Жила-была девочка, и была она круглая сирота.
Не будем возводить напраслины на хороших людей. И приютившая сироту тётка держала её наравне с родными. И сводные сёстры искренне обожали свою старшенькую, помогая ей чем могли и сколько хватало силёнок. Только вот чем богата деревенская вдова с тремя спиногрызками? Хлеба хватало месяца на два, ели его в пахоту, в сенокос и в уборку. Картошку и репу растягивали до апреля, а чем держались от посева до урожая – так нам сегодняшним, бесперебойно сытеньким, понять не дано.
Грянула война, и в восточную Польшу вломилась советская власть, решительно и жёстко ломая под себя весь житейский уклад и бесцеремонно влезая во все щели и дырки. Даже оправляться в хлеву и под забор запретили, изволь поставить будочку над ямой и как нужда припрёт бегай туда!
Крестьянское житьё, и до того не курортное, от смены власти стало ещё страднее. Селян погнали на заготовки леса, на улучшение дорог, на разные стройки. Контора и сараи под машинотракторную станцию, правление и всё прочее для колхоза, сельсовет, клуб, школа… За какие-то работы чуток платили, за какие-то не платили вовсе, мол, для себя строите…
Так и случилось, что в 1940-м году девушка в 12 лет пошла первый раз в первый класс. А по новым сталинским статьям об обязательном начальном образовании в сельской местности, ей как учащейся сироте назначили стипендию, да такую, что поминала она о тех деньгах чуть не каждый день до последних лет жизни. Хватало не только на дневники, карандаши и тетрадки всем трём сёстрам, но и на три фунта хлеба в день из колхозной пекарни.
Без холстины в деревне житья нет. Ни тебе платья, ни рубахи, ни волосы при работе покрыть от мусора, ни сенной тюфячок для сна набить. А как время на пряденье-ткачество найти при такой жизни? Встань до рассвета, бегом в огород, потом в школу, потом в поле, в поле меж работой достань тетрадки сделай уроки. Зимой лесозаготовки, летом дорожные отработки, да гужевая повинность… Прясть и ткать когда!!?? На ручных станках оно ведь не быстро. То ли ходи голой и спи на досках, то ли «учись спать быстрее»! Но когда на столе в доме каждый день хлеб, в теле всегда есть сила и справиться можно с чем угодно.
Кто бы из нынешних антикоммунистов как ни прикалывался, а нашей сироте и принявшей её семье с приходом красных жить стало действительно лучше и действительно веселее. И учиться девочке, несмотря на тяготу, понравилось. Да так понравилось, что за один учебный год она осилила целых три класса! Осталось ещё один отучиться, да можно на курсы трактористов при МТС. А с такой профессией – считай в люди вышла! Советская власть она хоть и безбожная, и жестокая, и порой доставучая, но не без хорошего. Особенно насчёт дать девкам выучиться. Ведь можно и в город, на городские курсы какие. И даже в городскую среднюю школу экзамены держать. Выгорит - там к стипендии ещё и надбавку на поднайм жилья платить станут… Может и к хрену его, бога этого, ради такой власти?
Только не срослись мечты.
Новая война началась, и в несколько дней советской власти не стало. А с ней не стало ни школы, ни стипендии. Одно подфартило, успели под видом сенокоса умыкнуть на пару дней подводу колхозную, на брошенные городские склады пару раз съездить, две подводы продуктов по лесу распрятать. В лесные заначки пошел и чуток соли, зерна и керосина полученный в долю с колхозного склада.
Решила девочка за стипендию отнятую, за школу закрытую, за ускользнувшую возможность из крестьянства выйти, за жизнь молодую на взлете обломанную, врагам мстить. Организовала девушка партизанский отряд.
Много ли может навоевать тринадцатилетняя пацанка?
Ну, это смотря какая пацанка… У иной и маленькая золотая звёздочка на груди появится, и отряд разрастётся в целое партизанское соединение с числом бойцов поболе трёх тысяч. Сиротка, даром что год назад букв не знала, дуриком в полководцы не полезла. Подобрала, спрятала да выходила раненого командира с зелёными петличками. Повыведала, кто ещё из селян укрыл красных бойцов, раненых али просто от своих отбившихся. По полям, по лесам собрала бесхозных винтовок, да патронов, да сапог, да солдатской одёжи. Даже пулемёты сыскала. Ко времени как раненый капитан более-менее ходить стал, всё уже было ему как на блюдечке: и личный состав, и оружие, и амуниция, и сведения о противнике… Себе же девушка приберегла незаметную, но героическую роль партизанской разведчицы.
Много разных поручений давало командование юной патриотке. И вызнавать о противнике, и осуществлять диверсии, и добывать лекарства для раненых… В числе прочего, постоянно напоминали ей высматривать неуловимого одиночку, который по всей зоне действия партизанской бригады будоражил немцев, охотясь на вражьи патрули. Неведомый истребитель оккупантов раз за разом успешно брал в ножи и одиночных часовых, и парные дозоры, и даже усиленные наряды, из трёх-четырёх человек. Месяц за месяцем, то там, то тут, немцам не попадался, с партизанами связаться не пытался…
Искали одиночку упорно и безрезультатно, пока перед самым приходом наших, на неохраняемый партизанский обоз не выскочил полицейский патруль. Налетели из-за поворота, винтовки наставили, спешили подводных, сами с сёдел спрыгнули, начали штыками ворошить в головной телеге. Только нащупали под сеном какой-то подозрительный ящик, так тут же и полегли все трое, в течение двух секунд, на глазах у изумлённых возчиков. По докладу тех возчиков и возникло у командования навязчивое подозрение, что умельца, а может умелицу, работать ножиками не там выслеживали. Что следовало бы повнимательнее присмотреться ко всем знакомой незнакомке, которая при всякой оказии вьётся и строит глазки парням у землянки присланного с «большой земли» диверсионного спецотряда. Может, стоило бы пораньше озадачиться: настолько ли нужны в разведке всякие острые железяки с чехольчиками для скрытого ношения, чтобы неустанно вымогать их и у кузнеца, и у завскладом, и у отъезжающих на аэродром раненых…
Разведчица – не писарь при штабе, на месте не сидит. Поймать дивчину поговорить по душам отцам-командирам времени уже не хватило. Накатил фронт, разнесло офицеров и бойцов по батальонам, батареям, училищам. А всяким, так и не достигшим призывного возраста ветеранам, – ордена-медальки в тряпицу, на дно вещмешка, и в тыл. Работа плюс вечерняя школа. Ведь ради чего всю войну затевали?
Минуло несколько лет, пошли среди бывших партизан аресты. И то верно, любая инициатива подозрительна сама по себе… А тут самодеятельность не рядовая – взялись защищать советскую власть от немцев без повестки, по своему почину! А от кого им следующий раз советскую власть защитить вздумается?
Короче, сцапали красавицу под белы рученьки, а засудить разведчицу проще простого… Немецким офицерам пальчики для поцелуев протягивала? С сыном бургомистра на танцульках обжималась? По лучшим канонам открытых показательных процессов, свидетелей всем этим непотребствам собралось в городском суде больше половины главного зала, а дело сшилось аж в шести здоровенных томах, наверно толще, чем на самого Гитлера! Пока кто-то из бывших партизанских начальников что-то краем уха услыхал да выручать встрепенулся, поезд в Сибирь давно ушел и за собой рельсы увёз!
Отписав все положенные надзорные жалобы и не добившись пересмотра, снялась наша героиня в побег. При должном навыке, три недели лагерной жизни за глаза чтоб изучить по какой системе вохра ртом ворон ловит. Сладила, ошкорила, заглазировала льдом в рабочей зоне калабаху-салазку, принайтовалась к ней, казенный топор для обрубки сучьев в котомку, и, под брюхом обеденного грузовичка, выскользнула за периметр. В распадочке, не попав на глаза ни водителю, ни баландёру, отцепилась и растворилась в поднимающейся пурге. Ещё и ведёрко от радиатора на ходу спёрла.
Пока снежная буря хватала за лыжи бестолковую слепую погоню, да пухлым тридцатисантиметровым одеялом прятала следы, бывшая разведчица даром времени не теряла. Это для селянки, загремевшей в «места наиболее отдаленные» за то, что «на почве неприязненных отношений» заперла да сожгла в бане мужа, зимний побег - мучительная форма самоубийства. Матёрую партизанку промороженная декабрьская тайга приняла-утаила под заснеженными мохнатыми лапами, словно любящая мать. Прошустрила молодайка на снегоступах по глухим дебрям более двух тысяч километров. Добралась до города, где в паспортном столе служила её подруга по борьбе с немцами, и с чистыми документами затерялась в огромной стране.
Пуще конвоя, пуще самых лютых морозов был для зэков сторожем голод. Попробуешь ломить от темноты до темноты по лесным сугробам да буреломам без сытных харчей, так в несколько дней заслабнешь. А много ли наэкономишь к побегу с пайка корок? Даже подвернись нечаянно вволю украсть жратвы, много ли на себе утянешь? Но и на голод в четырехмесячном пути нашлась управа.
Ловили беглецов на дорогах заставы, шерстили тропки, обочины и опушки патрули. Случалось людоловам и пропадать с рабочих маршрутов. Той зимой после каждого циклона приходили доклады об очередных ЧП. Впрочем, до поры до времени, значения им не придавали. После недавней вакханалии с китайским метиловым спиртом, казалось это мелочёвкой в пределах нормальной усушки-утруски. Лишь когда в конце весны восемнадцать «подснежников», с кусками мяса явно одной рукой, одним почерком вырезанными, из-под сугробов повылезали, начальничков конвойных-лагерных качественно так передёрнуло.
Быстро течет время, девочка стала старушкой и начала преподавать ближний бой в одном из неформальных объединений. Обнаружилось, что талант учителя был ей отмерен ещё щедрее, чем талант бойца. Воспитанники за пару-тройку лет из наивных спортсменов превращались в опасную военную силу, и обретали способность даже в одно лицо наворотить нешуточных дел .
Единственным недостатком её выпускников считалось устойчивое проявление демаскирующих признаков, которые неформалам ну никак ни к чему. Переставали они выдерживать ту психологическую дистанцию, которой обычный гражданин старается отделить себя от всякого рода «сотрудников». Всплывала у них в конфликтных ситуациях какая-то совершенно отмороженная холоднокровная дерзость. Ко всему, взгляды, уделяемые служащим правопопирательных органов, приобретали какой-то непередаваемо специфический оттенок. А как было бы тем взглядам походить на заурядные обывательские? Многие ли из нас видят в легавых не душителей свободы, великих и ужасных, а мандавошку на задних ножках слитую в один флакон с антрекотом в мундире!?
КОНЕЦ