Павел стоял, боясь пошевелиться, и хоть чем-то выдать то состояние, что испытывал сейчас. Первый раз в жизни. Бежать, бежать, бежать. Скрыться от неизбежного, кажущегося еще вчера нелепостью и какой-то глупой мальчишечьей игрой. Ночь рассеялась, а вместе с ней и вся вчерашняя дерзость, нетрезвая смелость и бравада.
Не двигаться. Застыть. Остановить парящий над рекой туман, медленно расширяющуюся розовую полоску зари, последний лист, уносимый прочь ледяным потоком.
Снег, который начался так не кстати...
Белая канитель назойливо заглядывала в опущенные в землю глаза, а когда Павел закрывал их, начинала трепать за шею, пытаясь просунуть холодную колючую варежку за шиворот.
Будто мало ему побеленных наспех берегов, покорно склоненных к воде ветвей, мельничного колеса, застывшего до весны в ледяных кандалах.
До весны...
Когда снег растает, пробьется нежная молодая трава, мечтательная девичья рука сорвет едва распустившийся первоцвет... На этом самом месте, где он сейчас стоит.
Павел вдруг четко осознал, что в любой момент, миг, секунду, капризный утренний ветер сменится заскучав. В последний раз скользнет невесомой поземкой по черной коже сапог, чуть приподнимет полу пальто и убежит. Навсегда. К людям, к домам, качая на ходу ароматные лапы елей. Будет подталкивать путников в спины, обгонять, стучать раньше них в серые доски дверей, за которыми уже расходятся самовары и терпко кислит смородиновым вареньем.
Павел чувствовал, что за ним наблюдают. Пара глаз. Ненавязчивых, сочувствующих, но, где-то в глубине души, мечтающих поскорее все закончить, вернуться в парную от горячих печей постель и заснуть, строя в полудреме планы на предстоящий день.
Он не выдержал и обернулся. Но вместо теплого взгляда друга, наткнулся на неловкий и жалеющий бредущего по дороге мужика.
Заметив, что на него смотрят, мужик остановился. Немного замешкавшись, поклонился, схватившись было за шапку. Но, увидев стоящую чуть поодаль карету, снимать не стал, а быстрее, и, как показалось Павлу, веселее, пошел прочь в сторону деревни.
- Павел, пора — они приехали, - рука в дорогой замшевой перчатке коснулась плеча мужчины, - ты еще можешь...
- Не могу. Метель поднялась нешуточная - я весь промок. А, впрочем, неважно. Всё равно...
Павел отряхнул мокрые от налипшего снега волосы, вытер платком расползшиеся по щекам сырые дорожки.
- Я готов.
Розовая полоса зари пожелтела, в прохладе утра растворился туман, и только легкая веселая поземка неотступно, стирая следы, бежала за Павлом, уверенно шагающим к двум каретам.