Старик жил на втором этаже кирпичного дома в комнате с балконом. Он был настолько стар, что помнил еще те времена, когда ни самого дома, ни его обитателей не было и в помине. На месте дома стоял густой комариный лес. И старик, тогда еще молодой и здоровый, кружил в танцах румяных дев на дощатом полу летнего клуба. И радужные юбки их разметали желтые кленовые цветочки.
А потом была война и контузия…
Теперь же старик стал совсем слабый и немощный. Он тихо шаркал по темному коридору в своих плоских стоптанных тапках.
Соседка Петровна не любила старика. Ее раздражал его утренний кашель, запах мочи и бесконечные клубы пыли и голубиного пуха, вылетавшие из-под двери его комнаты. Старик никогда не закрывал балконную дверь и в его комнате всегда хозяйничали голуби. Они ходили по дивану, копошились на столе, роняли на пол таблетки, доклевывали жалкий стариковский паек, приносимый социальным работником.
Петровна писала жалобы, обращалась в инстанции, но все в пустую. Иногда она заглядывала в комнату старика и сокрушалась беспорядком и немощью его быта.
Однажды старик не вышел из комнаты. Петровна затаилась. Она ходила на цыпочках мимо двери старика, прикладывала ухо к замочной скважине, напрягала слух. Из комнаты со струйкой прохладного воздуха доносилось приглушенное воркование голубей.
Старик не вышел и к вечеру. Петровна не вызвала скорую. Она никому ничего не сказала. И только через три дня позвонила в милицию. Милиционеры выбили дверь. В комнате было пусто, лишь голуби сидели на шкафу и их легкий пух кружил в потоке воздуха. На клумбе под балконом обнимались оранжевые цинии и розовые флоксы. Старика и там не было.
Петровна вздохнула с облегчением. Куда делся сосед она предпочла не думать, не засорять себе голову ненужными мыслями.
Вскоре комната с балконом перешла Петровне.
Голуби покинули этот дом навсегда.