Рататуй

Ваня Бесчинкин
     Синий, зелёный, жёлтый, красный, розовый – это краски.
     Чёрный, белый и серый – это жизнь.
     Чистый и искренний смех в парке отдыха – это счастье.
     Смешить детей в костюме звероподобного уродца – это работа.
     Дети любят зверей. Наших наследников заранее обучают правильной расстановке приоритетов. Надо любить их, а не людей, потому что животное – это животное. Здесь всё ясно. А люди – это очень сложно, и в квадрате.
     Так что дети правильно смеялись.
     Было лето. Управа решила организовать праздник. Всех попросили собраться в добровольно – принудительном днём в выходной. Явка составила чуть больше нуля процентов. Количество гостей ограничилось двумя – тремя десятками.
     Разбили шатры и прилавки с мастер – классами по изготовлению пиццы, блинов и ещё чего – то съестного. Глиняных горшков, вроде. Нашли ведущего: худосочного верзилу, так языком управляющего, как ни один дворник не смог бы скребком. Ну и нас с Игорьком для антуража запихнули в меховые куклы. Лето же. Потанцуйте – ка.
     Конечно, заплатили. Чтобы домой смогли доехать и по пути сполоснуть глотки кока – колой или чем – то ещё, не знаю, на что они рассчитывали.
     Играет музыка. Ольга Бузова там – шапокляк отечественного попа, что – то ещё весёлое. А мы ходим, пританцовываем, радуем  ребятишек. Пот бьёт ключом. Голова у костюма весом в дюжину моих. Чёртову. Еле держится. И глазам только и видно, что узкая лазейка света под ногами. Я – рататуй. Игорёк – ещё хуже. Вроде, кошка какая – то. Белая. Но с элементами медведя. И хорора.
     Дети – само воплощение беззаботности. Пиццу в них запихнули добросердечные родители: нате, мол,  приучайтесь к нашему ЗОЖу. Вдобавок  два  животных меховых прыгают под музыку. Красота! Объём!
     Время наматывает ленту. Час оттарабанили. Ещё столько же. Пока всё идёт по плану: дети обнимаются, взрослые запечатлевают их на долгую память в своих айфонах, играет музыка. Верзила связки разрабатывает. Голосовые.
     И тут – эксцесс.
     Дело в том, что костюм на мне у верха висел, как тряпка половая на кончике швабры. В районе бёдер, ног и груди всё было тики – так. Облегало. А сверху – прокол.
     И вот одна девочка вдруг как начнёт:
     - Ой, ты не крыса! – и дёргает меня. – Ты – человек, я вижу, вижу. Да, ты – человек!
     Подстроив голос под привилегированного евнуха – отвечаю:
     - Нет, крошка, я – крыса. Настоящая. По жизни. Хочешь, откушу тебе нос?
     Она как отпрыгнет.
     - Ай! Низя мой нос! – и хватается за лицо. Потом снова подбегает, цепляет меня за хвост, кобыла малолетняя, да так, что он трещит, и снова старую шарманку: не крыса ты, не крыса, гадкий крысёныш, а человек!
     Я отступаю к группе детей и сажусь на корточки перед ними, чтобы они пощупали мою морду. То есть голову рататуя этого, будь он неладен. А просветлённая кроха – за мной следом. И трезвонит на всю округу:
     - Смотрите, он – человек! Я видела, там – человек!
     Всех голубей распугала. И детей.
     Я уже мысленно начал бранить всю эту операцию. Зачем, думаю, ввязался в эту афёру мало оплачиваемую? Подумаешь, тысяча рублей. Сидел бы дома, изучал бы траекторию движения литосферных плит – и дело в шляпе. Неприятности сплошные, блин. Человек! Нате вам! Да где ты видела людей с таким голосом и в такой оправе, блаженная?
     Но время – то крутит свой невидимый барабан из цифр.
     Доковылял до счастливого отца, развалившегося на скамейке и ковыряющегося в телефоне.
     - Сколько? – спрашиваю.
     Тот голову запрокидывает. Вздрогнул, бедолага. Пуганый.
     - Чего? – удивляется.
     - Времени! – говорю.
     Смотрит на экран.
     - Половина!
     - Мерси! – благодарю. Ещё пол часа отмаяться – и тысяча в кармане. Плюс двести – на дорогу. Не худший вариант среди возможных.
     А умная эта уже тут как тут:
     - Дядя! Вы думаете, он – мышь? А вот и нет! Он не мышь вовсе, хотя и кажется ею. Я видела, я всё знаю.
     О, Брахма, мать твою, да храни тебя Иисус!
     Воздев руки к небесам, как будто выполняя практику «сурья намаскар» из шивананда йоги - скачу обратно к основной группе детей. Там кошка Игорь отдувается за двоих. Подбегаю к нему:
     - Игорь! Игорь!
     Оборачивается.
     - Игорёк, палево! Тут одна деточка на хвосте повисла – спасу нет.
     - Чего? – спрашивает.
     - Девочка, - говорю, - одна разгадала ,что я – человек и ходит трезвонит об этом всем подряд.
     - Где? – спрашивает.
     Я показываю ему на бегущее чадо в розовом платье.
     Доблестный представитель царства кошачьих смело выходит ей навстречу и ка-а-а-а-ак гаркнет своим басом, перекрывая дискотеку:
     - Он  ра – та – туй! – и тычет пальцем в мою сторону. И дети, и взрослые как услыхали – аж прослезились, сдерживая смех.
     Кое – как дотянули до конца. Отвязались от назойливых цветов жизни и двинули в раздевалку. Кошка ещё ничего смотрелась: аккуратно и при всех причиндалах. А вот рататуй… рататуй представлял плачевное зрелище!
     Голова – свёрнута набекрень, хвост – оторван, болтается на одной нитке. Да ещё и плечи голые видны, как на пляже. И, в довесок ко всему, тектонические плиты так и остались лежать в комнате на столе, уже в который раз не прогнувшись под массированной бомбардировкой крысиного мышления.