Служанку Аликс отослала, запретив ночью подходить к дверям своих покоев. Она ей по-прежнему не доверяла. Пусть считает, что госпожа графиня спит у себя.
Дождавшись, когда замок затихнет, Аликс прислушалась, и не услышав ничего подозрительного, сама шагнула за порог.
Бывшие покои Раймона находились на другом конце коридора. Аликс бесшумно пробежала на носках разделявшее двери расстояние. Оказавшись внутри, она осторожно задвинула засов.
Хотя всю прошлую ночь Аликс практически не смыкала глаз, не спалось.
С малолетства, если ей было тревожно, или когда она злилась, Жакетта принималась расчесывать Аликс волосы. Долго, неспешно, аккуратно, бормоча себе под нос что-то невнятное, и Аликс успокаивалась. Когда баронессе де Вуазен пришло в голову, что у ее подросшей дочери слишком странная и уродливая, вызывающая своим видом недоумение служанка, она захотела заменить ее. Аликс расцарапала матери руку, и та отступилась. Именно за это Аликс презирала и не любила мать — та всегда отступалась. Если что-то мешало ее спокойствию и довольству, она предпочитала этого не видеть. Не видеть, что не может дозваться молоденькую служанку потому, что отец каждое утро совокупляется с ней в своих покоях. Не видеть, что вытворяет со служанками и дворовыми девками Гильом. Не видеть, что он пытается вытворять с Аликс.
В любом случае все это в прошлом сейчас. В Вуазен она не вернется, а Жакетты больше нет.
Эти покои делали ее слабой. В них пахло благовониями Арно, сквозь которые временами Аликс чудился запах кожаных поддоспешников и пота, оставшийся от Раймона. Борясь с подступающей к горлу тошнотой, она встала и шире распахнула ставни. Привычка блуждать по замку по ночам требовала движения, и Аликс, разувшись, в одних чулках принялась мерить комнату шагами. Она старалась ступать бесшумно, но как знать, насколько тонкий слух у того, кого Гильом послал охотиться на нее?
Открыть ставни тоже было ошибкой. Все должны думать, что в этих покоях никого нет. Впрочем, закрывать ставни уже поздно. Пусть остаются открытыми — быть может, виной тому нерадивые слуги и сквозняк.
Ходить она устала, в конце концов. К тому же, с каждым шагом шорох соломы на полу казался все более громким, и на особенно громоподобном хрусте Аликс остановилась. От кровати невыносимо пахло Амори, поэтому она предпочла платяной сундук у окна. На нем можно было только сидеть, но Аликс все равно не спалось.
Если Раймон не согласится на ее условия, будет новый муж. Кто-нибудь из этих воняющих перегаром, потом и кровью младших сыновей, кочующих из похода на турнир и обратно в жажде замков и славы. Владеть замком женщине, одной, никто не позволит. Или все же лучше монастырь? Там по крайней мере есть библиотека и можно читать. Но… Нет. В монастыре она останется под вечным контролем Арно. Под его неограниченной властью. Нет.
Безучастно смотреть, как ее продают во второй раз, она не станет. Арно, разумеется, постарается выдать замуж хозяйку Гельона с наибольшей для себя выгодой, но она может опередить его и обвенчаться с тем, кого выберет сама. При условии, что удастся найти более-менее безопасного претендента, и при условии, что между известием о смерти Раймона и приездом Амори с выбранным им женихом будет временной промежуток. Раймон… влюбленным он ведь был вполне управляем. Если бы только она не была такой дурой тогда…
Хотя, нечего себя обманывать. Она с трудом выносила его прикосновения, не говоря уже о проникновении в ее тело. А теперь будет только хуже. Аликс поежилась от пробежавших по коже мурашек. Если бы могла, она выбрала бы в мужья какого-нибудь дряхлого старца или сарацинского скопца. Жаль, среди крестоносцев таких нет. И среди соседей тоже.
Аликс долго перебирала в уме всех, кого смогла вспомнить — соседей из окрестностей Гельона и Вуазена, участников турниров, на которые брал ее Раймон, крестоносцев, которых успела хотя бы мельком увидеть за время похода и штурма. Безнадежно. Продолжать отказывался не только разум — тело затекло от долгого сидения на сундуке, кончик кинжальных ножен впечатался в кожу на боку.
Онемевшие икры и ступни, когда она, встав, попыталась сделать шаг, плохо слушались, но Аликс, несмотря на нарастающее болезненное покалывание, перебралась в кресло. В нем было немного удобнее, хотя бы получилось вытянуть ноги. Переждав, пока покалывание пройдет, Аликс снова встала. Кресло тоже пахло Амори.
Со двора донесся какой-то неясный шум, и она поняла, что непозволительно забылась. Мир вокруг по-прежнему был полон угроз. Ночь распадалась на множество звуков, тихих и громких, понятных и подозрительных, вселяющих надежду или тревогу.
На рассвете Аликс тихо и осторожно прикрыла дверь покоев Раймона и зашагала по чем дальше, тем более темному коридору. Видимо, факелы выгорели ночью дотла. Надо отругать этих нерадивых смердов, забывающих проверить освещение у господских покоев. А то и выпороть. Поколебавшись, она вернулась к покоям Раймона и, пройдя чуть дальше в сторону галереи, вынула из обруча в стене единственный еще горящий и немилосердно чадящий факел. Да, точно выпороть.
У двери собственных покоев Аликс увидела на полу что-то, что сначала приняла за мешок. Но подойдя ближе, быстро убедилась, что это юбки и обутые в сабо ноги ее служанки. Аликс обошла тело, стараясь не задеть матово блестящий темный контур вокруг спины и присела. Остекленевший глаз на прижатом щекой к полу лице выражал крайнее удивление.
«Дура! Кому было сказано ночью ко мне не ходить», — с раздражением подумала Аликс. Она протянула руку, и кончиками пальцев коснулась темной блестящей лужи. Жидкость, оставшаяся на пальцах, была холодной и густой.
Ее убили еще ночью. Аликс попыталась понять, слышала ли что-нибудь. Возможно, но не точно. Тот, кто это сделал… может он быть еще здесь? Аликс почувствовала, как волоски на теле поднимаются дыбом. Усилием воли она заставила себя вытащить из потайного кармана кинжал, подняться на ослабевших ногах и оглянуться.
Нет, никого. На полу она заметила след — небольшой, лишь отпечаток носка обуви, и вел он прочь. Аликс выдохнула. Некоторое время она простояла в неподвижности, пытаясь совладать с дыханием. Что делать? Идти вперед, туда же, куда и убийца? Или назад, в свои покои? А вдруг их было двое?
Худшее, что можно делать — просто стоять тут сейчас. Аликс осторожно обошла тело и толкнула дверь. Скрип оглушил ее на мгновение. Потом наступила тишина, нарушаемая лишь ее собственным дыханием и стуком сердца в ушах. Когда тишина ожидания стала невыносимой, Аликс ворвалась к себе в комнату. Здесь было светло — окна выходили на восток, и солнце уже успело приподняться над горами.
Разворошенная постель утратила всякое сходство с фигурой спящего человека. Аликс подошла ближе и медленно потянула покрывало на себя. На фоне окна в ткани отчетливо были видны прорези, оставленные ножом или кинжалом.
И тут Аликс расхохоталась. Она провела их. Если не самого Гильома, то подосланного им убийцу. Да, провела.
Нарастающий топот ног по коридору не пугал ее. Убийца, приходящий в ночи, не станет шуметь днем.
— Госпожа графиня! — в двери показалась рожа Жеана со всклокоченной со сна бородой.
— Ты-то мне и нужен, — не сулившим хорошего голосом протянула Аликс. — Остальные вон! Уберите тело!
Крестоносцы и слуги, успевшие столпиться за спиной Жеана, исчезли. Они уже знали, что попадаться госпоже графине в таком настроении опасно.
— Факельщиков выпороть, всех до единого. Чтобы знали, что факелы должны гореть везде, где положено, а не чадить по углам. Осмотреть обувь. У всех: мужчин, женщин, детей. Праздничную, обычную, всю, что есть. Если ходят босиком — осмотреть ноги. Заметишь на носке засохшую кровь — в оковы и тащи ко мне. Заметишь, что носок свежевычищенный — в оковы и тащи ко мне. Выбери двух надежных людей, которым доверяешь, и пришли сюда для охраны.
Жеан кивнул и повернулся — идти выполнять.
— И помни — там в коридоре сейчас убирают тело девушки, которая должна была стать твоей женой, — кинула Аликс ему в спину.
Осмотр обуви не принес искомого результата. Жеан, вернувшись со двора, пробубнил, что обувь всю собрали и что чищенной там не было и с кровью тоже.
Лужу крови к тому времени давно замыли, увиденный Аликс след затоптали еще раньше. Она помнила, что отпечаток был небольшим — то ли потому, что у убегавшего была маленькая нога, то ли потому, что у обуви был слишком узкий нос. Не надеясь на наблюдательность Жеана и остальных крестоносцев, простоволосая, потому что причесать ее теперь было некому, Аликс, закутавшись в плащ, спустилась во двор и лично обошла зловонные ряды залипших грязью сабо и поршней простолюдинов.
— Замечательно. Выходит, в моем замке нет людей, которые бы чистили обувь, — съязвила Аликс себе под нос. Но на самом деле, ей было не до шуток. — Это все?
Судя по тому, как непонимающе уставился на нее Жеан, возможность наличия у кого-то больше двух пар обуви казалась ему невероятной. Разутые смерды частью толпились поодаль, наблюдая, частью продолжали заниматься привычными делами. Где-то среди них затаился оставшийся непойманным убийца. «Кто именно?» — гадала Аликс, вглядываясь в немытые угрюмые лица.
Двум крестоносцам, приставленным к ней Жеаном для охраны, Аликс доверяла не больше, чем поплатившейся за избыточное любопытство служанке. Даже меньше, учитывая, что они были мужчинами, умеющими держать в руках оружие. Им было велено сторожить ее покои, но сама Аликс, как и в предыдущую ночь, предпочла покои графа де Ге.
Днем ее гнев становился силой, помогающей, подстегивающей к действиям, ночью — оборачивался бессонницей, полной напряженного, растрачивающего силы ожидания. «Сегодня он не осмелится, предпочтет затаиться», — успокаивала себя Аликс. Затаиться, переждать — разумно, но Гильом, когда дело касалось его желаний, руководствовался разумом далеко не всегда. Если неудача разозлила его… а она разозлила…
Духота в комнате пахла тленом. Благовония Арно сегодня помимо похоти отдавали трупной сладостью. Аликс тихо металась по комнате, преодолевая тошноту и соблазн открыть окно. Нельзя. После прошлой ночи убийца и так знает, что она не ночует в своей комнате. Дьявол! Аликс слишком резко повернулась и зашипела, почувствовав, как острый кончик соломинки впился сквозь чулок в нежную кожу между пальцами.
Он знает, что Аликс не ночует в своих покоях. Он не пойман. Что мешает ему предположить, что она здесь, в покоях мужа? Тут больше небезопасно. Нигде в замке для нее небезопасно. Или…
Аликс осторожно наступила на ногу, которую уколола, поморщилась от остаточной легкой боли и направилась к потайному ходу. Вход в него раньше скрывал гобелен, но после штурма стены остались голые, и теперь небольшая глухая ниша в стене была на виду. Обычно такие ниши предназначались для сундуков и хранения вещей. Аликс мысленно сделала себе памятку — утром перетащить сюда сундук. А пока она провела ладонью по боковой стене углубления и, нащупав нужный камень, надавила. Плита, служившая стеной-дверью ниши, пришла в движение, а Аликс вспомнилось, как Раймон впервые показал ей этот ход. Сказал, что его жена и хозяйка Гельона должна знать в замке каждый камешек, и пока плита так же медленно как сейчас сдвигалась, открывая темный проход, без устали слюнявил ее шею и ухо губами. Тогда она не могла позволить своему телу сделать то, что хотелось: оттолкнув Раймона, передернуть плечами от брезгливости. Лишь стояла и думала, какой же он идиот.
Проход был низкий и очень узкий, рассчитанный на одного человека, и то, при условии, что этот человек был худым. Вел он вниз, в подземелье донжона, ко второму ходу, уходившему в горы. До конца Аликс проходила по нему лишь пару раз, когда искала пути побега. Она шагнула внутрь, в темное и затхлое пространство. Память подсказала, что у входа, напротив глазка, просверленного в стене для наблюдения за находящимися в комнате, есть высокая каменная приступка-сиденье.
Оставив проход открытым, Аликс вернулась в комнату за плащом. На несколько мгновений она замерла, напряженно прислушиваясь. В замке стояла тишина, обманчивая, впрочем, как показала прошлая ночь.
Аликс вернулась в тайный ход и задвинула плиту с обратной стороны. Сразу наступила абсолютная, непроницаемая тьма. Осторожно, не отрывая ступни от пола, Аликс сделала несколько шагов, и ногой нащупала каменную приступку. Как выяснилось, если сесть на нее, колени почти касаются противоположной стены. С некоторым злорадством Аликс подумалось, что предки Раймона явно просчитались — с его размерами тут сесть бы не удалось. Зато строители предусмотрели небольшое углубление в стене, куда можно было откинуться в попытке сделать положение тела немного более удобным. Аликс закуталась в плащ и прислонилась головой и спиной к грубо отесанному камню. Поскольку света в комнате по ту сторону стены она не зажигала, ни единого огонька не проникало в отверстие для наблюдения. Ее окружали только казавшаяся густой непроницаемая тьма, спертый воздух и ощущение загнанности в угол.
Дыхание оставалось единственным даже не звуком — свидетельством того, что в этой абсолютной темноте и за ее пределами существует жизнь. Здесь и сейчас реальностью были лишь темнота и воздух, который Аликс вдыхала и выдыхала. Это было почти невыносимо и вместе с тем почти успокаивающе.
Может и правы местные еретики, утверждающие, что душа умирает, когда попадает на землю. Земля и есть ад, царство сатаны, а смерть — освобождение, возвращение к благости Творца. Арно спорил с ними, и тогда Аликс казалось, что он в своем красноречии прав. Тогда ей много чего казалось.
Служанки, что он ей выделил, больше нет, и нужно срочно искать другую, если она не хочет каждое утро причесываться и одеваться сама. Крестьянки — все неумехи, кухарка нужна на своем месте. Придется выбрать какую-нибудь девку из смердов и обучать. Да и кастелянша новая нужна, но где ее взять...
Пора приступать к уборке урожая, уже утром надо велеть Жеану согнать в замок оставшихся крестьян и заставить их собрать урожай с господских полей в первую очередь. Чтобы проследить за их работой, придется выделить часть крестоносцев. Плохо, ведь какая-никакая, они — ее защита.
Зима наступит быстро, а до того необходимо восстановить стены, склады, конюшни, кузню, мыловарню, галерею… Своих строителей в замке не осталось, от крестоносцев в этом отношении толку мало, придется приглашать мастеров со стороны. А значит, тратить деньги.
Завтра днем надо бы заглянуть в подземелье, к племяннику купца Давида. Хорошо бы расположить его к себе, насколько это возможно, а заодно узнать подробнее о торговых делах его семьи… Мысли Аликс вдруг вернулись к замку. Что-то, какая догадка промелькнула в ее мозгу и потерялась.
Убийцу так и не нашли. Потому что плохо искали или потому, что его уже нет в замке? Жеан уверял, что Гельон никто не покидал и что он собрал всю обувь, какая только была в замке, но Аликс не была уверена. Особенно в отношении второго пункта. Припрятать обувь в тайнике — не велика задача. А вот выбраться ночью из Гельона…
Вот! Вот оно! Проверить до утра не удастся, но если она права…
Она оказалась права. Это подтвердил один из крестоносцев, ранним утром по ее приказу спустившийся в колодец.
— Там дырища осталась такая, что вполне может пролезть человек, а то и два.
Значит, убийцы нет в замке, он пришел через известный ему потайной ход. Аликс почувствовала облегчение, теперь она знала о человеке, посланном ее убить, хоть что-то. «Заделать, завалить наглухо!» — чуть не сорвался с языка приказ, но Аликс удержала себя от этих слов. Когда враг предсказуем, он менее опасен. Если заделать этот путь, он начнет искать другие.
— Можешь установить там ловушку? Охотничью, как на зверя.
Крестоносец почесал затылок. В колодец он лазил без шлема и без доспехов.
— Место больно неудобное, как бы самому не сорваться. Но попробовать можно.
— Отлично. Пробуй.
Потом она велит вырыть колодец в другом месте и замуровать этот ход намертво. Он бесполезен — слишком многие о нем знают.
Чуть позже привели крестьян.
— В отсутствие н-графа, я — ваша полновластная госпожа.
Аликс сказала это на провальсальском и тут же ощутила собственный северный выговор и ненависть, тяжелой волной шедшую от смердов. Она оглядела толпу, стоящую перед ней. Самые ярые еретики ушли с Раймоном, но кто-то упрямый и закостенело привязанный к земле наверняка остался. Таких немного, их надо вычислить, чтобы знать, кем придется пожертвовать, если Арно решит заняться очищением ее владений от еретической скверны во второй раз.
— С сегодняшнего дня вы приступаете к сбору урожая на графских полях. Тщательно уберете все, что там есть. Потом займетесь своими наделами.
Церковную десятину в этом году заплатят все, это Раймон беспечно позволял еретикам отдавать свою часть не церкви, а «совершенным». Аликс так рисковать не будет. Но об этом крестьянам сообщат потом, пока пусть трудятся.
— Господские поля пострадали сильнее, н-графиня. — Ага, вот и самый храбрый и, скорее всего, самый упертый их них. — Франки их вытоптали. — Смерд скосил глаза на конных крестоносцев, но поправляться не стал, видимо, понадеявшись, что те не поняли. — В первую очередь надо бы убирать поля, которые сохранились лучше, там больше урожая.
«Вашего урожая, о котором вы печетесь, но делиться которым не намерены», — подумала Аликс. Она выдержала паузу, принимая решение, краем глаза отмечая, как решетка ворот пришла в движение.
— Хорошо, я позволю вам убрать сначала самые урожайные поля. Но за просрочку с уборкой господских, оброк в этом году будет выше.
Теперь часть крестьян — те, кому повезло сохранить на полях урожай — предпочтут побыстрее собрать свое, часть — те, чьи поля не столь богаты на урожай — будет возмущаться некстати «подложившим язык» смердом, из-за которого повысили оброк. И когда им объявят о необходимости заплатить еще и десятину, недовольство выльется в раскол между еретиками и теми, кто хочет делать все правильно, чтобы их не тронули.
В ворота тем временем прошли трое пеших мужчин. Аликс легко узнала двоих. Один был гонцом, которого она отправила к Пейрану, второй — ручным скоморохом семейства де Ге, а значит, их посланцем к ней. У третьего за спиной болталась лютня, обозначая и его принадлежность к бродячим трубадурам.
Аликс и вся толпа смердов с крестоносцами по краям наблюдали за тем, как трое путников проходят через замковый двор, направляясь к хозяйке Гельона. Крестьяне расступались, пропуская их вперед. Все они знали бастарда-трубадура и определенно ждали новостей о судьбе графа де Ге. Аликс, впрочем, тоже ждала.
— Н-графиня, — скоморох легко склонился в глубоком поклоне, обращаясь к ней на провансальском. — Рад сообщить вам, что супруг ваш пребывает в добром здравии. Раны его успешно залечились вашими заботами и молитвами.
Аликс позволила ему паясничать, разыгрывать свою шутовскую сценку, сообщая смердам, что их господин жив. Главное, что скоморох здесь. Чтобы отказаться от соглашения, его бы не прислали, хватило бы и гонца. Она оказалась права, обратившись напрямую к Пейрану — не столь задетый ее бегством и более умный, чем Раймон, он смог оценить преимущества предложенного ею союза.
— Н-граф просит вас и впредь не оставлять его своими молитвами, и сообщает что так же молится о вашем здравии и благополучии.
Шут произносил свою речь с непроницаемым лицом, и Аликс против воли хотелось смеяться — настолько истинное положение вещей противоречило этим обтекаемым, приличествующим случаю словам. То, что их слышат смерды — хорошо, это для них дополнительный повод признать ее право повелевать над собой, а потому Аликс чуть наклонила голову, отвечая:
— Мои молитвы и мои заботы всецело о н-графе.
Ее право на Гельон в глазах крестоносцев обеспечивается властью Амори, в глазах местных жителей — властью Раймона. Она не может владеть чем-то, если за ней не стоит мужчина. Что ж, по крайней мере, ни нового венчания, ни нового мужа не будет.
Аликс жестом руки отпустила смердов работать на полях и переваривать услышанное. Ей не терпелось узнать, каковы условия, выставленные де Ге.
— Говори, — Аликс прошлась у очага и недовольно поторопила: — Ну?
— В первую очередь, вам надлежит блюсти честь дома де Ге и вести себя с достойной скромностью, проявляя набожность, смирение и покорность воле супруга.
Аликс рассмеялась. Всю жизнь от нее хотели покорности и смирения.
— А, во-вторых, вы будете способствовать заключению сделки между де Ге и папским легатом о том, чтобы Конфлан не тронули, а с вашего супруга было снято обвинение в ереси.
Требование о содействии в переговорах с Амори выставлено Пейраном, требования о скромности и набожности — Раймоном, все еще негодующим из-за того, что своим поведением она роняет его честь, поняла Аликс. Что ж, оба получат желаемое, во всяком случае, его видимость.
— Передай, что я принимаю их условия.
Скоморох явился открыто, через ворота, в соответствии с ее запретом появляться в замке тайком. Это было знаком того, что и де Ге готовы выполнять ее условия. По крайней мере те из них, что не доставляли им особого неудобства.
— Думаю, первое условие также подразумевает, что вашим крестоносцам следует прекратить грабить караваны, проходящие по землям графа де Ге.
— Меня не интересует, что ты думаешь.
Разумеется, Раймон придет в ярость, когда узнает, и потребует больше не задерживать караваны — но признавать это Аликс не собиралась. Во всяком случае раньше времени и перед каким-то шутом. Ей не нравилось, как он на нее смотрит — в открытую цепко, не скрывая, что наблюдает. Аликс готова была поспорить, что этот изучающий взгляд на равных раздражал далеко не только ее.
— Воля ваша, госпожа графиня, — ответил трубадур.
Он тоже знал, каковы будут действия Раймона по этому поводу. Но сейчас на словах выразил почтение. Только вот, чем больше в его словах было почтения, тем большей издевкой они звучали.
Аликс хотела бы знать, как много он видел той ночью. Видел ли он только, как ее тошнило и как она подходила к краю лестницы, или пробирался в тайный ход и наблюдал через глазок, что происходит в покоях Раймона, занятых Амори? При мысли об этом Аликс преисполнялась отвращением и гневом, ей хотелось убить скомороха, раздавить ядовитого, чрезмерно любопытного клопа.
Но помимо вопроса о том, что он видел и даже важнее его, был другой вопрос: что он рассказал де Ге? Очевидно, что расскажи он о происходившем в графских покоях, Раймон уперся бы рогом и никогда не согласился бы ни на какую сделку. Уже хорошо. Даже если скоморох что-нибудь рассказал о виденном Пейрану, тот будет молчать, пока сделка выгодна семье. Они все будут делать вид, что их все устраивает, пока в сделке есть смысл. А потом… выиграет тот, кто сумеет ударить или первым, или сильнее. До этого «потом» впрочем еще надо дожить, сейчас же для Аликс соглашение с де Ге — шанс, нужный как воздух.
— Я напишу послание Раймону и Пейрану, заберешь его завтра.
Да, лучше написать. Обдумать все и написать, чтобы они понимали, каких действий она ждет от них в ближайшее время и что может и готова предпринять сама.
— Тогда, с вашего позволения, я вернусь завтра.
Скоморох неглуп, уж всяко умнее Жиля Реналя — своего собрата по цеху, к услугам которого Аликс прибегала для осуществления побега. Ни на чем не основанное, сугубо внутреннее убеждение подсказывало Аликс, что он ничего никому не рассказывал, но ни на чем не основанные убеждения один раз уже сыграли с ней злую шутку. И даже если допустить, что он ничего не сказал, у всякого молчания есть цена.
— Что ты рассчитываешь получить от де Ге за свою собачью преданность? — спросила Аликс.
— Если принимать людей такими, какие они есть, их проще любить, госпожа графиня. Не приходится разочаровываться или рассчитывать на взаимность и вознаграждение.
В этом ответе помимо легкости, с которой он был дан, Аликс услышала поучение, так же как в его словах о необходимости прекратить задерживать караваны, и тут же ощутила желание поставить зарвавшегося скомороха на место, ударить по больному.
— То есть, ничего. Ни Раймон, ни Пейран никогда не называют тебя братом, или я что-то путаю?
Насколько Аликс могла припомнить, она ничего не путала. О том, что когда-то ее покойный свекор обрюхатил бродячую трубадуршу, она узнала из сплетен, собранных Жакеттой, вскоре по прибытии в Гельон.
— Не мне вам напоминать, как часто люди говорят одно, думают другое и делают третье, — на лице трубадура промелькнула усмешка.
— То есть ты тешишь себя мыслью, что, пусть и не произнося этого вслух, они считают тебя частью своей семьи. Именно это на самом деле и означает «ни-че-го».