Месяц был необычайно ярок на фоне черного неба. В последние дни, а точнее ночи, месяц так истошно светил, что наверняка временно снизился уровень преступности в городе Z. Это радовало власти и рядовых спокойно-бытовых граждан. Но Виктора – не радовало. Вовсе не потому, что он был преступником. Виктор им не был. А потому, что ночь должна быть темной, день – светлым, не наоборот. Месяц светил прямо на старенький диванчик цвета охры, на котором Виктор третью ночь подряд пытался нормально заснуть и наконец выспаться. У него не было занавесок, и свежий пронизывающий свет месяца легко проникал сквозь мутное от грязи стекло, лишая Виктора остатков сна.
Хотя, конечно, месяц тут был ни при чем. Причина бессонницы – она. Та, что, уходя, не оставила даже занавесок на окне. Тем лучше, они не будут напоминать Виктору о ней. Тем хуже, отсутствие занавесок не только напоминало, но и увеличивало внутреннюю пустоту, распространяя ее за пределы раздраженного сознания.
И все это – в свете месяца, в предательском свете софита на сцене жизни.
Два часа ночи. Улица тиха и непривычно светла. Осень редко дарит такие светлые ночи. Виктор резко поднялся в постели. Что толку пытаться уснуть, если ничего не выходит. Нужно что-то сделать. Три дня назад, когда его мир рухнул вместе с ушедшими занавесками, он было кинулся к холодильнику, чтоб в бутылке оставить свою безысходность. Но тогда его что-то остановило. Он как будто понял, что должен чистым сознанием понять произошедшее, прожить и пережить это потрясение. И вот проживает. Уже третью ночь.
В углу захламленной комнаты лежала в раскрытом футляре труба. Она издевательски-тускло блестела в свете обнаглевшего месяца. Мягкий бархат футляра надежно удерживал инструмент и вызывал у Виктора нехорошие футлярно-бархатные ассоциации.
Виктор вдруг ощутил, что он затворник своих страхов, неуверенности, невзрослости. Он словно диковинный музыкальный инструмент в плотном футляре обыденности, в скорлупе привычек и движения строго по течению жизни. Виктор понял, что нужно сделать что-то этакое, что-то из ряда вон. Сделать себе reload и эмоциональный харакири. Взгляд застыл на закованной в футляр трубе, и Виктора осенило. Внезапно, безумно, сумасбродно. Так непохоже на него. Да и ладно, черт с ним!
Движения молодого мужчины стали резкими, лихорадочными. Не как в предыдущие три дня. Он судорожно толкал ноги в запутавшиеся джинсы. Несколько секунд искал глазами свитер. Натянул его. Выхватил трубу из футляра. Выскочил из дома.
Виктор вышел на пустынный проспект города Z, не понимая, куда идет. Потом резко остановился. Многолетний опыт позволил понять, что тут отличная акустика.
Виктор уверенно поднес трубу к губам. Ведь он V, Victor, победитель, в конце концов! Набрал воздуха. И еще. Пальцы умело и четко побежали по клавишам. Задорный марш-соло на трубе разнесся на несколько кварталов вглубь города Z. Время близилось к трем. Месяц светил чуть бледнее, а Виктор играл все громче и увереннее, насмехаясь над угасающим ночным светилом.
- Идиот?! – недовольный женский голос из окна напротив сбил Виктора с толку. Кто – идиот?
- Ребенка мне разбудил, алкаш! Убирайся отсюда, я полицию вызову!
Да он, он и есть идиот, V, Victor, победитель! Виктор так остро ощущал свое одиночество и безысходность, что не подумал об окружающих его десятках и сотнях людей, в окна которых свет месяца не попадает. Потому что там есть занавески.
Последние звуки трубы смазались и неуклюже перекатились в тишину. Месяц, казалось, издевательски стал светить чуть ярче.
- Извините… - растерянно промямлил воспитанный Виктор в пустоту ночного города. Музыкант виновато осмотрелся в поисках футляра и вспомнил, что вышел без него. Увидев на ногах тапки, Виктор вдруг осознал, что очень замерз и начинает дрожать. Потоптавшись на месте, он поплелся в сторону дома.
У дверей квартиры Виктор очень удивился, что замок не закрыт, испугался того, в каком состоянии он был пятнадцать минут назад. Нет, ну это уже никуда не годится! Пора брать себя в руки. Ведь и она все время говорила это Виктору, а он не хотел услышать. Но ничего. Он все исправит. Он сделает все по-другому, так как нужно было с самого начала. Ведь он V, Victor. И никакой месяц, нагло глядящий в голые окна, не выведет его из себя.
Виктор сел за стол. Письмо. Да, он сперва напишет письмо. Все остальное – потом. Нужно уловить это состояние, это настроение души. Потому что утром оно улетучится.
Виктор с трудом нашел пишущую ручку и клочок бумаги. Да, настоящее бумажное письмо, именно такое, ведь она довольно старомодна. Только тогда ее сердце отзовется как надо. И она все поймет. И простит его.
В приподнятом настроении Виктор быстро и точно формулировал свои мысли. Через несколько минут письмо было готово. Он не стал запечатывать мысли в конверт, хотел утром их снова перечитать. Хотел оживить в памяти свое состояние.
Виктор разделся и с необыкновенным ощущением лег на диван. Он ждал нового дня как новой жизни. С нового утра, с новой страницы, следующей за страницей письма. Он уже начал спокойно засыпать, погружаться в дремоту, и лишь одна мысль еще пронеслась в его голове: «Есть охота. Сейчас бы ее котлетки, ммм…» И сон теплыми волнами накрыл его.
А на столе на клетчатом блокнотном листке, вырванном наспех, лежали его неприкрытые мысли:
«Я не прав. Я знаю. Ты тоже заслуживаешь счастья, и не только рядом со мной. В конце концов, этот Анатолий вполне приличный человек, и я на самом деле не думаю о нем того, что наговорил тогда. Просто мне сложно отпустить тебя.
Я исправлюсь. Я повзрослею и возьмусь за ум, как ты всегда хотела. И завтра же сам пойду выбирать себе новые занавески. Прости, мама».