Саша Петровский в семидесятые жил на пятом этаже шестиэтажного дома довоенной постройки. С одной стороны, старые дома всегда лучше, ибо в большей степени отвечают планировкой квартир человеческой потребности в жизненном пространстве, да и потолки там повыше и нет риска врезаться макушкой, случайно распрямившись. Хрущёв, как известно, прекратил все эти ненужные запросы и дома начали строить типа курятников. Саша с родителями занимал трёхкомнатную квартиру. На шестом этаже над ним располагался Гриша Соломончик с семьёй, а на первом этаже проживал Серёжа Ракитин с женой, тёщей и маленькой дочкой.
Право, не знаю с чего начать. Саша Петровский уже фигурировал в нескольких рассказах, да и Серёжа Ракитин с Гришой Соломончиком удостоились той же чести. Но учитывая, что случайный читатель отнюдь не обязан знакомиться с полным собранием моих сочинений, придётся повториться.
Впрочем, и Серёжа и Гриша с семьями уехали в Израиль в начале девяностых, так что о них мне долго распространяться не придётся. С Серёжей я дружил ещё со школы, с Сашей познакомился несколько позже, когда учился в медицинском институте, а Саша на химфаке университета. Мы с ним одногодки. Что до Гриши, то он был скорее Серёжин приятель. К Саше Гриша относился саркастически, Серёжа впрочем тоже. Саша обычно дефилировал в крайне небрежном реквизите, почти лохмотьях, и в состоянии задумчивости. Иной раз в состоянии задумчивости он выливал заварку из термоса прямо в кухонную раковину и она потом фонтанировала на первом этаже в раковине Серёжи, что естественно вызывало у Серёжи разлитие желчи, тем более, что он знал откуда ветер дует. Происходило это от того, что Саша являлся заядлым книгочеем и читал запоем всё свободное время, взбадривая себя чаем. Дочитался и довзбадривался он до хронической бессоницы и нервной клиники. Внешне Саша напоминал нечто среднее между разросшимся младенцем и Пьером Безуховым в исполнении артиста Бондарчука.
Саша слыл большим знатоком литературы, музыки, живописи. Я в ту пору как раз искал человека, который бы мне помог разобраться со всем этим, так что Саша пришёлся весьма кстати. Вскоре, однако, я начал уставать от его эстетического гонора. Он постоянно подчёркивал своё превосходство.
У Саши был старший брат, который закончил Московский университет, кажется физфак, и остался в Москве. Он внешне нисколько на младшего брата не походил: выше на полголовы, шире в плечах и Сашиной пухлостью не отличался. На лице его рос длинный нос, направленный вперёд, как у Буратино. Губы кривила ироническая ухмылка. К Саше он относился критически, называл эстетом и Саша его кажется побаивался. Я не находил о чём с ним говорить. Он впрочем со мной заговаривал редко, да и виделись мы, хорошо если раз в год.
Мать Сашина, доцент какой-то кафедры университета, напоминала скорее дворничиху или базарную торговку, впечатление обманчивое и завораживавшее меня полным несоответствием действительности. Бесформенная невысокая женщина, кособокая, слегка прихрамывающая, с всклокоченными волосами и крикливыми интонациями, на самом деле довольно образованная и неглупая. С Сашей ей конечно приходилось нелегко и я это не сразу понял. А вот отца Сашиного я никак не мог взять в толк. Он несколько походил на мать бесформенностью, но преимущественно молчал и при этом улыбался неопределённой, ни к чему не относящейся улыбкой. Занимал он немалую должность директора научно-исследовательского института. Что за институт, не помню, нечто из области геологии. Имел он и степень доктора наук, но так же, как и Сашина мать, внешностью и первым впечатлением сам себе не соответствовал. Впрочем, именно с отца начались сюрпризы. Но я забегаю вперёд.
Женился Саша довольно неожиданно, для меня неожиданно. Я больше следил за его эстетическими порывами и их последствиями в виде нервного расстройства, бессоницы и снов наяву. Случился у него правда довольно странный роман, или во всяком случае интрижка, с женой Сашиного приятеля и соседа, Коли Слонимского по кличке Слон. Слон к тому времени делил с женой квартиру, но отношений супружеских с ней не имел. Жена скучала и супружеские отношения достались Саше. Через непродолжительное время Саша загремел в нервную клинику для лечения бессоницы и прочих нервов, а Слон сгорел на работе. В прямом смысле. Химлаборатория, в которой он подвизался лаборантом, сгорела, и скорее всего по вине Слона. Слон сгорел вместе с ней. Он ко всем прочим своим странностям, я их здесь оставлю за скобками, а то повествование застрянет надолго, любил нюхнуть эфира и мог под настроение вынюхать целую склянку. Скорее всего, он таки нанюхался в тот несчастливый день и, находясь в эфирном кайфе, что-то недосмотрел или случайно поджёг. После описанных событий Сашин роман с женой Слона, чуть не написал «со слонихой», выдохся. А вот откуда взялась Люда Войцеховская, я не знаю. Как из-под земли выскочила. Точнее, ниоткуда она не выскакивала, знал я её и раньше в качестве подруги одной моей знакомой, но к Саше она совершенно никакого отношеня не имела и где они пересеклись не представляю. Однако, когда я увидел их вместе, Саша уже трясся от страсти и вёл себя не вполне адекватно. Люда не сопротивлялась и они вскоре поженились. Потом я на некоторое время от Саши отдалился и вновь начал его навещать, когда у него родился сын, а через пару лет дочь.
Вспоминаю прохладный день в конце сентября и ковёр рыжей неубранной листвы по всему двору. На этом фоне замусоренная детская площадка с ржавыми качелями и одинокий пацанёнок лет пяти или шести, самозабвенно с ними играющий. Скрип при этом стоял ужасный, у меня даже гусиная кожа пошла. Подойдя ближе, я рассмотрел, что это Сашин сынишка. Меня, помнится, пока я ёжился от скрипа, посетила довольно абстрактная мысль, что с ребёнком что-то не так. Одет он был небрежно и рубашка порвалась в нескольких местах, к тому же одет слишком легко. Но дело не в этом. Что-то в его поведении и игре с одной стороны напоминало Сашу с его погружённостью в свои эстетические сферы, с другой стороны, будучи лишена так сказать формы, игра эта обнажала то, что в Сашином поведении маскировалось и оправдывалось высокими материями. Я затрудняюсь определить одним словом эту квинтэссенцию, суть, но чудилось нечто отрешённо-высокомерное и даже слегка, или не слегка, безумное в этой одинокой устремлённости к непонятной мне цели игры. Наверное, налёт аутизма. Но всё же схватить словом это в общем-то странное и неприятное впечатление не удаётся.
Если сын Дёма напоминал Сашу, то дочка Катя сильно смахивала на Сашину маму. Расхристанная, неуклюжая и крикливая, она очень рано научилась читать и считать и заметно было, что соображает она быстро и не лишена способностей.
И вот, началось. В самом начале Перестройки Сашин отец выбросился из окна своего кабинета в НИИ и разбился насмерть. То есть падение дома Петровских началось именно с буквального падения главы семейства. Что послужило причиной, я до сих пор не ведаю, но с этого момента всё пошло кувырком. Мать начала болеть и через три года умерла, кажется, от диабетической комы. Потом разладились семейные отношения у Саши с Людой. Я их встречал не часто, у меня своих проблем хватало, но заметно было, что Люды надолго не хватит. Я думаю, она ещё и достаточно героически сражалась с Сашиным бардаком. Я несколько раз заходил и с удивлением озирал беспорядок и захламленность их квартиры. Везде валялись стопки книг и пластинок, мебель грозила развалиться, детская и Сашина одежда тоже ночевала где хотела. У Люды в лице читалась полная растерянность. Судя по всему, средств не хватало и перебивались они кое-как. При этом, Сашины глаза за толстыми стёклами очков смотрели с тем же самоуверенно-отрешённым выражением и раскрытые и по-видимому читаемые книги попадались то тут то там. Дети производили на меня всё более странное впечатление своей неухоженностью и непредсказуемостью. Они могли ссориться и орать друг на друга, нимало не смущаясь моим присутствием. Я особо не интересовался, но кажется Саша остался на кафедре в университете и пытался написать диссертацию, а Люда работала в школе преподавателем математики. Похоже, побочных заработков у них не было. Разве что, Люда давала частные уроки. Так или иначе, а в начале девяностых Саша остался один. Я видел его за книжным развальчиком в центре города. Он продавал свои книги, продавал за бесценок. Он явно бедствовал и что-то уж совсем нехорошо себя вёл временами. Гоша Семёнов, наш общий приятель, пожаловался мне однажды, что Саша взял у него коллекцию значков с целью её продать и выручку поделить и исчез после этого, а когда замечал Гошу на улице, спасался бегством. Книжный киоск свой он к тому времени ликвидировал. Букинистические книги Сашины мало кого интересовали. Время и обстоятельства не располагали к углублённому интеллектуализму.
Интересно, что старший брат совершенно пропал из поля зрения и не только не общался с Сашей, но и раньше, когда ещё жива была мать, на глаза не попадался. Я прикинул время и пришёл к выводу, что он исчез после самоубийства отца. Я однажды поинтересовался, но Саша пробурчал, что с братом не дружит и вообще матери у них разные, то есть они сводные братья по отцу.
Уже в эмиграции я узнал от общих знакомых, что Саша заболел диабетом, видно, семейная предрасположенность, причём диабет у него осложнился сосудистыми расстройствами и психическими симптомами. Вроде бы Саша загудел в дурку и получил инвалидность. Дети его навещают редко и сами не производят впечатление людей с устойчивой крышей, а Люда порядком сдала и тоже болеет. Гоша рассказал, что Саша сильно изменился, постарел, обрюзг, бродит по городу в каком-то засаленном пальто или шинели, и то ли Гошу не узнаёт, то ли история со значками, которую Гоша давно простил, не позволяет ему с Гошей общаться. Он проходит мимо и не здоровается. Возможно, по-прежнему погружён в себя и окончательно зациклился на прочитанных книгах, а Гошу просто не замечает из-за сильной близорукости и самоуглублённости.