Лёжа в кровати и прислушиваясь к каждому редко исходящему звуку в доме, малец думал. Обо всём и ни о чём. Из тех самых звуков доносились: храп его отца из соседней комнаты: чёткий, но не громкий; собственное дыхание, издаваемое с каким-то лёгким хрипом (в таких случаях обычно надо прокашляться, но он этого не делал, чтобы не прерывать идиллию) и шумы за окном (вой ветра, шелест деревьев, топот лошадиных копыт и скрип привязанной к ним повозки). Положение спросонья удивительное, как ему казалось, ведь если верить легенде о том, что сон – это состояние, при котором душа человека покидает тело и проносится по всему свету, зацикливаясь на чём-то по пути (что мы и наблюдаем), а к нашему пробуждению возвращается обратно (в случае опоздания человек не проснётся никогда), то своего рода мы полностью перераспределяем себя. Разум начинают посещать мысли, идеи, которые в бодрствующем состоянии вряд ли достигли бы нас (даже если тот чист и предрасполагает к этому). И главное сожаление заключается в том, что такое состояние схоже с дурманом: эффект длится непродолжительное время, и в момент полного пробуждения оно развеивается.
Тем временем, малец пытался сконцентрироваться и впустить к себе в голову что-то стоящее, вспомнить о снившемся, но тщетно. Глаза не закрывались, так и спать не хотелось, однако он и не желал выбираться из-под одеяла и покидать свою постель. В ней тепло, уютно, а из окна дул сквозняк. Малец повёл взглядом по своей маленькой обители. Комнатушка была объёмом 17 на 11, 5 на 7 футов, вполне сгодилась бы для исповедальни. Заполняли её рабочий стол, кровать и сундук для всего самого необходимого. Помимо одежды, необходимым являлись инструменты для его «железной пяты».
Пожалуй, самое время вспомнить с чего всё началось. Вернее, ещё до него самого, до рождения. Его отец родился в приличной семье в столице, где он вырос, получил достойное образование и статус, причём собственный, учитывая то, что имя его родителей было широко известным и почитаемым. А получил он этот дар, благодаря врождённым эрудиции и талантам, ставшие в будущем ключевым средством в расположении своей репутации. Но семья, подобно Икару, слишком близко подобралась к солнцу, из-за чего их крылья сгорели, и они полетели вниз. Отец (дед мальца) на одной важной встрече из-за нелепой случайности лишился почётного уважения и признания в знатных кругах. Случайностью стало его письмо, которое он писал одному достопочтенному товарищу и даже очень близкому другу, и содержание которого он не озвучил бы никогда и никому, кроме получателя. Однако, как выяснилось позже виновником стала почтовая служба, перепутавшая адреса. В итоге, вследствие поразительных совпадений, письмо попало в открытый доступ, и написанные слова повергли всех ознакомившихся с ним в шок, даже близких. Сын так и не знал точного контекста, но в завершении этой печальной истории, от бедного человека отвернулись все и всё , и что случилось с ним впоследствии, осталось загадкой.
Отец мальца же уехал, как можно дальше от своего дома, лишившись, как нетрудно догадаться, имени и статуса в обществе, став для знавших его когда-то затворником или почившим с этого света, подобно своему отцу. Зарабатывал себе на жизнь, чем придётся: рыбачил, охотился, учился рисовать, писать, учить других или мастерить. Этот отрезок жизни он провёл, по сути, в скитаниях и нищете, но позже из этих рассказов, он давал понять, что не жалеет о своём выборе, и о нынешнем времени, в которое сам себя завёл.
Спустя двадцать лет после произошедшего он встретил женщину-которую-полюбил, и которую просил своего сына называть мамой. Малец долго не понимал, что это за слово такое «м-а-м-а», похоже на набор примитивных звуков, воспроизводимых личинкой при рождении. Но если он перечил отцу, тот спуску не давал. Малец не хотел огорчать его, ведь понимал, что из-за него отец лишился той самой женщины-которую-полюбил. И в течение взросления мальца они жили вдвоём в оставленной кем-то халупе, и которую они нашли, скитаясь в поисках лучшей жизни. За это время они пережили не одну зиму, каждая из которых была холоднее предыдущих, ни один сильный приступ голода, оставляющий их на грани смерти, и ни одну болезнь, подразумевавшая под собой смертельный исход для обоих.
И весь их путь отец любил и заботился о ребёнке. Единственным главным грехом этого человека, который он и сам не отрицал, взаимная любовь к алкоголю. Притронувшись к бутылке в ситуации двадцатилетней давности, она стала единственным близким спутником. Отец не бил сына. Или не помнит этого, хотя сам малец ничего не говорил, но это ещё ничего не значило.
Когда мальцу исполнилось двенадцать, они отправились в ближайшее поселение с высокой населённостью, где надеялись отпраздновать день рождения. Покидая место веселья, отец напился и случайно толкнул сына чуть ли не под колёса проезжавшего экипажа. Пострадала лишь стопа его правой ноги, но за то как. Исходом стала замена на искусственный протез, ставший для мальца отдельной ношей на плечах.
На столе лежала его любимая книга, в которой рассказывалось о старике, начитавшимся рыцарских романов, и возомнившем себя таковым, отправился в путешествие в поисках подвигов для своей прекрасной возлюбленной. Роман так и не был им дочитан, уж слишком размеры так мешали. Читал, впрочем, не так уж и много, помнит отец давал на прочтение книгу сказок, доставившая небывалых впечатлений. Ему тоже очень хотелось написать сказку, о необычном событии, на основе его реальной жизни. Об отце писать не решился, ибо понял, что знает о нём не так уж много и точно, а расспрашивать об этом уж и подавно не решится никогда.
Он долго размышлял о побеге в леса, или в горы, или в города, где обитает его необыкновенная история. «А как же отец? – постоянно говорил себе малец, - Пропадёт ведь».
Здесь могло быть множество аргументов «за» или «против», но ни один из них не мог склонить чашу весов к конкретному выводу. Представьте, вы живёте со своим отцом, который нечасто, но всё-таки пьёт, и при этом много. Вам двенадцать, ему свыше середины века. Он безработный и промышляет выращиванием плодов и растений (последние идут на рынок, и с которых можно извлечь немалую прибыль). Почему-то с каждым годом, вместе с вашим взрослением ситуация ухудшается, урожая всё меньше или он ухудшается по качеству, а руководства по ведению хозяйства в доме отсутствуют. У вас есть выбор: продолжать вести оседлый образ жизни, как в утробе матери в течение девяти месяцев или вырваться вперёд, как бобовый стебель из земли в небо.
Мальцу осталось сделать лишь последний рывок внутри себя, готов ли? Из вещей он взял буханку хлеба, объёмную фляжку, наполненную молоком. И нет, не для питья, а в качестве чернил для заметок. Ну и дюжину листов для записей. Всё сложено в небольшую котомку, и вид у него будет хоть, как у бывалого бродяги, но соответствующий нужному обличию. Всё должно случится сегодня, или же остаться глупой выдумкой юного отрока.
Сон, как было сказано ранее, рукой сняло, поэтому он просто, как и раньше, лежал, не желая вставать. Но всё-таки решился вытянуться, расположить своё тело под прямым углом и наконец-таки покинуть своё ложе. На ногах на данный момент отсутствовало что-либо, просто голые стопы или иными словами стопа, ведь железяке для защиты в общем ничего не надо, занозы не страшны. За ночь до этого, он долго и муторно работал над «пятой», дабы, в случае решения покинуть обитель, она в нужный момент не отказала. Для инструментов места не было, да и идея брать их с собой в планах не значилась. Малец считал свой недуг особенностью, как у мальчишек и девчонок, с которыми он пересекался, ведавшие ему о своих родимых пятнах, зубных коронках, волдырях на пальцах ног. Вот одна из ключевых деталей образа героя будущей повести о своих похождениях, впрочем, портрет уж двенадцать лет, как готов.
Выйти через окно не безопасно, ибо комната находится в десяти футах от земли, что в девять раз превышает рост мальца. А стена дома ничем не огорожена, прямая и гладкая стена, где не за что зацепится и просто так по ней, подобно пауку, не проползти, а спрыгнуть оттуда равносильно падению под колёса обычного проезжающего экипажа . Из всех вариантов остаётся лишь «ползти ужом» по такому же деревянному полу, а с его железкой это в какой-то степени прибавляет сложности.
Его туалет не являлся чем-то примечательным, вопреки сверстникам, родители которых имеют денежные средства. Простая дешёвая белая, по крайней мере в первые дни приобретения, рубаха , рванные возле места, называемой мотнёй, холщовые штаны, и в придачу к ним дюжинная, изгрызенная кем только можно (собаки, термиты), соломенная шляпа. На ноги были обуты старые башмаки, доставшиеся мальцу от отца, прямиком из его детства, в первый раз были великоваты, но рано или поздно стиснут ноги, как капкан.
Перекинув мешок с вещами через плечо, он начал, как черепаха , тянуться к выходу из комнаты, к лестнице, и следом к чёрному ходу: как ни говори, а парадная дверь теперь уж скрипит, не хуже колеса той самой колесницы.
«Не так уж и сложно» - мелькнула мысль у мальца, покончив с самым, как ему казалось, сложным, и пройдя дальше, примерно чуть больше ярда, от жилища. Оно находилось на подступе к лесу, до города же надо идти в противоположном направлении. Есть ли в лесу или за ним жизнь малец не знал. В чаще творила привычная атмосфера: шелестели деревья, пели птицы, притом у них присутствовал ритм: одни начинают симфонию – пауза – другие подхватывают – и первые заканчивают. Малец не изучал местную фауну и никогда не интересовался жизнью других живых организмов. Ну есть человек, птица, червяк, комар, и в общем на этом этапе познаний поставлена жирная точка. Иных книг в доме не имелось, в городе они являлись редкостью, и из этого же следует что, если ему с отцом на глаза попадался этот чудный реликт, креплённый к примитивной мягкой обложке, он был им не по карману, чего уж там говорить о твёрдом переплёте. Содержимое книги их мало волновало, лишь бы хоть что-то грамотно написанное. Малец помнил о словах, что в комнате у отца где-то есть ружьё для охоты, но он так его найти нигде не мог. Есть вероятность, что отец его просто дурачит. Он давным-давно желал отправить в лес на охоту с сыном, но с чем? Любое оружие им сгодилась если не для этой деятельности, то хотя бы для обороны. Их никто никогда не посещал, возможно об их существовании за пределами никто и не знает. Исключением являлся случай, когда отец вновь отправился в город, а сына оставил одного дома. За окном проявлялись сумерки. Малец просто сидел в темноте и глядел, как последние лучи уходят вместе с солнцем за горизонт. Оставшись один, он занимался привычным делом – слушал. Слушал любой звук, доносившийся до его уха. Для него это стало любимым увлечением, не требующее не существующих у них денег. Он находился в прихожей, спиной к стене, и вдруг стали слышаться шаги, очень тяжелые и ясные шаги, каждый последующий из которых слышался яснее и ближе предыдущих, будто не человек, а существо, и направлялось к мальцу. Он же тогда замер и задержал дыхание. Как позже вспоминал, сегодня он так долго без воздуха не продержался бы. А расстояние меж ними уменьшалось, нечто знало, что здесь кто-то живёт и кто именно. Также внезапно движение прекратилось и спустя мгновения раздался грохот, аки молния ударила в землю на пустыре . Малец и не помнил в подробностях, что случилось далее. Вроде как выбежал, как заяц в погоне. И глотку от вопля так разрывал, наверняка глухой услышал бы. Благо вовремя вернулся отец и успокаивал он мальца ещё очень долго. Существом оказался старик. Скорее всего ему нужна была помощь, но не свершилось. Внутрь попал через чёрный ход, дверь которого была не запертой. Отец позволил себе осмотреть бездыханное тело, одетое в качественно расшитый кафтан, явно стоящий немалых средств. Сошлись на мнении, что пожаловал хозяин их дома, странно только почему один? Закопали на подходе к лесу, не хотелось слышать запах разложения. Именно тогда, малец впервые узнал, что такое смерть.
В этот день солнца не было, не иначе собирался дождь, правда ничто вокруг не указывало о его пришествии. Мальцу нравилось также слушать дождь, как гремят молнии, воет ветер, качая деревья из стороны в сторону, и как капли барабанят по всему, что воспроизводит ясный лёгкий гул при ударе об них. Он не знал музыку. При въезде в город постоянно находились умельцы, стоящие при любой погоде на улице и играющие для простых смертных, для нас с вами, а взамен просили милостынь в виде горсти монет, хоть гроша. Мальцу запомнился один, зрелый, примерно одного возраста с его отцом, игравшего на незнакомом ему инструменте , и как показалось, всех окружающих раздражала его музыка. Позже одна дама, обитавшая в доме над ним, облила несчастного творца помоями и унизила его, используя в своей речи нецензурную брань. Малец просил отца подать господину милостыни, но тот отказался. Музыканта было очень жаль. Ту песнь малец запомнил надолго, но отец угрожал поркой, до ныне даже не упоминаемую им, если ещё хоть раз услышит хоть что-то приблизительно схожее. Не имея минимальных познаний в этом ремесле, малец, сам того не понимая, пытался действовать и также творить свою музыку, подобно тому гражданину, и которую никто не слышал кроме него.
Вышел на поляну, что было довольно неожиданно, ведь малец в этом лесу прожил практически всю свою жизнь, и никогда ранее не видел этого места. Успокоил, или иначе сказав, обрадовал сам себя он доводом: «Значит я ушёл далеко». Отец никогда не разрешал посещать лес без его сопровождения. В отдельных случаях малец ослушивался и делал ровным счётом наоборот, но уходил недалеко и это не мешало разозлённому родителю вмиг выискивать непослушное дитя. До порки дело так и не дошло.
Вокруг стоял свежий запах зелени, деревьев и земляники. Эти ягоды малец считал главнейшим чудом света и не мог себе представить кого-либо, кто отказался бы от них. И тут пришла в голову мысль устроить пикничок. Он снял рубашку и улёгся на покалывающую его спину траву и вновь, загорая, прислушивался к окружающей среде, жмурясь от бьющего в глаза солнца. «Интересно сколько стоит гобелен с этим видом?» - думал малец. Поразительно, откуда в ребёнке тяга к высокому и прекрасному, о которой индивид сам не подозревает, и такое незнание мира, в котором он живёт. Отец рассказывал о людях, уничтожающих такие места с неясной целью. Нет, может один и нашёлся с вразумительным оправдание данных действий, но такой человек будет каплей в море бездушных губителей природы. В море таких безумцев.
Привычную идиллию прервал шелест травы, доносившийся из леса. И снова топот, только уже не ног, а явно копыт. Малец вскочил, как ужаленный и увидел перед собой удивительное для его разума существо. Если в первый раз туман рассеялся, и котом в мешке тогда оказался обыкновенный человек, тут же всё совсем иначе. Житель леса, нет будто его страж, гордо вздымающий ввысь свою ось, с рогами на макушке. Огромными, словно два меча, нет две огромные ветви. При этом его челюсти плавно двигались, он что-то жевал. Его уши странно дёргались, кусают ли его комары? И при этом он двигался в сторону мальца. Временной промежуток между каждым шагом уменьшался, и казалось перейдёт на бег, а рога для удара и нужны. Для мальца же это была одна из неведомых опасностей, к которым был не готов. Он потревожил его владения. Он – незваный гость. Зверь вытянул свои челюсти и в момент с громким щёлком вернул их в исходное положение. Испуг мальца сравним с тем грохотом в доме. Опасность прояснилась. Оставив вещи, он бросился назад, вдаль от злосчастной картины. Невероятной была также его физическая форма, ветер в его ушах шумел, заглушая собой хруст веток под ногами и шелест кустов, через которые пробирался. Ощущалось мальцу, бежит быстрее, чем воз, в который запряжены самые мускулистые, стройные и длинноногие жеребцы. Его не трогали ссадины и царапины, полученные от тех самых веток и кустов, с преобладающим числом колючек. И вроде бы никто уже и не преследовал, да и не начинал. Но малец не мог остановиться, ноги не слушались. Бег прервала торчащая коряга на пути, об которую он споткнулся и рухнул ничком.
Так он без сознания пролежал долго. Ему виделся отец, оставшийся дома совсем один. Ему виделось, что он вернулся назад, но войти не мог по неизвестной причине. Он стучал в дверь, долбил в окно, но отец не слышал и не открывал. Тот направил глаза в одну точку и не подавал каких-либо признаков жизни. За исключением редких моментов потягивания бутылки к своим устам. А питьё всё не кончалось, да не кончалось. Впрочем, малец ожидал увидеть нечто подобное, учитывал при уходе.
Проснулся, когда смеркалось и разглядеть перед собой что-нибудь он был не в силах. По лбу стекало тёплое липкое, кровью называется. Он знал одно: если истечёт – умрёшь. Как? Почему? В подробности не внедрялся. И ещё не чувствовал своей ноги. И вот тут он встрепенулся, ведь проломленная черепушка это одно, а движение к спасению это другое, и как ему виделось, важнее. «Железная пята», в отличии от того, что было на этом месте до неё, осталась на месте и в общем внешних повреждений не наблюдалось, а вот насчёт работоспособности сомнений не было – ходить не сможет. Малец попросту не мог ею шевелить, та болталась, как брелок на шее, вот тут её действительно можно обозначить словом «балласт». Но раз вторая нога была в порядке, идти можно, правда гораздо медленнее, чем раньше. А ещё слетел башмак.
Малец понятия не имел, куда двигаться. Где он? Где его вещи? Верно он остался не один: он и жители леса. Верно это место проявляет свою инфернальную сущность на заходе солнца. Раздался вой. Громкое, протяжное: «У-у-у-у-у!!!». Если память хозяину не изменяла, наверняка к нему подбираются волки – животное, питающееся такими же, как он путниками, заблудившихся в этих глубинах. Отец рассказывал: эти твари быстрые, беспощадные, с острыми зубами, разрывающих человеческую плоть, на манер простого куска ткани. В темноте малец разглядел тени. Почему не нападают? Не прикончат сразу? Выжидают?
Выстрел.
В очередной раз малец вздрогнул, да так, что не устоял на ногах. Теперь бесконечный шелест всего живого вокруг начал утихать, и вместо него усиливались такие же очередные тяжёлые шаги к нему. Сердце вновь сжималось (рано или поздно не выдержит). Малец увидел силуэт, человеческий. Приблизившись, из силуэта прояснился старик. Высокий, худощавый, одетый в кожаный жилет, с сумкой за плечом и ружьём в руках. Смотрелся грозно, но на деле дружелюбно по отношению к мальцу. Вытянул руку к нему, но перепуганный лишь попятился и примкнул к столбу дерева.
- Дай руку, не откушу, - проговорил старик. Его голос звучал вполне уверенно, с намерениями, в нём не виделось угрозы для мальца. Он просто хотел помочь. Но малец сильнее упёрся в ствол позади, - Послушай, волки ушли, всё кончено. Я отведу тебя в безопасное место. У меня ружьё специально для таких случаев, для защиты от них.
Старик использовал все возможные и весомые аргументы к мальцу, и кажется подействовало. С виду он слегка успокоился.
- Вот так! А теперь дай мне свою руку, и я отведу тебя в безопасное место.
Из глаз хлынули слёзы. Вот оно, то что нужно мальцу. Эмоции. Кровь и слёзы. Боль и страх. На этом и сформировывал своё приключение.
Он очень осторожно протянул руку. Старик видел, что боится. Он взял руку, закинул мальца на плечи и понёс. Для своего возраста, старик обладал необыкновенной выносливостью: на спине ребёнок и сумка с пожитками, наверняка это нелегко, но он шёл, как ни в чём не бывало. Лишь скорости прибавить не мог. Малец обхватил шею старика, а ружьё находилось у того в руке.
- Идти недалеко, - успокоил его дед.
- Вы живёте в лесу? – спросил малец.
- Надо же! Заговорил, - подхватил радостно старик. - Да, у нас хижина. Живём вот уж сколько себя знаем. Тогда в Город пришёл ветер и всё разрушил, мы переселились сюда.
- Мы?
- С супругой. Познакомились ещё в пору юности, да так и сплотились. Сейчас придём, ты поешь, вымоешься и всё расскажешь.
Малец понимал, что уж как-то далековато он забрался за короткий срок. В книжках героям требовались дни, недели, а то и вся их выдуманная жизнь на путешествие. И всё же, не хотелось не думать ни о чём. Накатилась усталость и сонливость.
- Вон впереди! – указал старик. Они стояли на холме, а у подножия располагался маленький домик, в три раза меньше их собственного сооружения. Мальцу показалось строение знакомым, но из-за самочувствия не мог сконцентрировать своё видение. Их поджидал отвесный спуск. Внутри дома горел свет, а входная дверь была открыта. На пороге стояла явно та самая супруга. На морщинистом лице отчётливо виднелась, даже издалека в сумерках, улыбка, как у мужа. Одета она была в белый сарафан, а на плечах чей-то мех, возможно волчий. Не сказав ни слова, она впустила обоих и закрыла за собой на засов дверь. Свет исходил от расставленных по углам свечей, у стены стояла печь. В центре стоял огромный стол, на котором уже были расставлены прочие мелкие угощения: соления, ягоды, самовар с чаем. Или парочка каждый день устраивает пир на двоих, или они ждали гостя. И им стал малец. Его рот тем временем полнился слюнями. Вот-вот водопадом изо рта потекут. Они с отцом никогда так плотно не ужинали, а это всё, как стало ясно, предназначалось специально для него. Старушка тут же взяла странное приспособление , с помощью которого достала горшок с едой. Были приоткрыты окна на проветривание, иначе они все втроём из-за тёплого воздуха задохнулись бы. Малец так и вовсе забыл о недавнем холоде, охватившим его тело. Теперь его сменил жаром.
Ужин продлился недолго. Из-за голода, малец опустошил стол практически за считанные минуты. Никогда за свои прожитые двенадцать лет он так не наедался. Не голодал, но и подобным образом не питался. Их домашний рацион ограничивался подобными ягодами, урожаем с грядок, иль пойманной в праздники зверушки (птицы, кролика, кабанчика, купленного на рынке), да кружкой молока. У него не хватило бы слов, чтобы описать всё съеденное им. В особенности содержимое горшка: мясо, которое принадлежало неведомому зверю, но спрашивать какому именно, было бы невежливо. Удивительно, как его желудок это выдержал! После, старики поставили для него огромный таз с горячей водой, в которой он хорошо, едва ли не до блеска, отмылся. Дома мыться мог, но с огромными промежутками. Здесь же лучше. В течение процесса, он ведал престарелой паре о пути сюда, незапланированном конечно. Прервав рассказ на встрече с ними , малец аккуратно попросил о ночлеге. Всё же не хотелось уходить из, казалось бы, места, о котором отец сказывал: «…есть первоначальная ценность, не знающая отравы сознания, отравы различения и познания добра и зла». Туда, куда попадают уже умершие, вроде его мамы. С другой стороны, тот же отец частенько, если не каждый день говаривал: «ни при каких обстоятельствах не разговаривай с чужими». А были ли они для мальца чужими? Его навело так же на мысль о своей уникальности для этой парочки. Им много лет и пожить они успели, но видно, что одни. Из этой кутерьмы, имея ввиду город, который после пришествия вышеупомянутого стариком ветра, и лично застигнутого мальцом, стал аналогом преиподней, они выбраться бы не смогли, и вряд ли у них это получится в ближайшем будущем, потому что дальнейшее им точно не светит. И речь подводится к их наследству: детей нет, как и внуков. Он единственный, кому они дали кров и заботу, за исключением самих себя. Не хотелось, чтобы они привыкли к нему, иначе малец никогда не уйдёт отсюда.
Ответила старушка:
- Золотце, это даже не обсуждается! Ты посмотри на себя, такой чистенький, покрасневший, а каким добрался сюда? Утром отведём тебя, куда нужно, а пока отдыхай, прими это, как подарок судьбы, - может быть слёзы ручьями хлынули из её глаз, увидь их малец.
В их жилище была одна огромная кровать на двоих. Его уложили на печку. Впрочем, места там было тоже немало. Правда, старик не мог там спать из-за роста, а сворачиваться в позу эмбриона он не мог физически, да и не хотел. Тело мальца расположилось на тёплой серой глине, накрыли меховым одеялом (старик в этих лесах, по рассказам за ужином, долго охотился, но не на всех, дабы они в будущем не остались без продовольствия), а голову уложил на подушку. Вот только, как он не пытался не заснуть, провалился в сон быстро. Делать этого не хотел, потому что недоверие в лесу сменилось откровенным испугом по отношению к супругам, ведь краем глаза из незакрытой сумки малец заметил, что в ней лежит. Кости, гнилые кусочки кожицы, а также огромная человеческая рука и ещё какая-то дрянь красного цвета . Несмотря на гостеприимство хозяев, малец собрался покинуть кров под покровом ночи как можно скорее. В предполагаемый срок не удалось. К счастью, из сна его вырвал грохот снизу, из подвала, о котором он и не догадывался. Из расщелин между досок где-то светила свеча, да и как старики не старались поднимать пятки при ходьбе на цыпочках, шума не убавилось.
Быстро одевшись, он подкрался ко входу. Внизу, в погребе было сыро, грязно, да и ещё доносился точно какой-то аромат, сбивающей запах мясца от гостей. Помещение достаточно углублённое, относительно площади самой постройки. На другом конце светило, их тени возвышались на стене, похожие на два огромных дуба: толстые и высокие. Вдруг раздался дикий нечеловеческий вопль возле стены с тенями, женский. Тени и их владельцы заёрзали, пытаясь заткнуть крик, исходивший от препарируемого ими тела. Затем послышались два чётких громких звука: в неё чем-то тыкали и всё вновь стихло. Между стариками разразился спор, негодование проявляла бабка, но ограничивался скандал шёпотом.
Малец не в силах более находится здесь, тихонько потянулся к выходу. У входа (в дом) стояла скамейка, на которой дед оставил свой охотничий инвентарь. Мальцу нужно было лишь ружьё в качестве костыля и оружия. Последнее, правда, сомнительно, поскольку пользоваться им он всё равно не мог. Малец осторожно и тихонько снял дверной засов и со всей возможной скоростью помчался вперёд, оставив дверь открытую. Бегом это назвать было нельзя, скорее интенсивное ковыляние.
Малец понимал, что старики вскоре (а может и уже) обнаружат его пропажу и скорее всего начнут поиски. Правда найти их с отцом дом надо постараться, хотя может и наоборот – два, три дня, и они нанесут удар. Не в силах идти дальше он упал. Рухнул навзничь. Его не волновала ни возможная погоня, ни он сам, увидевший и испытавший на себе явление неподдельного ужаса. Он просто очень устал, наконец-то он уснул.
Глаза распахнулись во всю ширину, но малец не издал ни звука. Над его телом кто-то нависал и вместе с этим лизал руку. Медленно, может целую вечность, он поднимал голову. Ему в лицо смотрело то самое существо с рогами, но сейчас оно находилась гораздо ближе, чем тогда. Никто из них не дышал, и в общем не подавал никаких признаков жизни. В итоге нечто спокойно, первым выдохнув прямо в лицо мальца, повернулось спиной. Малец осторожно поднялся, опираясь на ружьё. На этот раз его не пугала встреча с неведомым и опасным, как ранее. Но такое ли это неведомое? Точно не опасное, ведь малец помнил об оружии – нет, это он опасен.
- Ты замёрз? – голос существа был очень низок. Он был выше мальчика, с мясистым телом, которое покрывал толсты слой бархатной шерсти. Холодно, малец и сам не заметил, как быстро кивнул, а существо даже не взглянуло в его сторону. Оно ждало, когда малец запрыгнет на него. Он ощущал бессилие, словно взвалил тушу этого на плечи. За его одежду и ранее никто бы и гроша не выдал, но в данный момент её нельзя было бы и на половые тряпки пустить. Оседлав зверя, они начали движение не спеша, словно забыв о возможном преследовании, благо шли они недолго. А вышли к роднику, и будь малец не человеком, а лилипутом из книжек, то для него это был бы водопад, в котором вероятность утонуть была бы неизбежна. Всё вышеописанное состояние вихрем слетело с мальца, и он слез, точнее рухнул и, активно упираясь в свой «костыль», кинулся к чистым освежающим природным водам. В потоке воды смешались его кровь, пот и слёзы, выделившиеся в результате всех злоключений. А существо стояло ровно, как скульптура, выкованная гением. Под природными водами подразумевалось молоко. Белое, тёплое, родное. Миры сказок, прочитанных мальцом, оживали на его глазах. Здесь же не хватало оладий на деревьях, а вперемешку с молоком протекал и мёд . И, соответствуя ситуациям, описанных в книжке, он просто лёг на спину, широко открыл рот, и молоко заливало лицо одежду, и казалось вот-вот захлебнётся, однако глотал, как машина, как водяная мельница.
Напившись, малец прокашлялся и встал на ноги. Это было не молоко, по крайней мере не обычное. Он чувствовал небывалый прилив сил. А чудом было то, что малец мог стоять на одной ноге, лишь слегка упираясь в протез, который в данной ситуации был похож на огромную занозу, впившуюся в разрез.
Лесной великан направился в противоположную сторону, мальцу не нужна была помощь в ходьбе. На этот раз, упираясь в ружьё, ходил он активнее. При первом шаге он смог удержаться на ногах. Ночью лес кажется стал одним большим закрытым вакуумным пространством. Тотальная тишина, даже сверчки, совы – ночные гости – хранили молчание. Шум доносился лишь от мальца, убегавшего из суетливого домишки, и молочного родника. Странно, что, отойдя на расстояние (где-то ярд, примерно столько же малец от дома отошёл, достигнув леса), звуки течения мгновенно стихли.
Следующим пунктом таинственного для мальца назначения стала некая нора. По дороге великан разъяснил об уходе опасности, людоеды не преследуют его , но малец должен следовать за ним, тогда он сможет вернуться домой. Спорить тут нельзя. Малец откинул мысли о цели и мотивации лося помогать ему, ибо зверь единственный, кто дружелюбен к очень незваному гостю здесь и сейчас. Они пришли к холму, выглядевшему прямо как огромная болотная кочка. Великан указал ползти мальцу под холм, то есть в нору. Создавалось ощущение, что кто-то из людей здесь побывал и сделал этот путь. Животное явно не смогло так скрупулёзно и симметрично раскопать такое. Малец полез. Помещался внутрь он не хуже маленьких жителей, для которых это жилище, казалось бы, и предназначено. Однако подкоп углублялся гораздо дальше. Наверно дальше площади самого холма и самого леса.
- Впереди ничего страшного, - напутствовал великан. – Дальше ты должен ползти до конца по прямой, и выйдешь домой. Прощай! И не возвращайся, - последние слова он, кажется, прошептал, но малец всё равно услышал.
Он поднял голову, схватил зубами ветвь, потянул, и малец остался один в темноте. Как, правда, в последний раз завещал его спаситель, он послушался указания и начал неторопливое движение. Назвать хоть примерное время, проведённое в земле, было невозможно. Малец не умел определять время по часам. Лишь: есть солнце – день, нет солнца – ночь. И здесь было второе. Его не волновал вопрос о кислороде, без которого он не выжил бы. Сам того не замечая, он дышал полной грудью, без отдышки, хотя интенсивные движения должны были привести к ней. Лось не пояснил, но этого и не требовалось – земля впитывала воздух снаружи, поэтому малец без проблем мог поселиться в этом месте. Но он полз вперёд, и это была долгая «прогулка» без отдыха.
Кончилась дорога просветом и препятствием. Дальше подкоп оканчивался, а сверху падали солнечные зайчики. Малец, казалось, был помещён в гроб, только при этом присутствовал путь назад. Слой земли над ним гораздо тоньше, чем в начале пути, но в него что-то упиралось, как протез в ногу мальца. Он начал толкать, нажимать, и силы его не оставили. Он слышал треск корней, выжимая из себя всё. С грохотом малец открыл путь наружу. А упиралось тонкое, но высокое дерево, которое он повалил.
Попал только на один из тех пустырей, видимых им лишь осенью. Ему всегда нравилась такая погода, когда в одной стороне светит солнце, а с другой на него надвигаются огромные непроглядные чёрные тучи. Вокруг было именно так. Правда пустырь являлся тем, чем должен быть в данный период . Издалека малец увидал движение. Это был караван. Очередной экипаж, запряжённые в который, уже должны быть диковиной. Было видно, что в упряжке находились не лошади, как это обычно бывает, но верблюды . Малец кричал, махал руками, пытаясь привлечь внимание. Думалось напрасно, однако это сработало, и караван остановился. С поклажи кто-то слез и направился в его сторону.
Далее всё произошло достаточно стандартно. Подозрительно, но хозяева приютили на две ночи путника, также обогатив его едой и кровом, но без негативных последствий. За три дня они добрались до того самого разрушенного города. Ветхие и обветшалые дома, базарная суета, попрошайки, большая часть которых это дети, торгаши, пытающиеся продать по выгодной цене никому не нужный хлам. А где-то на окраинах маргиналы забавлялись, стреляя из самодельных пушек куда-то (чаще всего в небо или в кого-то, а также могли заряжать огромные орудия обычными прохожими). За последние годы малец был здесь не так часто, однако это не помешало сориентироваться в абсолютно новом месте. Ещё одну ночь – а прибыли они в город на закате – он провёл в пристанище. Точнее на задворках, замаскировавшись от тех самых маргиналов. За ночь несколько раз слышал крики о помощи, жалобные плачи, радостный гул изгоев и собачий лай.
На следующе утро малец, как можно скорее, покинул город и направлялся к дому, дорогу он помнил. Не внимая на пройденное время, он понимал, что отец встретит его без объятий, а может и вовсе не примет обратно в дом.
На деле оказалось хуже.
Как обычно, жильё находилось на отшибе, в нетронутом состоянии, только зеленью заросло, а трава вокруг достигла небывалых высот. Они с отцом нередко брали огромные запасённые косы и интенсивно срубали ростки. И это уже выглядело настораживающее, а точнее откровенно напугало мальца, ведь если отец дома, то он бы не допустил такой запущенности. Его наихудшие прогнозы подтвердились. Войдя с порога в залу его встретило висящее тело отца на верёвке, а под ногами валялся табурет и бутылка. При этом весь дом был убран, значит сделал он это намеренно. В принципе, малец ожидал такого исхода, но не представлял насколько это будет больно. Слёзы остались в нём. Тщательно осмотрев дом, он обнаружил тайник со сбережениями, правда, знал о нём он уже давно: как-то подглядел за отцом. Этих денег хватило на будущую покупку нормальной одежды, качественного продовольствия и съёма маленькой комнатушки . Потом он сожжёт этот дом, собрав вновь в охапку самое нужное, напишет сказ о прошедшем пути в съёмной комнате и отправится на пароходе, как можно дальше от этих мест, в центр мира, чтоб там творить и поведать о волшебном лесе и увидеть ничуть не менее волшебный мир.