(Начало: http://www.proza.ru/2019/11/05/555 )
Мой блуждающий растерянный взгляд вдруг остановился на паре волчьих глаз, прожигающих меня из кустов. Ну да, тебя только тут не хватало! Хозяина твоего собрались тут пытать, а ты в кустах отсиживаешься! Пёсик старосты оказался хитрее, чем я думал. Ведь тоже наблюдает и чего-то выжидает.
– Нет ничего! – Жерех тем временем завершил свой обыск в доме и вернулся к кровати, на которой скромно, ссутулившись, сидел староста. – Давай, Басый, работай. А то уедем отсюда ни с чем. Он показал Басому корзинку, наполненную кедровыми орешками. – Завидная добыча, блин. Нечего сказать.
И он внимательно посмотрел на съёжившегося под его взглядом старика.
– Интересно, долго он ещё будет так придуриваться? Дай ты ему как следует в зубы. Сразу начнёт говорить. Пора действовать!
Ну что-ж! И то верно! Пора действовать! Сейчас ворвусь в дом и сразу же первым выстрелом уложу Басого. Остальных попробую обезоружить. Не получится – уложу их тоже.
По молодости я ещё верил, что в каждом человеке если не живёт, то хотя бы дремлет то универсальное, что присуще каждому из нас, что нас объединяет и даёт возможность понимать друг друга. Поэтому я как-то скептически воспринял слова своего первого прокурора, к которому устраивался на должность следователя. "Главное, – говорил он мне напутственно,– никому не верь. Не будешь верить – не ошибёшься. А поверишь – убийца будет гулять на свободе и смеяться над следователем – лохом. Насильник будет подстерегать новую жертву и благодарить следователя. Ведь это он поверил ему и дал новую возможность насиловать".
Профессиональная деформация, подумал я тогда снисходительно. Наверное и я лет через двадцать буду настороженным и опасливым чиновником. Буду перестраховываться по каждой мелочи и видеть в каждом прохожем потенциального преступника. Сейчас я шагнул дальше того прокурора. Я не только никому не верю, но я не верю даже самому себе. Потому что знаю, человек слаб. Если он не сломался под одним испытанием или под вторым, то далеко не факт, что он выдержит третье. И я не знаю, справлюсь ли сейчас с этими чужаками. Кто такой Басый я знаю отлично. За тех двоих молодых студентов я уже сейчас готов и судить его и исполнить приговор. Оба студента подались в юридический сразу после школы. Один из Новосибирска, а другой – откуда-то из сельской школы Челябинской области. Из Новосибирска ко мне приезжала сестра погибшего. Матери у них не было. Получилось, что уже тот первый допрос был и последним. Дело пришлось приостановить. Ведь я поверил Басому, что он не при делах. А по второму сожжённому студенту из села приезжала мать. Она была матерью-одиночкой, работала уборщицей в совхозе и погибший сын был у неё единственный ребёнок. Она никак не могла понять, что судьба её сына, подававшего большие надежды, закончилась в протоколах моего уголовного дела. А я глядя на неё и вспоминая сестру второго погибшего, не мог поверить, что это в порядке вещей, когда судьбы людей ломаются,корёжатся только потому, что какой-то подонок посчитал, что можно запросто по своей прихоти сжечь живьём людей в железном киоске.
– Вы что, придурки? – Аркаша, стоя у стола, плеснул себе самогонки. – Забылись? Нам надо с ними тихо, по-мирному. Иначе пожалуются и нам снова на зону. Или придётся выжечь тут всё, чтобы следов никаких не осталось.
– А что если и выжечь? – спросил Басый. – Тут лесных пожаров не перечесть. На них никто и не выезжает уже. Всё спишется.
Аркаша задумался.
– Давай-ка сначала прошманаем тут всё основательно. Там и определимся. Уехать по-тихому или подчистить за собой следы.
Староста благодушно, из-под век, поглядывал на гостей, словно не понимал, что сейчас решается его судьба и судьба деревни. Он или обычный хитрец или старичок-лесовичок, чья судьба предрешена активностью лесорубов-старателей, подумал я. Судя потому, что деревня вымирает староста скорее всего тот самый леший, то есть прошлый век. Последние проплешины мха на умершем стволе дерева. Буду ждать, решил я. Когда гости выйдут из дома, повяжу их и вывезу на их же " уазике" подальше отсюда, в лес.
– Ну что ж. Тогда пошли, – Аркаша кивнул на выход.
– Отдыхай, дедуля! – весело сказал Басый старосте, и вся компания, кашляя и сморкаясь, затопала вон из дома. Я посчитал, что будет благоразумно спрятаться в канаве у соседнего дома. Оттуда мне будет удобно наблюдать за дальнейшими действиями троицы.
– Начнём вон с него, – кивнул Аркаша в сторону недостроенного храма.
– Так он ещё не освящённый! – заметил Басый. – Что там ловить-то! Чертей что-ли? Ни икон, ни поповской заначки.
– Ну, Аркаша, видать, привык отправляясь на дело посещать церковь, – съёрничал Жерех. – Свечку поставить богу Автолику, покровителю воров и обманщиков.
– Да ладно вам! – прикрикнул Аркаша. – Сходим и всё, недалеко тут.
И они гуськом направились к храму. Интересно, подумал я, что эти крохоборы там будут брать? Осторожно, крадучись последовал за ними.
– А не боязно, Аркаша? – поинтересовался Жерех, – храм-то грабить?
– Я не верующий, – ответил Аркаша.
– Не верующий! – не поверил Жерех. – А на зоне вон как поклоны отбивал Николаю-чудотворцу. Иконку у изголовья кровати наладил. Боялся, что дело пересмотрят и второго трупака пришьют? Колись, давай, Аркаш! Очканул тогда, верно? Слышал я как ты просил Николая-угодника, чтобы он оставил тебе всего один труп.
– А что, Жерех, – встрял Басый,– а ведь сработало! Верно, Аркаша? Не удалось ведь на тебя тогда второй труп навесить! Не удалось! А я ведь тоже Николая просил на следствии. Загну так пальцы крестом под столом, пока следак протоколы раскладывает, и прошу. Помоги, говорю, Николай-угодник, заступись, пронеси мимо вышки! И ты знаешь, сработало! Застил Николай-угодник глаза следаку. Открыл ему уши для моего вранья несусветного. Отделался сроком я плёвым, да отстоял его на одной ноге, смеючись и припевая.
Освещая дорогу фонариком троица подошла к храму. Сначала они обошли строение кругом, а затем, тихо переговариваясь, поднялись в помещение. Я не отставал. Разумеется, следом подниматься не стал, а затаился у окна. Вот мародёры! Чем они там вознамерились поживиться? Не плотницкими же инструментами. Звук выстрела заставил меня встрепенуться. Я чуть карабин из рук не выронил. Что за притча!
Бандиты пронеслись мимо меня гурьбою, толкаясь и спотыкаясь. Кто-то из них матюкнулся, кто-то, кажется Басый, вспоминал чёрта. Побежали они к ближайшему дому, то есть обратно к дому старосты. Что их так напугало? Я всматривался в чернеющий храм, но ничего интересного и необычного не увидел. Неосторожный выстрел одного из этих остолопов, наверное. Не чёрт же, в самом деле, их шуганул! Вот придурки! Ах! Да ведь там бедолага Зайцев своих похорон дожидается! Совсем забыл! Вот кто их пуганул! Я подтянулся к дому старосты и с любопытством заглянул в окно. Однако, оно по-прежнему чернело. Никто не торопился зажигать лампу. Где эти клоуны? Куда спрятались? Здорово, видать, напугались. Теперь и я уже опасливо оглянулся на храм. Яркая луна отбрасывала от него густую чёрную тень. Но никакого движения там заметно не было. Прошло около часа, но в доме по-прежнему было тихо.
Над лесом появилась светлая полоса. Ночь уходила, близился рассвет. Первые птицы, ещё не смело, на пробу, попытались спеть свои утренние песни. А я почувствовал, что устал так, что готов был заснуть прямо тут, подо окном. Надо поспать, подумал я. Если они на что-то и решатся сейчас – так это сесть в свою машину и убраться восвояси. Я, собственно, не против, если это произойдёт. Едва вернулся в дом, так сразу и рухнул на кровать, под тёплый Авдотьин бок. Но только я провалился в глухую яму забытья, как почувствовал, что меня кто-то трясёт за плечо.
– Просыпайся! Ну же, просыпайся скорее! – это Авдотья суматошно пыталась вернуть меня в действительность. А действительность, судя по всему, была тревожная.
– Ещё приехали! Посмотри в окно, видишь машину? Это из промыслового посёлка!
Я озабоченно выглянул в окно. Возле "уазика" стояла потрёпанная "Нива", цвет которой при всём желании угадать было невозможно. Так она была густо заляпана грязью. Солнце стояло уже довольно высоко. Судя по всему дело уже близилось к обеду. Об этом можно было судить и по активности Авдотьи. На столе стояло блюдо со свежеиспеченными пирожками, а в кастрюле булькал ароматный суп. Ну и горазд же я поспать!
– На, выпей! – Авдотья услужливо протягивала мне стакан со своим зельем. Видать, думает баба, выпью и успокоюсь.
– Я пить не буду! – сказал как отрезал.
– Да выпей же! Устал ведь. Тебе отдохнуть надо. Расслабиться.
– Раз и навсегда отважу их отсюда! Ты же первая меня не будешь уважать, если я буду прятаться от них, а не преподам урок раз и навсегда!
- Ну, наверное, не так , не оружием их надо отвадить.
- А как?
- Ну, может быть через администрацию колонии как-то.
Я ничего не сказал, вышел. Люди неисправимы. Им всё кажется,что их проблему должна решать администрация, руководство, вышестоящий органы. Но только не они сами. Вот спалят тут их всех сейчас, выжгут к чёртовой матери - и ничего решать не надо будет!
За то время, что здесь живу, я успел стать неплохим охотником. До что там скромничать! Хорошим! Редкий мой выстрел не достигал своей цели. Был случай и на медведя сходил, не спасовал. Правда, честности ради, надо отметить, что зверя я бил из засады. А этих упырей я не могу расстреливать в спину. Вот такой парадокс. Честного, можно сказать, зайца убить рука не дрогнет, а отъявленных подонков, жестоких убийц и насильников я почему-то убить просто так не могу. А дать им возможность стрельнуть в меня первыми, да еще из трёх стволов, будет, мягко сказать, глупо. Учитывая ещё тот факт, что они промысловики, профессиональные охотники, глупость с моей стороны будет вдвойне. Хотя, к слову сказать, уголовно-процессуальное законодательство построено именно по такому принципу: позволяет преступникам первым выстрелить из трёх стволов в законопослушного и безоружного человека. Можно сказать, даёт фору преступникам.
Я шёл по улице и думал, что для начала надо будет их как-то разоружить. И я осторожно, пригибаясь, подобрался вдоль забора поближе к"Ниве". Кто же это прибыл? Мой потенциальный союзник или ещё один враг? Подойдя ближе к машине, я убедился, что там уже никого нет. Наверное, подумал я, к своим подались. Озираясь по сторонам, я направился к дому старосты. Подходил к дому с опаской. Одно дело вести наблюдение ночью, и совсем другое, когда ты днём пытаешься заглядывать в окна. Сразу заметят. Поэтому, прежде чем заглянуть в окно, я послушал, что творится в доме. А в доме шёл серьёзный разговор.
– Да мочить его надо! – говорил, судя по высокому тембру голоса, Басый. – Мочить. Вариантов нет. Ведь он же первый укажет в рапорте, что мы в деревне самогон глушили. На проверку не явились. Кто нам поверит после этого, что у нас машина сломалась?
– Ну да, – задумчиво сказал Жерех, – вариант с поломкой машины теперь не проконает. Придётся валить. Вон Аркаша и завалит. Ему больше всех надо.
– Вот не думал, что, считай, за несколько дней до освобождения придётся юшку легавому пустить. Исправился, называется. На свободу с чистой совестью. Мать твою!
– А что, ты против? Ну, давай я его кончу, – сказал Басый. Заодно кнопарь свой в деле опробую.
– Да не против, не против я. Сказал тоже. Ты ещё скажи, что бабу за меня оприходуешь. Думай, что говоришь.
Помедлив, Аркаша добавил:
– Старосту тоже придётся валить. Свидетель. В лес увезти и там кончить обоих.
– Разумно, – согласился Жерех. – Басый, подгони к дому машину. Не по деревне же их волочь. Легавый, так тот вообще лось отъелся – не дотащим.
И он пнул ногой лежащего на полу человека. Тот был без сознания, связанный по рукам и ногам. Волосы на голове слиплись от крови. Похоже, его оглушили ударом по темени. Я понял, что мне представился шанс сократить численность их команды. Глушу и вяжу Басого, а там уже придётся действовать открыто. Басого я подкараулил за полуразвалившейся баней. Первый удар оказался слабым. Не доводилось мне ещё бить человека дубиной по голове. Басый недоумённо посмотрел на меня. Даже испугаться, похоже, не успел. Второй удар вырубил его окончательно. Уж не знаю, для чего служила эта дубина в хозяйстве старосты. Но я, наверное, первый нашёл ей такое негуманное применение. Связав поверженного противника, я взял свой карабин и, разгорячённый первой схваткой решительно направился к дому. Большую часть своей сознательной жизни я провёл за чиновничьим столом. Привык перебирать следственные протоколы. И такая схватка, в которую я сейчас ввязался, совсем не по мне. Если и приходилось мне ввязываться в битвы, то в битвы психологические. При этом мой противник, как правило, уже был сломлен предшествующим общением с оперативниками, ребятами по большей части молодыми, горячими и не всегда фанатично исполняющими норму процессуального закона.
Возбуждённый недавним поединком с Басым, если можно было назвать моё нападение сзади поединком, я не забыл об осторожности. Прежде чем войти в дом я заглянул в окно. Заглянул одним глазом, прижимаясь к стене. Обнаружив, что Жерех и Аркаша стоят у кровати старосты, повернувшись спиной ко мне, а их карабины сложены у стены, я решил, что самое время брать их врасплох. Передёрнув затвор карабина, я на цыпочках прошёл в сени и осторожно отворил дверь. Хороший староста хозяин – дверь раскрылась тихо и плавно, не издав ни малейшего звука. Жерех и Аркаша по-прежнему стояли спиной у кровати старосты и не прерывали свой разговор. Они не заметили моё вторжение.
– Старосту берём с собой, – говорил Аркаша. – Замочим в лесу и закопаем. Подумают, что это он мочканул легавого. А мы как ни в чём ни бывало вернёмся в поселок. С охоты.
– Завалил ты его уж больно как-то по уркогански. И стоило тебе так выделываться? Полоснул бы просто по горлу и всё, – Жерех с сомнением посмотрел в угол комнаты.– К чему эти понты были? Мы же не сицилийская мафия!
Только теперь я заметил, что связанный мужчина лежит в луже крови. Карабин задрожал в моих руках. Я узнал убитого. Это был Истомин! Следователь по особо важным делам, мой наставник Истомин Василий Павлович! Я знал, что после своей отставки он уехал на север, но никак не мог предположить увидеть его в этих краях. Два выстрела из карабина были уже сделаны как в тумане. Словно это и не я нажимал на спусковой крючок. Убедившись, что Жерех и Аркаша, получив каждый по аккуратной дырочке в лоб, остывают на полу, я машинально, словно это и не я, а будущий следователь, которому придётся разбирать мои полёты, отметил про себя: "В состоянии сильного душевного волнения произвёл два выстрела..." Приставив карабин к стене, я склонился над телом своего наставника. Подонкам мало было его убить, им обязательно надо было покуражиться прежде над человеком, который доставлял им столько хлопот, не позволял им жить по их воровским понятиям. Услышав позади себя шорох, я непроизвольно схватился за оружие.
– Это я, – староста кряхтя, поднялся с кровати. Мне показалось, что он притворяется, показывая мне, какой он немощный и больной. Наверное, так хочет оправдать своё бездействие при этом жестоком убийстве, учинённым на его глазах отморозками.
– Не стоило мне, наверное, вчера настойки горькой принимать. Приболел, – пожаловался он.
– Так опохмелитесь! – сказал я. Мне порядком надоели их разговоры про настойки. Нашли панацею от всех бед!
Староста коротко взглянул на меня и аккуратно перешагнул через труп Жереха, а затем, примерившись, чтобы не попасть в лужу крови – и Аркаши.
– Наверное, вам всё-таки, поменьше надо принимать мухоморов-то! Может быть, тогда давно разобрались бы и с промысловиками и со всеми своими бедами! – я чувствовал, что меня трясёт. То ли от злости на старосту, то ли от двойного убийства, которое я только что совершил.
– Проклятие, слышишь, парень, на нашем селе. За убиенного тут предками Зайцева промысловика. Итак не жили, а горевали вовсю. А теперь, коли кровь человеческая пролилась – беду уж не остановишь!
Вздыхая и охая староста покинул избу. Помощник из него никакой.
Я взял карабин и вышел из дома. У меня ещё дело не сделано. Басый лежит во дворе связанный. Если этих двоих я порешил за убийство Истомина, то чем лучше Басый, сжёгший в железном киоске двух студентов?
Басый вертелся за сараем, связанный по рукам и ногам, пытаясь освободиться от пут. А при виде меня он заблеял как овца на заклании. Кляп, плотно забитый ему в рот, избавил меня от его словесного поноса. Несомненно он слышал выстрелы и сейчас запаниковал. Успокаивать его в мои планы не входило. Я вспомнил слова одного из своих подопечных, которому я в своё время предъявил обвинение в убийстве.
– Почему ты убил свою подругу и её любовника я ещё могу как-то понять, – говорил я ему. – А вот зачем ты зарезал третьего? Сосед шёл с чайником за водой, а ты его ножом в сердце! Зачем?
Убийца равнодушно пожал плечами и затем, после некоторой паузы, ответил:
– А где двое – там и третий... Не знаю зачем.
Наверное и я сейчас легко бы всадил Басому пулю. Но вот эта легкость, с какой я готов был сейчас его убить меня и остановила. Я убрал ствол от его головы и призадумался. В доме у старосты на моих глазах, можно сказать, зарезали человека. Опасность угрожала и самому старосте. Поэтому мои выстрелы прозвучали вовремя и к месту.
– Ну, – сказал я, освободив предварительно ему ноги, – вставай. Или ты хочешь, чтобы я тебе прямо сейчас, здесь, всадил пулю в лоб?
– Иван Иванович! Встаю, встаю! – Басый удивительно проворно, не смотря на связанные руки, поднялся с земли и завертел головой.– А куда идём? Вперёд? К машине? – он кивнул в сторону "уазика". – Всё понял. Иду, иду.
И он проворно засеменил, непроизвольно пряча голову в плечи, словно ожидая то ли удара по голове, то ли пулю в спину. При этом он то и дело оглядывался, пытаясь по моему выражению угадать мои дальнейшие намерения. Но я и сам не знал, что мне сейчас с ним делать. Мне казалось, что из всех домов за мной наблюдают старики. Окажись мы с Басым в лесу, может быть я и выстрелил бы ему в спину. Всадил заряд между лопаток. Я вспомнил сожжённых им студентов. Нет, пожалуй, заставил бы его сначала повернуться ко мне и напомнил бы ему его злодеяние и после этого убил бы.
Словно прочитав мои мысли, Басый притормозил и опасливо обернулся:
– А я ведь всегда помнил вас, Иван Иванович. Как вы справедливо обошлись со мной. И хотя в следственном изоляторе и говорили про вас: "Следователь Петров мягко стелет, да жестко спать", я всегда считал, что вы самый лучший следователь из тех, кого я знал. Так и говорил сидельцам: "Для следователя Петрова справедливость и закон превыше всего. А мы натворили – нам и сидеть."
Он снова бросил на меня настороженный взгляд и ловко перепрыгнув через лужу, продолжил:
– Я вот отсидел пять лет и совсем даже не роптал. План перевыполнял на таре. В художественной самодеятельности участвовал. Стихи писал. С заочницей вот переписывался. С Зойкой. Зоей Петровной. Хорошая баба. Имел планы семью создать. Приезжала бы ко мне на свиданку. Ребёнка бы родили. Я бы и дальше сидел, Иван Иванович. Да освободился условно-досрочно за примерное поведение. И вообще считаю: всем бы не помешало хотя бы пару лет на зоне посидеть. Наука хорошая. Сразу мозги на место встают. Ведь верно, Иван Иванович?
– Сейчас вот поставлю тебе мозги куда надо! – я ткнул его стволом карабина в спину. – Просто иди вперёд и молчи!
– Молчу, молчу! – Басый воровато повертел головой по сторонам в поисках свидетелей. – Я молчу!
Я смотрел ему в спину, на его толстую шею. Щёки были видны даже сзади. Видать, Басый, не страдал на зоне от недоедания. И опять вспомнил сожжённых им студентов. В секционной два скрюченных обугленных трупа мало чем напоминали двух парней призывного возраста. Можно было подумать, что это были подростки.
– Чем кормили тебя на зоне? – спросил я неожиданно для самого себя.
– Что? Что, Иван Иванович? А, чем кормили? Хорошо кормили, даже очень хорошо! Грех жаловаться! Мясо давали регулярно. Каши, супы, фрукты, рыбу, зелень, витамины там всякие. Я, Иван Иванович, кхе-кхе, – Басый изобразил что-то вроде смеха. – На воле питался в сто раз хуже, чем на зоне. Зойка, то есть, Зоя Петровна, так и писала мне: "Ты мол, где, на зоне или в санатории? Смотришься, мол, как депутат после летних каникул! Кхе-кхе! Это я ей фотку свою прислал. Так что, Иван Иванович, не подумайте. Никаких обид! Наоборот, даже очень благодарен вам! Вы же знаете, какой тогда, в девяностых беспредел творился в России. Вот, только благодаря вам, можно сказать, и уцелел. Я ваш, Иван Иванович, можно сказать, крестник. По гроб жизни буду теперь вам обязан.
Басый остановился возле "уазика" и выжидательно посмотрел на меня.
– Иди, иди! Чего встал! – Я указал стволом карабина, куда ему идти дальше.
– Иван Иванович, мы же не пешком в посёлок пойдем? Хотите я сам за руль сяду? Я дорогу хорошо туда знаю. До вечера доберёмся.
– Успеется. Сначала заберём кое-какие мои вещи.
– Ага. Понял.
Пока вёл пленённого Басого, я пришёл к мысли, что никуда его не поведу. Басый должен остаться в этих лесах. Или в подвале моего дома.
Басый словно догадался о моих намерениях и теперь всю дорогу молчал, только изредка, через плечо, бросал на меня настороженные взгляды. Походка его сразу потеряла всю былую суетливую энергичность. Он сник и весь как бы сдулся. Наверное, думал я, почувствовал сволочь, что жить осталось считанные часы. Если не меньше. Только теперь я понял всю подоплёку своего увольнения и краха следственной карьеры. Работая следователем, я догадывался, что многие годы не справедливость устанавливаю, а помогаю таким как Басый ускользнуть от справедливого возмездия за совершенное жестокое злодеяние. В чём бы оно выразилось? Это справедливое возмездие? Возможно, в его нечаянной гибели под колёсами грузовика? В утоплении по пьяному делу в холодном омуте? А может быть в очередной междоусобной воровской разборке? Да мало ли как. Жизнь многообразна. Просто заболел и умер. Но с другой стороны, насколько будет равноценным та мучительная смерть бедных студентов, сожженных им заживо в железном киоске, и внезапная смерть от несчастного случая? Не говоря уж про тихое угасание на больничной кровати. Однозначно о равноценности тут говорить не приходится. Да и мало ли примеров, когда сама жизнь потворствует несправедливости, незаслуженно позволяя ускользнуть от ответственности негодяям и насылая беды праведникам? Во всяком случае одно я могу утверждать точно – наказание такому прожжённому убийце и вору как Басый в виде помещения в родную, можно сказать, среду ( а как ещё это назовёшь, если он попадает в тюрьме к единомышленникам и друзьям? ) – справедливым не назовёшь. Вон какую отъел ряху на тюремных харчах!
Басый повернулся и ещё раз продемонстрировал мне свою сытую харю. А потом оглянулся ещё раз и ещё. Почувствовал что-то! Гад! Главное, не попасться бы сейчас на глаза Авдотье. Если старосте не удалось меня остановить, то Авдотья своей женской хитростью могла бы меня смутить и запудрить мозги. А мне сейчас не хотелось бы подвергать свою решимость испытаниям. Я уже приговорил Басого и адвокаты мне не нужны. Тем более я догадываюсь, о чём запоёт Авдотья.
Мы благополучно миновали последний дом и оказались на лесной тропе.
– Куда мы идём? – спросил Басый. – Может быть вернёмся? Ведь нас будут искать! Иван Иванович!
Он снова оглянулся и остановился.
– Хотите явку с повинной напишу! Всё распишу. Как подпалил киоск, у кого взял бензин. У Серёги Мотовилова. Из гаража. Он сам мне налил из канистры. И я ему сказал, что торгашей хочу проучить. И ещё кое-кому рассказал, как спалил киоск.
Я медленно поднял карабин.
– Иван Иванович! Не стреляйте! Ещё кое-что расскажу! Очень ценную информацию!
Я передёрнул затвор.
– Очень ценную! И покажу! Никто не знает! На станции одной дачнице по голове камнем дал. Потом утащил в перелесок, изнасиловал и закопал. Я покажу! Её ведь ищут, Иван Иванович! Семья ищет! Вы же законник! Я убийца и получу пожизненный срок. Но вы-то законник и не можете меня убить! Не стреляйте! Я ведь прошу только правосудия! Вы же не убийца! Вы не должны этого делать!
Я прицелился и уже готов был нажать на спусковой крючок, как Басый вдруг закричал диким зверем и ломанулся в чащу. Я выстрелил ему вдогонку, затем ещё и ещё раз. И тоже устремился за ним. Но Басого не нашёл. Я прошёлся быстрым шагом, иногда переходя на бег, по единственной здесь тропинке и понял, что Басый затаился где-то неподалёку. Под кустиком или где-нибудь в ямке под корягой. Уж больно тропинка была тяжёлой для него. Где-то резко поднималась вверх в горку, где-то петляла замысловато между деревьев, а где-то заполнялась лужицей, застоявшейся с давних дождей. Куда ему со связанными руками скрыться от меня по этой тропке. И я повернул назад.
Басого я нашёл совсем недалеко от того места, откуда он и попытался дать дёру. Он лежал в кустах шиповника на боку и пытался встать. Точнее, просто дёргал ногами. Руки у него по-прежнему были за спиной, связанные верёвкой. Пуля вошла ему аккурат между лопаток, задев, по-видимому, лёгкие. Вышла в лицо. Нижней челюсти у Басого не было, а на её месте пузырилась кровавая пена. Это был Басый и не Басый. Какой-то другой человек сейчас лежал передо мной и бессмысленно водил зрачками под дрожащими веками. Желая прекратить быстрее всё это, я приставил ствол карабина к его голове и, отвернувшись, выстрелил. Оставить здесь труп я не мог. Надо было его спрятать подальше от глаз грибников и охотников. Ухватив Басого за подмышки, я поволок его в чащу. Он был ещё тёплый. Острый запах его пота вперемежку с приторным запахом крови долго ещё держался в моей памяти, пока я выбирался из леса. Словно какая-то интимная близость произошла между нами! Это было мерзко и одновременно страшно.
Произошло что-то, что пока ещё не укладывалось в моей голове. Сколько раз вот так вот в своей следственной практике я выезжал на убийства и, случалось, сам таскал трупы в труповозку. И свежие и совсем уже разложившиеся, так что приходилось пользоваться лопатой, чтобы собрать то, что осталось от человека. А потом это же самое я бесчисленное количество раз проделывал, но уже во сне. Закидывал себе на плечи труп и тащил. Таскал их ночи напролёт. Зарезанных. Застреленных. Удушенных. Растерзанных... Может быть и сейчас я сплю? Басый по-прежнему отбывает где-то свой срок за разбой или освободился условно досрочно и совершает новое преступление. А я сплю и вершу во сне несостоявшееся правосудие? И нет никакого убийства? А может быть и меня самого нет? Возможно некто играет в свою компьютерную игру, в которой я всего-навсего персонаж, живущий на экране монитора в своём двухмерном мире? А может быть я вообще какой-нибудь книжный герой, оживший по воле автора в голове читателя? Неведомого читателя, стоящего над моим выдуманным кем-то призрачным миром? И это читатель, а не я, стреляет вдогонку сбежавшему Басому и тащит потом труп в кусты? И это читатель водит потом меня по лесу и размышляет над свершившимся убийством?
Я шёл сквозь лесную чащу, незаметно для себя сбившись с тропинки, и лихорадочно прокручивал в своём взбудораженном сознании обрывки каких-то мыслей. Мысли, одна безумнее другой. Больше всего мне сейчас хотелось только одного – прийти домой и услышать от Авдотьи, что со мной ничего не происходит и что я, всего-навсего, в плену своих старых образов, засевших ржавыми гвоздями в моём больном сознании.
Дома я Авдотью не нашёл. Собрала свои вещички и ушла к себе. Но всё в доме напоминало о её существовании. Даже печка стояла ещё горячая с кастрюлей ароматного борща. Я залез в старинный комод и, порывшись, в кипах старых газет и журналов, извлёк оттуда одну за другой две бутылки водки. Открутив дрожащими руками пробку с одной из них, я сделал долгий и жадный глоток. Опустив бутылку, я с изумлением стал рассматривать её на просвет. Это была не водка. Кто-то налил туда воды. Тоже самое было и во второй бутылке. Как я ни пытался, попеременно отхлёбывая то из одной, то из другой бутылки, ощутить вкус водки – сорока градусами и не пахло. Моё сознание было удивительно ясным и в забытье уходить не хотело. В надежде обнаружить банку с волшебным Авдотьиным зельем, я встал на четвереньки и засунул голову под стол. Где там! Пусто! Не помню, как я оказался на крыльце Авдотьиного дома. Так хотелось мне быстрее получить от неё подтверждение, что всё, что со мной происходит сейчас – нереально. Однако, стучал я в дверь безуспешно. Она и не думала мне открывать. Примерно такая же картина меня ждала и у старосты. Меня не хотели пускать в свой мир. Я был для них убийцей. Трупов Аркаши и Жереха я нигде не нашёл. Как ни нашёл и бедолагу Истомина. Хорошо тут поработал староста! Ничего не скажешь. Ну, да ладно.
Вернувшись домой, я первым делом сбросил с себя одежду. Она была в крови. Застирывать её было бесполезно. Уж я-то хорошо знаю возможности наших криминалистов. Только сжечь! Облачившись в тесную, не по размеру, кое-какую одёжку Махони (нашёл в кладовке среди какого-то хлама), я стал раскладывать по углам дома старые газеты, журналы, какое-то тряпьё. В дело пошли и мои папки с многолетними записями и с набросками романа, которому, чего уж там, никогда не суждено уже быть написанным. Руки мои к этому времени уже перестали дрожать, и я довольно ловко распалил огонь в доме. Гори оно всё синим пламенем!
Окинув полыхающую избу последним прощальным взглядом, я вздохнул. Как будто и не было меня. Следов не осталось. От карабина я решил избавиться в лесу. Утоплю где-нибудь в болоте. Возможно, не самое разумное с моей стороны решение – выдвигаться в путь на ночь глядя. Но земля горела под моими ногами. Доберусь до колонии, а оттуда вертолётом до Североуральска, думал я. А потом и дальше, в Екатеринбург. Маршрут буду сверять по звездам. Аккурат к утру буду на месте. И я побежал. Чем больше углублялся в лес, тем дальше уходили от меня кровавые события дня. Тропинка змеилась среди густых вековых елей и неуклонно поднималась вверх. Но я не чувствовал усталости. Бежал и бежал..Только сердце загнанно колотилось и в висках билась кровь. Отсюда, с горы был виден густой чёрный дым от моего догоравшего дома. Это служило дополнительным ориентиром. Кокси должна оставаться сейчас позади меня. А потом тропинка уйдёт круто влево и деревня, получается, будет ещё какое-то время по левую сторону от меня. Я буду огибать её по кривой. Главное, не уклоняться с тропы и соотносить свой маршрут со звёздами. А звёзды не заставили себя долго ждать. Северный день короток. Ладно ночи здесь светлые, не заплутаю. Закатное солнце напоследок озарило багровым светом верхушки елей. Я оглянулся на оставшуюся позади деревню. И обомлел.
Это вовсе не солнце окрасило лес в кровавый цвет. Оно давно скрылось за холмом. Это горела деревня! Сомнений не было – полыхала вся Кокси! Выйдя из оцепенения, я развернулся и побежал назад, в деревню. Я бегал от одного полыхающего дома к другому. Но было слишком поздно. Дома горели с таким жаром и гулом, что не могло быть и речи приблизиться к ним . Не знаю, сколько прошло времени. Час-два-три, как ночная мгла сомкнулась над пепелищем Кокси. Только отдельные искры отрывались от тлеющих головёшек и улетали вверх,в холодную синеву. Поняв, что назад к людям дороги мне нет, я побрёл куда-то на север, сверяя путь по умершим миллионы лет назад звёздам.