Дональд Уондри
ХОХОТУН (The Chuckler)
I
7. Все драгоценности, которыми я владею, должны перейти к моей дочери Мэри Уолтон, за исключением изумруда, известного как "Темное пламя", который должен быть помещен в мою правую руку и похоронен вместе со мной.
8. Вся моя коллекция оккультных книг, за исключением четырех перечисленных ниже, должна быть передана в публичную библиотеку этого города. Книги, которые должны быть помещены в мой гроб:...
Мэри Уолтон была послушным ребенком и не препятствовала захоронению изумруда, к тому же она не испытывала особой симпатии к зеленому камню. Также она положила упомянутые четыре книги в гроб покойного; она не знала, что те были древними рукописями, написанными на каком-то неизвестном или забытом языке, и что каждая из них была единственной в своем роде. Более того, она совершенно не знала о силах, которыми они управляли и к которым служили ключом.
II
Тень, черная на фоне сумрака безлунной ночи, внезапно пересекла кладбище. Она слилась с глубокой тенью, окутавшей вход в чей-то семейный склеп. Некоторое время оттуда доносились слабые скрежещущие звуки, но затем стихли. Часть тени слегка качнулась наружу, выдавая собой приоткрытую дверь; некоторое время она была неподвижна, но вскоре вернулась на место. Вокруг было тихо.
III
Сегодня он возвращался домой позже обычного, да и вышло это случайно. Он закончил дежурство в двенадцать, но оставался в участке еще почти час, болтая с парой приятелей-полицейских; один лишний час не показался ему особенно важным. Но припозднившись по дороге домой, этого хватило, чтобы услышать слабые скрежещущие звуки и увидеть, как черный сегмент слегка отделился от входа в склеп и закрылся немного погодя.
Он остановился и через мгновение уже бесшумно пересекал кладбище. Мрачные надгробия то и дело выплывали из сумрака впереди и исчезали в темноте позади.
– Грабитель могил опять взялся за свое, – пробормотал он себе под нос, – но на этот раз ему не уйти. – У него вдруг перехватило дыхание. – Господи, это же склеп Уолтона! Держу пари, расхититель охотится за изумрудом, который Уолтон наказал закопать вместе с ним!
Склеп замаячил перед ним. Дверь, ведущая вниз, была закрыта, но замок оказался сломан, как он и ожидал. Он прислушался на мгновение. Все было тихо и спокойно. Он окинул взглядом ряды надгробий, которые возвышались со всех сторон, белые и призрачные, на холодные, бледные звезды в небе над головой и закрытую дверь перед ним. Время от времени он слышал жуткий шелест ночного ветра; за исключением этого, все было мертвенно тихо.
Он осторожно потянул дверь на себя, и она распахнулась. Перед ним зияла угольно-черная тьма, из глубин которой веяло сыростью и зловонием. Он невольно вздрогнул и вытащил пистолет.
С минуту он нерешительно раздумывал, войти ему или подождать, пока грабитель явится из глубин. Он снова прислушался, но не услышал ни звука. Раз или два ему показалось, что за спиной раздаются шаги, – это был лишь слабый ветерок, колыхавший траву. Он попытался заглянуть в гробницу, но чернильная тьма покрыла все собой. Одинокое пристанище кладбища никогда не знает света. Минуты тянулись медленно, но он все еще пребывал в нерешительности. Он снова осторожно просунул голову в проход и прислушался. И пока он слушал, его лицо побледнело в темноте, и он вздрогнул. Едва он просунул голову в дверь, как из глубины гробницы донеслось предсмертное эхо долгого, пронзительного крика. А потом раздался звук, неописуемый звук, неизмеримо далекий, как будто кто-то хихикал. Эхо крика затихло, но хриплое хихиканье глубоко внизу не прекратилось.
Больше он не медлил. Он выхватил фонарик и включил его. Через мгновение он уже вошел в гробницу и стал быстро спускаться вниз. Он не боялся, что его заметят; он знал, что в коридоре есть два поворота, ведущие до самого склепа. Черные стены плавно скользили мимо. Он старался приглушить шаги, но шел как можно быстрее. И все это время он слышал это жуткое хихиканье, и с каждым мгновением оно становилось все громче.
Он дошел до первого поворота, и пол пошел еще круче. Он немного замедлил шаг, но не остановился. И так как он шел медленнее, звук его шагов стал мягче, так что он мог лучше слышать. И все это время он слышал это жуткое хихиканье, и с каждым мгновением оно становилось все громче.
Вверху, внизу, по сторонам бесшумно скользили черные стены. Позади простиралась темнота прохода, по которому он прошел. Впереди лежал еще более глубокий мрак оставшегося прохода и гробницы – и смех. Он дошел до второго поворота, и хотя пол стал почти ровным, он все время замедлял шаг: дверь в конце коридора вела прямо в склеп. И все же он продолжил идти. И все это время он слышал это жуткое хихиканье, и с каждым мгновением оно становилось все громче.
И когда он добрался до двери, тщательно приглушив и затенив фонарик, держа наготове пистолет, из склепа донеслось хихиканье, отчетливое и ужасное, отвратительный гортанный звук, который чем-то напомнил ему булькающих раздутых утонувших крыс. Он задрожал и, понимая, что больше не выдержит, рывком распахнул дверь, заливая светом фонаря гробницу перед собой.
Мгновение он стоял неподвижно. Затем он повернулся и с криком устремился в ночь наверху. Ибо все помещение было освещено бледным адским зеленым сиянием, которое волнами струилось от изумруда на полу. Рядом с ним лежало тело мертвого грабителя с перекошенным лицом. А на теле, глядя ему прямо в лицо, в пожелтевшем погребальном саване, спадающем с такой же пожелтевшей плоти, с блестящими глазами, глядящими прямо перед собой, с жирным и раздутым лицом, расплывшимся в злобной ухмылке, хрипло и гортанно хихикая, сидел гниющий, давно умерший колдун.