Октябрь
Подобно тому, как глухим хлопком падает на стол пепел, так и я иду по жизни.
Вечерами над улицей висит, как привидение, туман. Шипучий электрический свет становится мягким в тягучих волнах летающей воды, разливается разноцветными вселенными вокруг фонарей и окон, отражается в дрожащих моросью лужах.
Воздух свеж как аромат новой жизни.
Я уже ничего не боюсь, кроме тьмы внутри. А темнота снаружи - эта блестящая тихая радость, теперь только пьянит меня, разбавляя мысли не о том до консистенции созерцания. Мыслям просто не сохранить своей колкости в покое двора, как свету в тумане.
Вот они: всё те же люди, машины, и всё также где-то крутится на конвейере глупость и бессмыслица мира общепринятого синтаксиса, да катился бы он к чёрту. Он замкнут в своём кругу. А я строю в стороне от этой чепухи, вокруг себя самого, дом красоты. Я не раскаиваюсь подобно Дон Кихоту в своём безумстве, продолжаю улыбаться и вижу улыбки в ответ, даже если их там нет. И дама сердца там, где ей и положено быть - в сердце.
Правда, карусель бреда взяла своё. Я думал, что уничижая её и борясь с ней, делаю что-то правильное, а по итогу - она лишь затягивала меня, и вот результат — градусник и бесплатный кайф болезненного состояния. Я не спешу лечиться - такие уроки, порой, куда ценнее силы. Да и, в общем-то, хоть взорвись моя голова: какой забавный будет салют высвобождающегося сознания, с конфетти реклам, серпантином прочитанных книжек, вспышками веры и розовыми плевками кусочков мозга! Это проще, чем открыть бутылку шампанского.
И какая это всё таки радость - отойти в сторону и не ломиться в дверь, в которую, топча друг друга, рвутся миллиарды живых мертвецов, не карабкаться на какую-то выдуманную гору, а просто взять и обратить внимание на что угодно другое.
Одиночество - не такая уж большая плата за безвозмездные танцы.
И как это по-дурацки неприятно, как претит это духу красоты и творчества - жаться поближе и стремиться повыше; но я больше не хочу об этом. А хочу только о тумане, вселенных, фейерверках, кусочках мозга..
Буду и дальше нагромождать прилагательные, метафоры и выдумывать нелепые сравнения, танцевать в четырёх квадратных метрах, растянувшихся до бесконечности внутреннего мира, болтаться тёмными дворами, разговаривать с собой вслух и светить.. светить фиолетовым миражом тому, кто когда-нибудь окажется на этой дороге. Может, он поймёт что-то о душе фонаря и о своём прошлом.
А днём, днём - вот они: летят паутинки! И тепло. И вылез одуванчик в том месте, куда минуя дома свет под острым углом попадает и на рассвете и на закате. Какое-то оно запоздалое, это женское лето. А, может, и привиделось оно мне.
Большую часть времени смотрю в окно. Птицы купаются в небе. Иногда галки большими стаями деловито летят на север, а иногда мирно чертят замысловатости в вышине. Воробышки, как рыбки, ныряют, выпрыгивают из воздушных волн и мчатся на юг. Ворона сидит на самой верхушке берёзы, а затем каркает пять раз и резко срывается вниз, оставляя покачивающейся ветку. Под окном две девочки с огромными рюкзаками загнали мальчика в угол и пытаются отобрать назад шапку. Мальчик делает вид, что не может убежать, девочки — что не могут удержать. Мальчик бежит и с криком бросает шапку вверх. Девочки кричат ему вслед. Местный забулдыга в красной куртке и женском головном уборе, похожим на ночной горшок, слоняется туда-сюда по косой тропинке. Какая-то женщина в жёлтом пальто, как одинокий лист, напоминающая почему-то умалишённую, смотрит вниз и медленно бродит по кругу, засунув руки в карманы и сгорбившись.
Солнце, только появившись, стремится куда-то убежать. Целыми днями спит кот. Поздним вечером выхожу в магазин - купить продуктов и поглазеть на людей. Перекрёстные огни взглядов совершающих променад пар будто спрашивают: «А может в такой комбинации было бы менее уныло?». Вот этих я помню: высокая, ящероподобная шатенка в джинсах такой же посадки, с лицом изображающим интеллигентное утомление от жизни и влачащийся за ней бородатый парень, нацепивший маску спокойствия. Или вот эта: нос вздёрнут, куртка красная, кроссовки белые, весу от силы килограмм сорок пять, и потому претензия — дерзкий молодой человек на «спортивной» машине в наклейках и бубнежом бестолкового рэпа.
Но молодёжь не так уж загадочна. А вот женщина-кассир лет сорока, с невероятно красивым, с неопределённой национальности лицом и абсолютно чёрными, уставшими от работы, но живыми и добрыми глазами — да, загадка. Что даёт ей силы улыбаться в этой гадкой коробке, где всё пикает, режет взгляд и хамит? Среди десятка кассиров ей единственной, кажется, удалось сохранить в себе человека.
А вот и этот в красной куртке — уже не из окна, а прямо передо мной, с протянутой рукой. И каждый раз вызывает разную реакцию. Последнее «двадцать рублей на картошку» рассмешило. Помнится, мои соседи гнали из картофельных очисток самогон.
Ну, и в общем, так оно и пойдёт — темнее, темнее, пока не выбелит всё каким-нибудь волшебным утром. А, пока что, мне приятно, что слог становится проще. И хочется закончить чем-то наивным, вроде: «мне нравится эта осень».
Мне нравится эта осень.