Башмачки

Татьяна Кривуля Демидова
        Играя в пятнашки во дворе, Аля нечаянно зацепилась за гвоздь кармашком 

сарафана. Прикрывая ладошкой дырку,  тихо, на цыпочках, проскользнула в комнату.

Вытащила из шкафа другое платьице, но, услышав приближающиеся к двери шаги,

юркнула под кровать.   
   
 - Алькя! Алькя! Ты куда запропастилась,  дура полоротая?!

 А она, затаив дыхание и сжавшись в комочек от страха, наблюдала за матерью

сквозь кружевной подзор. Только бы не  увидела, только бы не догадалась…

Мать прошла по комнате, постояла у открытого  окна и  со словами: «Ну, сатана,

прибью!» -  вышла. Аля слышала, как хлопнула входная дверь, и как заскрипели,

завсхлипывали ступеньки лестницы под её ногами.
   
    Она боялась матери пуще огня, и не зря.  Аля никогда не забудет,как однажды

пришла с прогулки в грязных башмачках. Она их помыла в луже, но, пока дошла до

крыльца, они опять запачкались.  Мать в это время закидывала дрова в печь. И,

повернув голову, увидела на башмачках грязь. Удар поленом пришёлся Але по

голове. Хлынула кровь, мать испугалась и запричитала, остальное стёрлось из

памяти.  Лёжа в постели, Аля слышала, как соседка выговаривала матери: «Отцу

ребёнка не отдала, так отдай в детдом. Там  ей лучше будет, чем с тобой».               

    Помнила, как не раз пряталась от матери в сарае за поленницей, судорожно всхлипывая

и размазывая слёзы по щекам, и, как молитву, повторяя: «Папочка, миленький,

родненький, забери меня к себе. Папочка, миленький забери меня».
   
    Она  мечтала быстрее стать взрослой и найти отца. Со слов матери знала,  что

он приезжал, когда ей было два года, и хотел забрать к себе. Что он живёт в

Сибири, и такой же некрасивый, как Аля. Не зря же  мать называет её "нестатнОй" 

сибирячкой. С того времени прошло почти четыре года,а отец всё не приезжал.

 Вот тогда-то она и решила  жить в детдоме, ведь говорила тётя Нюра,

что там ей будет лучше.
   
    Аля надела пальтишко и стала ждать мать с работы, сидя на маленьком

чемоданчике, с потрёпанной, замусоленной тряпичной куклой, доставшейся ей от

старших сестёр. Прижимая куклу к груди,  она  тихонько ей говорила:  «Ты ничего

не бойся.  Пусть у тебя глазки стёрлись, носика нет и губки чуть-чуть заметны,

но ты у меня самая красивая, я тебя очень, очень люблю, и никому не отдам. Что

произошло потом, Аля не помнила.
    
     Вот и сейчас, пугливо озираясь на дверь, она засуетилась, забегала по

комнате, не зная, куда спрятать порванный сарафанчик. А мать уже стояла на

пороге, наблюдая за ней. Одной рукой она схватила Алю за волосы, а другая

взметнулась вверх….
    
     В напряжённую тишину врезался пронзительный детский крик, заметался по

комнате, заполняя собой всё пространство и, натыкаясь на глухие стены, вырвался

через открытое окно на у лицу: « Не нааадоо! Мааамооочкаааа!»