Вспоминая эти истории про спасателей, я шёл на причал, где швартовались суда ЭО АСПТР Мурманского морского пароходства. Мне предстояло подменить на полтора месяца начальника радиостанции спасательного судна «Капитан Афанасьев». Начальник уходил в учебный отпуск, так как обучался на заочном отделении «Макаровки». Он был моим однофамильцем (может быть, этим руководствовалось начальство радиослужбы пароходства, когда подбирала для него кандидатуру сменщика?) Ну, вот, я и добрался. А где же мой пароход? У причала стоял небольшой буксир с надписью на борту «Капитан Афанасьев». «Да-а, - подумалось мне, - это вам не «Капитан Драницын!» Труба пониже и дым пожиже!»
Вахтенный матрос позвал начальника радиостанции. Им оказался улыбчивый парнишка, года на три старше меня. Мы поприветствовали друг друга и поднялись в радиорубку. Она же должна была стать для меня и каютой на полтора месяца. Дело в том, что свободного места на «Капитане Афанасьеве» было катастрофически мало. Все помещения были компактные, низкие и тесные. Радиорубка занимала площадь около пяти квадратных метров. В ней помещался радиопередатчик «Мста-М» (который был на шесть лет моложе меня), рабочий стол, на котором стоял радиоприёмник «Р250M» (КИТ), старушка «Волна-К» (средневолновый приёмник), печатная машинка и электронный ключ. Перед столом был один закреплённый вращающийся стул. Из удобств, в радиорубке имелось только окно. Справа у переборки находился настоящий военно-морской рундук с тремя секциями (такими мы пользовались во время стажировки на военно-морском флоте, когда я учился в мореходке). Это было моё будущее спальное место. На рундуке лежал матрац с застеленными спальными принадлежностями. Сверху, на этой суровой матросской коечке, лежала великолепная классическая гитара! Мое первое впечатление от моего будущего места работы сразу улучшилось! Оказывается начальник, которого я подменял, окончил музыкальную школу по классу гитары, и с гитарой не расставался никогда. Я попросил его разрешения сыграть на этом прекрасном инструменте, и получил настоящее удовольствие от его звучания! Мой новый знакомый оценил мои способности, но огорчил меня тем, что гитару оставить мне не может, так как без неё не проводит ни дня. Потом он показал мне своё мастерство, и я понял, что разлучать этот великолепный инструмент с мастером игры на нём, было бы преступлением с моей стороны. Поэтому я с сожалением бережно положил гитару на место, и начальник стал передавать мне дела.
После того, как мой сменщик собрал свои пожитки, пожал мне руку и отправился вселяться в ДМО (дом междурейсового отдыха моряков), я оглядел своё невеликое хозяйство. Да-а, однако…! Вот так, наверное, жили покорители Арктики времён начала освоения Северного морского пути. После тех радиорубок, которые я видел на современных судах, у меня было ощущение, что я без помощи машины времени провалился в начало эпохи строительства социализма, где героями-орденоносцами были военлёт (военный лётчик) Чкалов и шахтёр, ударник труда Стаханов! Это впечатление ещё больше усилилось, когда, разбирая инструмент в крошечной кладовке радиорубки, я обнаружил ручную дрель в прекрасном рабочем состоянии с выбитой на корпусе датой её изготовления – 1935 год! Когда в дверь радиорубки постучали, я был уверен, что сейчас ко мне войдёт знаменитый полярник товарищ Папанин и пригласит участвовать в экспедиции в район Северного полюса на дрейфующей льдине. Но, нет, это был старший механик, который сегодня стоял на вахте. Он пришёл познакомиться и пригласить меня в машинное отделение, где я смогу принять душ, так как вода уже нагрелась, а мыться некому – день сегодня выходной (воскресенье), и поэтому весь экипаж (мурмачане), находится дома. На судне только вахтенные. Я с радостью согласился, и стармех показал мне, что и как у них на судне расположено. После душа он угощал меня в столовой чаем с хлебом и консервами. Эти продукты оставлял кок для питания вахтенной службы, так как камбуз в выходные не работал. В столовой стояли два стола: один - для командного, а второй - для рядового состава. Но это разделение было весьма условным. Просто у каждого члена экипажа было своё место на прикреплённых к палубе лавках, которые заменяли стулья. Над столом по правому борту была прикреплена полка, на которой стоял чёрно-белый телевизор. В ящиках стола хранились шахматы, шашки и домино. На этом развлечения заканчивались.
Экипаж «Капитана Афанасьева» был невелик. Капитан, старпом и второй штурман представляли штурманскую службу. Стармех, второй механик, электромеханик и мотористы – представляли машинную команду. В палубную команду входили боцман, матросы-рулевые и матросы-водолазы. Судовой кок был одновременно и рабочим камбуза, и буфетчицей. Я был единственным представителем радиослужбы. Можно сказать, что метод Щёкинского химкомбината на «Капитане Афанасьеве» проявлялся во всей своей красе! Это было вызвано не столько экономией трудовых ресурсов, сколько дефицитом жилых помещений на судне. Отдельная каюта, правда, размером с половину купе поезда, была только у капитана. Старпом жил в одной каюте со вторым штурманом, стармех - со вторым механиком. Остальные - в общем кубрике. Каютой радиста была радиорубка. Поэтому я всё время был на рабочем месте!
В понедельник я познакомился со всеми остальными членами экипажа и приступил к выполнению своих служебных обязанностей. Во время стоянки у причала их у меня было немного. Капитана в основном интересовала погода на сутки, так как мы всегда находились в двухчасовой готовности. И в случае получения приказа о выходе в море (для выполнения спасательных операций) должны были располагать актуальной метео информацией. Поскольку я относился к командному составу экипажа судна, то во время стоянки в порту меня могли привлечь к выполнению обязанностей вахтенного офицера, когда остальной комсостав отдыхал дома. А поскольку я и так почти всегда находился на борту, то это обстоятельство делало меня первым кандидатом для заступления на вахту в выходной день.
Отсутствие первого помощника в штате «спасателя» компенсировалось выполнением его обязанностей электромехаником, который по совместительству являлся парторгом (партийным организатором) «Капитана Афанасьева». Поскольку судно выполняло только каботажные рейсы, то проявлять бдительность в отношении «тлетворного влияния Запада» здесь не было необходимости. Воспитательная работа на судне проводилась по мере необходимости и обычно выражалась в устной форме с использованием непечатных выражений ядрёного флотского мата. Наиболее серьёзные проступки сопровождались выражением общественного презрения в отношении провинившегося путём «проработки» его на общесудовом собрании всеми членами команды, с вынесением краткого словесного приговора: «У-у-у, сука!» После чего виновный или вставал на путь исправления, или изгонялся из рядов славного экипажа «Капитана Афанасьева» навсегда.
Народ здесь был опытный и относительно не молодой. Из «молодых специалистов» были только: я и кок. Кок был парнишкой немногим младше меня, который окончил профессионально-техническое училище по специальности «приготовление пищи» и пришёл на флот с полным букетом, состоящим из необязательности, раздолбайства и лени, который, вероятно, бесплатно вручается отдельным выпускникам ПТУ вместе с рабочим дипломом. Нашему коку оставался год до службы в вооружённых силах нашей страны, поэтому он не особо заморачивался о своей дальнейшей карьере на морском флоте. Но поскольку для экипажа было лучше иметь на камбузе хотя бы такого кока, чем его полное отсутствие, то старпом постоянно проводил с коком воспитательную работу и принуждал его к добросовестному выполнению своих служебных обязанностей. Кок, понурив голову, в очередной раз выслушивал отеческие наставления старпома, раскаивался в содеянном, клялся и божился, что подобного больше не повториться, а на следующий день успешно забывал все свои обещания, и всё повторялось сначала. Самое главное было в том, что такая опека старпома держала кока в постоянном тонусе и стимулировала его готовить для экипажа вполне съедобные блюда. Поскольку старпом лично курировал закупку продуктов и камбузного инвентаря, то моряки на «Капитане Афанасьеве» питались вполне сносно. Шедевром кулинарного искусства было первое блюдо, приготовленное из коровьих хвостов. Старпому где-то удалось раздобыть для судна пару десятков килограммов этого экзотического мясного полуфабриката. Под бдительным наблюдением старпома кок не смог испортить процесс приготовления наваристого бульона из вышеуказанного мясопродукта, и у экипажа всю неделю был на обед прекрасный мясной суп! В остальном судовое меню сильно напоминало по ассортименту пищевое довольствие, принятое на военно-морском флоте. Но народ у нас не был особо искушён в отношении деликатесов, так что голодным в экипаже никто не оставался.
Первый мой рейс на «Капитане Афанасьеве» был на остров Кильдин. Сколько раз я проходил мимо него, когда наше судно отправлялось в Дудинку и возвращалось обратно. И вот теперь я могу видеть остров вблизи. По географическим меркам, он не большой. Берег полого поднимается над водой, и всё, что мне удаётся увидеть из окна радиорубки, это металлический причал, на котором нас ожидает пограничный наряд. Здесь закрытая пограничная зона. Допуск только по пропускам. Но мне на берег и не надо. Мы доставили сюда несколько ящиков с каким-то оборудованием, и скоро уже отправимся назад, в Мурманск. На острове находятся воинские части, поэтому повсюду режим секретности. От побережья Кольского полуострова Кильдин отделяет Кильдинский пролив. Между берегами расстояние примерно полтора километра. Вот к причалу подъезжает зелёный военный грузовик с брезентовым тентом, и мы передаём наш груз воякам. Всё, дело сделано! Мы отправляемся обратно. Так я для себя и не решил: был я на Кильдине, или всё же не был? Трудно сказать. Работать в эфире мне почти не пришлось. При выходе из Мурманска передал на береговой радиоцентр служебную радиограмму, что мы вышли из порта. Вечером дал радиограмму, что мы зашли в порт. Вот и вся работа. Народ пошёл ночевать по домам, а я остался на вахте «за старшего». Утром меня разбудил матрос. Все члены экипажа вернулись на борт, и снова началась наша неторопливая флотская жизнь.
Ну, вот и мне, наконец-то, выдали вкладыш для въезда в пограничную зону. Теперь я мог выходить на берег всех населённых пунктов Мурманской области, расположенных в погранзоне. Сказано – сделано! Мы отправились на полуостров Рыбачий. Наш путь лежал через Мотовский залив, в бухту Озерко. Там нам предстояло выполнить водолазный осмотр причала. От Мурманска – это рукой подать, «два лаптя по карте». Но на нашем пути был открытый участок моря, где нас начало качать так, что «мама, не горюй!» Что-то совсем я отвык на ледоколе от качки. Раскачать ледокол можно, но для этого нужны большие волны. А для судна наших скромных размеров хватило и нескольких баллов волнения моря, чтобы спасатель стал «неваляшкой». Мы взбирались носом на волну, а потом скатывались вниз. Килевая качка – самая противная. Желудок то подскакивает к горлу, то обрывается вниз, норовя выдать наружу всё содержимое съеденного тобою обеда. Чтобы не искушать судьбу, я занял горизонтальное положение на своём рундуке в радиорубке, и заглянувший ко мне матрос, увидев мою зелёную физиономию, раздумал меня спрашивать о чём-то. Понимающе кивнув головой, он молча закрыл дверь. На моё счастье, эта пытка продолжалась не так долго. Как только мы вошли в Мотовской залив, берег полуострова Рыбачий прикрыл нас от волны, и мне тут же стало лучше.
После того, как мы пришвартовались, и наш водолаз стал готовиться к спуску под воду, я отпросился у капитана, чтобы сходить в ближайший посёлок, панельные пятиэтажки которого виднелись неподалёку от причала. На вопрос, сколько времени у меня есть, капитан ответил, что два часа у меня будет точно! Я отправился посмотреть, как живут люди на полуострове Рыбачий. Посёлок оказался военным городком. Однотипные пятиэтажки в окружении сопок, детские качели и песочницы у подъездов, над одним из которых была надпись «Военторг». Я зашёл в двери этого магазина. Здесь царило оживление. Очередь преимущественно из лиц женского пола змеилась перед прилавком, занимая всё тесное пространство помещения. Продавали куриные яйца, и местный люд закупал их с запасом, чтобы хватило до следующего привоза. На витрине сиротливо стояли несколько буханок хлеба и консервы «килька в томате». Я не стал нервировать людей, которые топтались в ожидании своей очереди, волнуясь, что им может не достаться вожделенных яиц, и покинул помещение «Военторга» под насторожённые взгляды женщин. Больше мне здесь идти было некуда. Наслаждаясь твёрдой поверхностью под моими ногами, я не спеша вернулся на судно. Даже такая прогулка по земле – для моряка уже радость! Водолаза как раз подняли на борт и снимали с него тяжёлый медный шлем, подключённый к дыхательному шлангу. Наша миссия была завершена. Вскоре мы покинули бухту и отправились в Мурманск.
На обратном пути волна била нам в скулу корпуса судна. Это заставляло нос рыскать, что сильно влияло на скорость нашего продвижения вперёд. Опытному рулевому было бы по силам справиться с управлением судном, но стоявший за штурвалом матрос был не матросом-рулевым, а матросом-водолазом, напарником того, кто спускался под воду в бухте Озерко. Поэтому наш капитан только морщился и кряхтел, устав уже учить уму-разуму своего вахтенного рулевого. У этого парня был редкий дар «необучаемости». Констатируя этот факт, капитан, передовая вахту пришедшему его сменить старпому, философски заметил: «Вот же человек! Хороший водолаз, слов нет! Но рулевой – никакой!» «Я ж стараюсь, товарищ капитан! – уныло бубнил сменившийся матрос, - ну не получается у меня никак! Ну что тут поделаешь?».
«Давай, учись!» - подвёл черту старпом, - «Рулевой на судне – это первое дело! От рулевого всё зависит!»
«Да! – согласился капитан, - вот, помню, был у меня один случай!» И капитан, чтобы скоротать время, рассказал нам одну историю из своей флотской жизни.
Он уже был капитаном на «Афанасьеве», и они выполняли какое-то очередное задание в акватории, прилегающей к Белому морю. Из радиообмена в эфире было ясно, что какой-то буксир тянет длиннющий плот, состоящий из длинномерных «хлыстов». Что-то у них там случилось с плотом, и буксир запрашивал Северное морское пароходство, чтобы согласовать с ним дальнейшие действия. Навигация в этом районе плавания имела свои особенности. Было одно коварное место, где сильное течение огибало очень неприятную мель, обойти которую не составляло особого труда любому судну. Но в том случае, который он описывал, буксир тянул плот, который начал потихоньку разваливаться, и маневрирование было сильно затруднено. Наш капитан приказал начальнику радиостанции постоянно следить за ситуацией в эфире. Как у настоящего спасателя-профессионала, у капитана был «особый нюх» на дальнейшее развитие событий. И, надо сказать, что профессиональное чутьё не подвело его и на этот раз.
Пытаясь не потерять буксируемый груз, капитан судна маневрировал вокруг расползающегося плота, пытаясь как-то исправить ситуацию. И, вероятно, в пылу принятия решений, на судне перестали контролировать своё положение относительно окружающих глубин. Что и привело в конечном итоге к посадке буксира на мель. Само по себе это событие не особенно страшное. Если нет пробоины, то паниковать нечего, сидишь на мели – ну и сиди, ищи выход из положения. Но пока буксир безуспешно пытался сойти с предательской мели, дёргаясь в различных направлениях, плот уплывал всё дальше и дальше.
Говорят, что не бывает безвыходных ситуаций. Это, действительно, так! Просто есть ситуации, выход из которых Вам не нравиться. Вот именно в такой ситуации и находился застрявший на мели буксир. У его капитана было два выхода, которые оба ему не нравились:
первый – пытаться самостоятельно сняться с мели, что заняло бы неопределённое количество времени, а потом рыскать по всему Белому морю в поисках потерянного груза;
второй – позвать на помощь находящееся рядом какое-либо судно, и с его помощью сняться с мели. Потом догнать уплывающий плот и восстановить над ним контроль.
Время неумолимо тикало. Надо было что-то срочно предпринимать. Капитан застрявшего буксира, скрепя сердце, выбрал второй вариант. Этот вариант автоматически считался началом операции спасения. Чтобы «не выносить сор из избы», капитан решил обратиться за помощью к «однополчанам». Но на его призывы по УКВ-радиостанции откликнуться судам Северного морского пароходства, ответа не было. «Капитан Афанасьев» был приписан к Мурманскому морскому пароходству, поэтому этот призыв его не касался. Если бы в беду попало судно Мурманского пароходства, то наши моряки сразу же оказали бы помощь коллегам. А здесь ситуация была очень щекотливая.
По Кодексу торгового мореплавания Российской Федерации: «спасательной операцией является любое действие или любая деятельность, предпринимаемые для оказания помощи любому судну или другому имуществу, находящимся в опасности в судоходных водах или в любых других водах. Операция спасения подразумевает оказание спасателем неотложной помощи судну терпящему бедствие в случае, если капитан терпящего бедствие судна заключил договор о спасании для осуществления спасательных операций от имени судовладельца (на что имеет право). Если такой договор между спасаемым и спасателем заключён (т.е. имеется согласие сторон), то спасательные операции, имевшие полезный результат, дают право на вознаграждение». Это обстоятельство и является ключевым моментом при принятии решения о применении процедуры спасательной операции. Если нет прямой угрозы человеческой жизни, то капитан терпящего бедствие судна тысячу раз подумает, прежде чем посылать в эфир сигнал «SOS!» На кону стоят деньги. И деньги эти – очень большие! Распределение между судовладельцем и членами экипажа судна любого вознаграждения, заработанного за осуществление спасательной операции в соответствии с правилами, установленными Кодексом торгового мореплавания, проводится после вычета расходов, понесённых судовладельцем и членами экипажа судна в связи с осуществлением спасательной операции, следующим образом: три пятых нетто вознаграждения причитается судовладельцу, две пятых нетто вознаграждения распределяется между членами экипажа судна. Поэтому, когда звучит слово «спасение», то в воздухе сразу начинает чувствоваться запах денег! И это «волшебное слово» (SOS) прозвучало!
Экипаж «Капитана Афанасьева», оказавшись «в нужном месте в нужное время», с честью справился со своими профессиональными обязанностями спасателей, предотвратив ущерб народному хозяйству страны и оказав помощь терпящему бедствие судну. Честь и слава советским спасателям! Ура, товарищи!
Ночь. Экипаж «Капитана Афанасьева» разошёлся по домам. Я опять остался «за старшего». Чем заняться на борту судна, где на вахте находятся всего лишь два члена экипажа? Матрос кимарит «в полглаза» перед экраном телевизора в столовой. А я, насмотревшись вдоволь на голубой экран, приняв очередной прогноз погоды, вспоминаю свою семью. Как они там без меня? Сейчас жена находится в отпуске по уходу за ребёнком. Вместе с дочерью, они живут в сельском доме у тёщи и тестя. Им вместе там гораздо легче и веселей, чем мне одному в этом заснеженном Мурманске. Когда человеку плохо, то мысли в голове сами собой слагаются в рифмованные строчки. Остаётся только выразить в них всю любовь и нежность к самым дорогим для тебя людям и записать всё это на бумаге. И лишь глубокой ночью, закончив стучать на пишущей машинке, уснуть, пожелав себе увидеть во сне тех, о ком думал всё это время. А утром прочитать на белом листе напечатанный ночью текст своей новой песни:
«Возвращение»
В. Осипов
Вихрем дни романтики умчались.
Кончился отмеренный мне срок
Долгих месяцев, когда качаясь,
Палуба уходит из-под ног.
За чертой оставив волнолома,
Грохот волн и ветра дикий вой,
Я спешу к крыльцу родного дома
По последней финишной прямой!
Позади разлуки и тревоги,
Будто бы и не было трёх лет.
Издали увижу на пороге
Твой такой знакомый силуэт.
Ты ко мне сбежишь, замрёшь в объятьях,
Расцелуешь, скажешь: «Проходи!»
Дома! Дома!!! Всё здесь так знакомо!
Сердце бьётся радостно в груди!
Истомилось сердце, исстрадалось.
Много дней к тебе пришлось мне плыть.
Много мне людей в пути встречалось,
Но тебя не мог я позабыть!
Ты как фея из волшебной сказки,
Как росой умытая заря!
И твоей мне не заменят ласки
Никакие дальние моря!
Обними меня, моя родная,
Положи мне голову на грудь.
До поры рассветной, дорогая,
Нам с тобою будет не уснуть!
И когда взойдёт рассвет, играя,
Заалеет даль родных сторон,
Замолчит сверчок, оберегая
Наш короткий и счастливый сон.
Затрещит поленьями печурка,
Разливая щедро жар и пыл,
И, проснувшись, скажет мне дочурка:
«Где ты, папа мой, так долго был?»
Мурманск, борт с/с «Капитан Афанасьев» 1984 г.
Североморск от Мурманска находится совсем недалеко – четырнадцать морских миль по Кольскому заливу. Это Главная военно-морская база Северного Флота России. Шестой по величине город за Северным полярным кругом. Здесь, на берегу губы Алыш, стоят три памятника, посвящённых мужеству и героизму североморцев. Центральный из них – это памятник героям-североморцам, защитникам Заполярья.
Бронзовый матрос с автоматом в руках стоит на постаменте, напоминающем рубку подводной лодки, и со своей семнадцатиметровой высоты смотрит на Кольский залив. Туда, где слева от него стоит на месте вечной стоянки легендарная советская крейсерская дизель-электрическая подводная лодка К-51. По правую руку памятника-моряка на бетонном пьедестале несётся в атаку на врага торпедный катер ТКА-12. Все памятники развёрнуты на запад. Туда, откуда в годы Великой Отечественной войны лезла на наши берега фашистская гадина. Здесь всё овеяно Славой героических подвигов защитников Заполярья, которые не дали немецкому сапогу ступить на нашу родную землю.
Мы несколько раз приходили на «Капитане Афанасьеве» в Североморск. Здесь всегда находилась работа для наших водолазов. Они рассказывали, что на дне лежит очень много различной военной техники со времён Великой Отечественной Войны, а также боеприпасов. Столько лет прошло, а память о той войне нам приходится разгребать до сих пор. Но главное для меня было не это, а то, что в городе был междугородний телефонный узел. Я ходил туда каждый день, чтобы услышать в телефонной трубке родные мне голоса. После общения с родными на душе становилось легко и радостно. Город был исхожен нами из конца в конец не один раз, поэтому вечера наш экипаж коротал в столовой команды за телевизором. Мы следили за бесконечными матчами Чемпионата мира по шахматам между действующим чемпионом Анатолием Карповым и претендентом на шахматную корону - Гарри Каспаровым. Затянувшееся сражение между двумя гроссмейстерами продолжалось с сентября 1983 года по февраль 1984 года. Было сыграно огромное количество партий. И вот, когда Каспаров начал выигрывать одну партию за другой, неожиданно матч был прекращён президентом ФИДЕ (Международной шахматной федерации) при счёте 5:3 по победам в пользу Карпова при 40 ничьих. Мотивацией для прекращения матча стало заявление президента ФИДЕ, о прекращении матча без объявления победителя. Своё решение президент ФИДЕ объяснял тем, что были исчерпаны «физические и возможно психологические ресурсы не только участников матча, но и всех, имеющих к нему отношение». Матч должен был быть переигран в 1985 г. со счёта 0:0. Мы остались глубоко разочарованными тем, что ежедневно нарастающая многомесячная интрига в мировом шахматном мире окончилась ничем. Но даже «утопить в стакане» нашу тоску было нельзя – мы находились в командировке, а пить во время работы спасателям строжайше запрещалось. Этот закон свято всеми соблюдался. Ребята знали, что лучше сейчас потерпеть, а в Мурманске «оторваться по полной». Поэтому дисциплина на нашем судне поддерживалась на должном уровне.
Во время одной из стоянок в Мурманске, ко мне в радиорубку пришёл мой однофамилец, начальник радиостанции, которого я подменял. Сначала я подумал, что он раньше вернулся из учебного отпуска. Но, оказывается, у него только закончилась установочная сессия, где на занятиях с преподавателями студенты-заочники ускоренными темпами проходили весь материал, который им предстояло сдавать на экзаменах. А теперь у них начинаются настоящие экзамены. Так что мне придётся ещё немного потерпеть. Я пожелал коллеге успехов на экзаменах, и мы с ним опять расстались.
Пользуясь возможностью ежедневно бывать в порту, я встречался со многими ребятами с моего выпуска мореходки, чьи суда приходили в Мурманск. Среди них были совсем новые, спроектированные специально для Арктики. Это были универсальные грузовые суда. Они имели усиленный ледовый класс и могли разгружаться самостоятельно, поскольку имели на борту своё погрузо-разгрузочное оборудование. Эти суда имели высокую белую надстройку в кормовой части, а их корпуса были выкрашены в ярко оранжевый цвет. За такой внешний вид их сразу окрестили «морковками». Мне удалось побывать в гостях на одном из них. После увиденного мною на ледоколе, здесь всё выглядело чуть скромнее, но было новым и комфортным. Да и с моим «Капитаном Афанасьевым» они не шли ни в какое сравнение. Поэтому мне оставалось только порадоваться за ребят и мысленно торопить время, чтобы побыстрее закончилось моё пребывание в отряде спасателей.
И это время пришло! Мы стояли у причала заполярного села Териберка. Оно расположено в Мурманской области, в месте впадения реки Териберка в Лодейную губу. Село было не маленькое, но гулять по нему у меня особой охоты не было. Бродить одному по заснеженным улицам мимо деревянных домиков, во дворах которых тявкали собаки, и типовых, разбросанных по сопкам, заполярных пятиэтажек было скучно и тоскливо. Я сидел в столовой команды, тупо уставившись в телевизор. Тут меня и нашёл наш капитан. Он спросил – а не хочу ли я прогуляться с ним на берег? На мой вопрос – «А куда же тут пойти?» - он ответил, что здесь имеется прекрасная баня! Упрашивать меня долго не пришлось, и скоро мы уже шли с ним по скрипящему снегу к цели нашего визита. Баня, действительно, оказалась классная! Жаркая парная с берёзовыми веничками, банные шайки, хорошо знакомые мне с детства, газировка в банном буфете – всё это перенесло меня на много лет назад, в детство. Север вообще живёт по своим законам. Здесь свой неторопливый уклад жизни. Время как будто бы остановилось и не спешит догонять ушедший далеко вперёд технический прогресс. Мы летаем в космос, покоряем льды и горные вершины, внедряем повсеместно компьютеры и спутниковую связь. А здесь топят печи, поддают парку в жаркой баньке, дышат чистейшим арктическим воздухом и любуются всполохами полярного сияния через всё небо. Здесь, на Севере, ты чувствуешь, что такое – спокойствие. Оно завораживает, открывает своим безмолвием неведомые тебе до этого истины, показывает настоящие жизненные ценности и вызывает желание возвращаться на Север ещё, и ещё, и ещё …
А на следующий день на рейсовом автобусе приехал мой сменщик. С гитарой и чемоданом с вещами, он поднялся на борт «Капитана Афанасьева». Это событие стало завершением моего очередного жизненного этапа работы за Полярным кругом. Я сдал ему свои невеликие дела по работе, попрощался с членами экипажа спасателя и, пожелав всем удачи, ранним утром отправился на тарахтящем мотором автобусе в Мурманск. На выезде из погранзоны у всех пассажиров проверили паспорта и вкладыши к ним, и через несколько часов я уже входил в помещение радиослужбы Мурманского пароходства. Как сложится для меня моя дальнейшая судьба? Куда получу я теперь направление? С такими мыслями я поднимался по лестнице и открывал дверь в кабинет родной радиослужбы.