо, и зовёт, зовёт её… Но время идёт. И жизнь вновь возрождается в нём, и он спускается вниз, в город, чтобы там, больной и измученный, найти опору и покой у земной женщины…
О, ему только дай волю, этому дождю! Чего только не напридумывает, не поведает он – и рассказам его нет конца! А какие они бывают причудливые и забавные!
Вот Школа боевых искусств. Бьются на мечах. Есть девушки. Раны настоящие. Если уйдёшь с ринга на своих двоих – хорошо. Если допустил рану, после которой падаешь на ринге – так и валяйся.
Пары меняются, двигаясь по кругу.
Вижу стройную, гладкую спину. Зазевался – получил мечом серпообразную рану, кровь хлещет, он шатается, еле тащится, но старается держаться, хотя глаза закатываются. Бой закончен. Ученики разбредаются.
Я сижу в «зрительном зале», рядом – «качок», ученик. Подходит немыслимая личность восточного вида, в нахлобучке на макушке и в чём-то типа «халат-кимоно», улыбается: «Меня зовут И. Зовите меня просто И. Я набираю группу бойцов в свою школу. Из всей вашей школы мне понравились только двое – Зеро (девушка) и он», - указывает на «качка». – «Остальные недостойны».
«Но вы знаете, что я беру тысячу?» - говорит «качок».
«Я всё знаю», - безостановочно щерится И.
О дождь, великий Иллюзионист! Что ты заставляешь меня переживать! Какие недосвершения! И я кротко подчиняюсь твоей безграничной фантазии, твоим иллюзиям, навевающим бередящие душу сны…
А как-то во сне, под звон хрустальных капель, я попала в сон чужой. Блуждала среди весёлых людей вдоль праздничных аллей, у прекрасной реки, ведомая дежа вю. Дорога вывела меня к одиноко стоящему на отшибе посёлка дому. Я обрадовалась ему, как старому другу. Я знала, что здесь живёт художник. И он ждёт меня, он должен ждать меня, иначе быть не может! Мне казалось, что там ожидает меня чудо, то самое чудо, к которому я стремилась полжизни. Вот небольшой сад, гостеприимно открытая калитка, распахнутое окно… Сердце бьётся от радостных предчувствий. Я тихонько подхожу ближе, заглядывая в окно. Вижу мольберт и незаконченный портрет женщины, неуловимо знакомой. Да это же я, этой мой портрет! Хочется смеяться, петь, бежать к нему, моему художнику…
И вдруг – он входит в свою мастерскую, но не один. С ним молодая женщина, так похожая на меня, но не я. Они смеются, они влюблённо смотрят друг на друга… Это её он любит, а не меня, её рисует, о ней мечтает… А мне остаётся стоять под окном чужой, чужой, ненужной.
Я в сон чужой случайно заглянула.
Меня не приглашали, просто вдруг
Незапертая дверца распахнулась,
И показалось мне – за нею друг.
Прекрасен город был, и летний вечер – ал.
Среди дворцов причудливых бродила.
Там жизнь своя текла, река сияла,
Неспешно люди мимо проходили.
А чуть подальше цвел зеленый луг,
Пустынный берег в ивах и кипрее.
И белый домик… Там ли ждет мой друг?
И я к нему направилась скорее.
И вот, в том доме среди трав послушных,
Перед этюдником, в распахнутом окне,
Тебя увидела…
Но равнодушно,
Невидяще твой взгляд скользнул по мне.
На том наброске чей-то грустный облик,
Но удивительно знакомые черты.
Смотрюсь в своё лицо.
Тревожный оклик
Чужого сна, где обо мне твои мечты.
Выходит, ты меня зовешь и ждёшь.
Я здесь!
Но мои руки о твои
Разбились, что о камни теплый дождь,
И как туман прошли сквозь них.
Пыталась я прорвать напрасно
Осколок прогоревшего огня,
Финал проворовавшегося дня,
Дотлевший уголек кривых зеркал,
Где ты меня в ночь летнюю искал.
Как я тебя молила сквозь портрет,
Шептала, и звала, и торопила,
Но ты меня не видел. Сколько лет
Я призраки во сне манила,
Кричала сквозь враждебные туманы,
И отблески напрасные ловила.
И для тебя была я – лишь обман…
Быть может, и тебе я только снилась?
Далекий друг! Кто тебя видеть смеет
Во сне так явственно, тебя касаться,
С тобою вместе плакать и смеяться,
Кто твою руку на груди согреет?
Та, что хозяйкой властвовать берется, -
Жизнь для неё, а для меня – лишь бред.
О сон чужой! Когда заря очнется,
Я потеряю этой дверцы след.
Кто же ты, такая ли, как я?
Ты – быль моя, иль боль моя.
Среди твоих раздолий – иностранка,
Чужая – средь твоих небес.
И тревожно, и дивно, и странно
Мне бродить меж разлук и чудес.
Но мосты разведет неизбежно,
И без лишних приказов и слов
Самозванку отторгнут небрежно
От чужих берегов и дворцов.
Мне наяву тебя вовек не встретить,
Не взять за руку, не взглянуть в глаза.
Мы – две далекие-далекие планеты,
Нам даже просто рядышком – нельзя…
…Так, по ночам, отяжелевшей птицей
Ищу под окнами ненужные слова.
И бесконечно, безнадежно длится
Попытка повторенья волшебства.
И поделом – нечего заглядывать в чужие сны! Но – этот печальный сон о Любви и потере родил Повесть. Ей предшествовали наброски и черновые зарисовки. Вот один из них.
…Я стояла на берегу лесной реки, на довольно высоком склоне. В просветы между елями, которые обрамляли вид, словно винтажная рама – картину, я видела синее полотно реки с пастельными мазками тростниковых островков, сморщенных облачных отражений, иззубренный лесистый противоположный берег и ясное небо над ним, взбудораженное облачной грядой…
Вздохнув, я развернулась и принялась карабкаться вверх по склону. Вот тропинка, петляющая по лугу между крохотными бочажками, заплетенными лютиком и вербейником. Ещё один подъём – и я наверху. Вот он, заветный дом. Окружённый роскошным яблоневым садом. Тропинка ведёт туда – калитка не заперта, как всегда: здесь нет смысла запираться и прятаться, ибо запираться и прятаться не от кого. Я иду, не таясь, сердце переполняет радость. Я заглядываю в широкое окно ателье – Марк дома. Он, как обычно, ходит по рабочей комнате первого этажа, то подходя близко к незаконченной картине на мольберте, то в задумчивости отходя на нужное расстояние.
Я улыбаюсь и качаю головой. Стучу в окно – но он не слышит. Слишком погружён в раздумья. Вот он разворачивает мольберт, я встаю на цыпочки, изворачиваюсь – и вижу, что это набросок женщины с удивительно знакомым лицом. Знакомым? Господи боже мой, ну это же я, кто же ещё это может быть кроме меня?
Я смеюсь и стучу сильнее – никакой реакции. Да что же это такое!
Я спешу к двери, вхожу в коридор с такими знакомыми бронзовыми фигурками зверей, держащими в лапах светильники, распахиваю широкую дверь в ателье.
- Марк? Марк!
Марк не оборачивается. Он продолжает всматриваться в портрет, потом обеспокоено и нетерпеливо глядит на огромные настенные часы с большим торжественным маятником, и, словно опомнившись, они начинают мелодично отбивать двенадцать часов. Эти часы в прихотливой резьбе очень старинные и дорогие – они инкрустированы перламутром и золотом, но я знаю, что самая большая ценность для Марка – это не вещи. Он сам говорил мне, что мог бы творить и в лесном шалаше – была бы рядом любимая.
- Марк? – снова спрашиваю я нерешительно и растерянно. Марк вздыхает, подходит к окну, всматривается, постукивая сильными, длинными пальцами по стеклу.
- Марк! - Уже не шепчу, не прошу, а кричу я, точно одинокая ворона на суку, орущая от безысходности. – Марк! Марк! Я здесь! Я же здесь!
Марк оборачивается и на мгновение замирает, глядя сквозь меня. Потом неуверенно делает шаг ко мне. Я улыбаюсь. Я хохочу, протягиваю руки, иду навстречу, предвкушая его объятия, тёплые, мягкие губы…
Марк проходит сквозь меня. Тёмной массой, твёрдой скалой. Я не ощущаю ничего. Только лёгкое давление, порыв воздуха – и вот его уже нет передо мною, он позади, а мои руки так и продолжают обнимать пустоту.
И тогда я понимаю, что меня в этом мире нет. Я рыдаю.
Марк застывает, напряжённо прислушиваясь. Что ему чудится в моём голосе? Завывание ветра? Скрип половицы? Но вот он очнулся, лицо его радостно озарилось – он шагает широкими шагами и распахивает дверь настежь. В комнату, точно солнечный вихрь, точно золотой сноп света, врывается девушка. И Марк заключает её в объятия.
Я знаю эту девушку. Слишком хорошо знаю. Это её он рисует. Это она сейчас – на незаконченном полотне в образе Флоры, с золотой косой и в тунике, обнажающей одну грудь, с цветком, поднесённым к пунцовым губам.
Я знаю эту девушку наверняка, ибо это – мой двойник. Один к одному. Как капля на каплю. Живой, здоровый, счастливый, во плоти. А кто же – я?
О, Боги, кто же тогда – я?..