Август. Сумерки подёрнули серым шумом повисший над двором воздух. Первые всплески осени на клёне, совсем нетронутые каштаны. В уюте рябиновых искр сыплются, разбиваясь об асфальт, другие искры – салюты брошенных окурков. Хлопками скрежета отщёлкивают свои вялые ритмы пивные банки, то тут, то там. То здесь.
Электрические миражи разноцветных вывесок переплетаются с миражом убывающей луны, с иллюзией разлившейся в улицу общности вечерних прохожих. С иллюзией близости. Даже те, кто вместе, лишь в большей степени подвержены влиянию выгнавшего их сюда одиночества. Близость настолько велика, что попросту делает всех одним и тем же. Безразличное вещество, в котором каждый атом стремится к отделению, к индивидуальной замкнутости. И делает это «по-своему»: пробивая товары на кассе, пик-пик, до бесконечности, и те, кто по другую сторону, такие же рабы, сонным взглядом скользят по прилавкам, и дикие стайки модников у машин с музыкой, что своей дикостью и стремлением к обособленности только и подтверждают шаблон, влюблённые пары, замызганные обыватели, комические бродяги, деловитые самцы и дамочки, изгнившие от снобизма и пышные от необразованности. Всё вертится. Классы, группы, ряды и мнения, не соприкасающиеся взгляды ролей. Проснись!
Но нет. Я не просыпаюсь: я лишь замечаю, что сплю. Это та малость, что называется вдохновением.
За красной коробкой гипермаркета последние следы заката. Размётанные косыми мазками облачные линии темнеют, растворяясь. Тонет, вечер за вечером, хоть какая-то, кроме самой низкой и постыдной, называемой «физической», принадлежность личности к происходящему, окружающему. А может, уходит куда-то в другую область, где не так угловато, не так хищно и несуразно. А, может, и это самообман, но просто каждый из нас всё больше и больше начинает осознавать невозможность разделить с кем-либо свою трагедию, замаскированную ложью общепринятого синтаксиса.
Но ведь есть ещё что-то. Это та малость, что называется вдохновением.