Когда мы пробились в порт и, наконец-то, встали к причалу, я попросился сойти на берег. Стоянка была короткая, всего два часа. Мы должны были пополнить запасы топлива и снова выйти в забитое льдом Восточно-Сибирское море. По нашему судовому времени было шесть часов вечера. Мы не переходили на местное время, поскольку в этом не было необходимости. Певек встретил меня тёмной, глухой и безлюдной ночью. По местному времени здесь было два часа после полуночи. Город я видел только издалека, через ворота проходной порта. Тёмные окна, стоящих вдалеке пятиэтажек, сугробы вдоль заснеженной дороги и тишина, нарушаемая только звуками работ в порту. Вот таким я увидел город Певек, пройдя шесть тысяч километров почти по всему Северному морскому пути. Я стоял на Чукотской земле, наслаждаясь тем, что под ногами ничего не вибрирует и не качается от резких рывков из стороны в сторону, не скрежещет по борту, стараясь смять и раздавить своей дикой, слепой и безудержной мощью. Я стоял и смотрел в чёрное беззвёздное небо, стараясь запомнить это позабывшееся уже береговое ощущение тишины и покоя. Скоро мне предстояло возвратиться на борт, чтобы вместе со всеми снова отправиться в путь. Но это было уже началом нашего возвращения домой. И каждый шаг, сделанный мною по трапу ледокола, теперь приближал меня к моим самым дорогим и любимым людям - к моей семье.
В газете «Известия» от 23 октября 1983 года была опубликована заметка собственных корреспондентов газеты А. Пушкаря и В. Курасова под названием «Хроника мужества».
В заметке сообщалось:
«Словно фронтовые сводки, звучат сообщения из Арктики во Владивостоке, откуда вышли оказавшиеся в ледовом плену суда, где волнуются за моряков их товарищи из Дальневосточного пароходства, ждут жёны и дети …
… Все транспорты Дальневосточного пароходства, разгрузившись, покинули порт Певек. Остались лишь 7 судов типа «река-море» Северо-Восточного управления морского флота и ледокол «В. Поярков», который ставит их на зимовку. Что же касается океанских судов, то многие из них не скоро вернутся в родной Владивосток – они уходят из Певека несколькими группами под проводкой атомохода «Ленин» и ледокола «Капитан Драницын» на запад, где условия навигации легче. Продолжает пробиваться к ледоколу «Ленинград» и его каравану, застрявшему у мыса Шмидта, атомоход «Леонид Брежнев». Арктика сегодня – это многометровые торосистые льды, мороз и метель. Но и на эту силу есть своя сила. Путь каравану пробивает могучий атомоход. Да, работа идёт медленно. Но моряки, экипажи ледоколов, полны стремления доставить северянам все необходимые грузы и только после этого вернуться домой».
Экземпляр газеты с этой статьёй был бережно сохранён моей женой, и много лет хранится в нашем семейном архиве, как свидетельство тех давних событий.
Теперь нам предстояло повторить весь наш долгий путь через ледяной хаос, но уже в обратном направлении. Мы пробивались на запад. Путь был нелёгок, но на сердце было радостно – мы шли домой! Снова грохотали льды, ломаясь под нашим могучим напором. Снова скрежет льдин по бортам и вибрация палубы от машин, включённых на реверс, заглушали слова команд, передаваемых по трансляции с ходового мостика. Снова нарастал уровень ледяного сжатия, и рвались буксирные тросы. Но теперь ничто не могло нас остановить! Мы упрямо шли вперёд, и Арктика, временами огрызаясь и показывая нам свой ледяной оскал, неохотно покорялась. Но она постоянно продолжала испытывать нас на прочность. Крепко досталось тогда и нашему ледоколу – один из винтов был повреждён льдами, и мы осуществляли ледовую проводку каравана на оставшихся двух.
День, когда мы достигли последней кромки ледяных полей, стал для нас Днём Победы! Ледокол «Ленин» остался на дежурстве в этом районе Арктики, а мы, распрощавшись с караваном, самым полным ходом на своих оставшихся двух винтах рванули домой. Расстояние до Мурманска, которое обычное судно проходило за пять дней, мы «пролетели» за три! Но эти три дня стали для нас мучительными не только из-за непреодолимого желания поскорее оказаться дома, в Мурманске, но и из-за жуткой килевой и бортовой качки, от которой мы совсем отвыкли во льдах. Ледокол – не грузовое судно, у которого вес распределён, в основном, в подводной части. Наша надстройка раскачивалась над морем, как Останкинская телебашня, в плане не высоты, а амплитуды отклонения от вертикальной оси (которая достигала десяти метров). Можно было уменьшить качку, сбавив ход, чтобы не перепрыгивать с волны на волну. Но народ на ледоколе был готов к тому, что лучше поблевать три дня и поскорее оказаться в Мурманске, чем тащиться пять бесконечно долгих суток, изнывая от тоски по дому. Я написал заявление с просьбой предоставить мне очередной отпуск. Капитан подписал его, и я отправил соответствующую радиограмму в отдел кадров пароходства.
Заснеженные берега Кольского залива встречали нас первозданной тишиной и спокойствием водной глади, по которой мы спешили к Мурманским причалам. Ледокол должны были поставить в док для замены повреждённых частей судового винта. Я же, получив «добро» от отдела кадров в отношении своего отпуска, стал собираться домой. Поскольку ледокол вставал на ремонт, то замена мне не требовалась. Пара дней прошла в беготне по кабинетам начальства, получении «отпускных» и покупке билета на самолёт. По заснеженному Мурманску я передвигался короткими перебежками, поскольку температура воздуха на улице была минус 25 градусов, а одет я был в лёгкую осеннюю курточку и лыжную шапочку. Ведь когда я уезжал из дома весной, то не думал, что пробуду вдали от дома восемь долгих месяцев. Поэтому из тёплых вещей у меня с собой был только свитер. Вот в таком «лыжном прикиде», в «ботиночках на тонкой подошве», я бегал от одного тёплого помещения к другому, стараясь преодолеть дистанцию в спринтерском темпе. И только уже сидя в самолётном кресле, провожая взглядом быстро уменьшающиеся внизу здание аэропорта, взлётную полосу и заснеженные сопки, я понял – всё позади! Я возвращаюсь домой!