Торстен умирал долго. Болезнь выпила все его соки, иссушила, обглодав кости, оставила только изъязвлённую оболочку. Когда-то солидное тело уменьшилось втрое. Рыжие с проседью волосы навсегда покинули голову. Только глаза ещё хранили остатки жизни - глядели жалобно и устало.
Ближе к концу наркотики перестали глушить боль. Торстен лишился речи и лишь мычал, хватал за руки медицинскую сестру. Торстен умирал в прекрасной Клинике в одноместной палате. В полном одиночестве. Никого из родных или друзей рядом с ним не было.
Всё когда-то кончается, и Торстен наконец испустил последний вздох.
Боль отступила враз и блаженство заполнило Торстена.
Когда Торстен пришёл в себя, то обнаружил, что его окружают вовсе не стены больничной палаты. Бледное голубое марево всюду – и под ногами и над головой.
Из этого марева появился человек весьма заурядной внешности.
- Здравствуй, Торстен, – сказал человек. – Я - твой Первый встречный.
- Будут и другие? – спросил Торстен, озираясь. Видимо ожидал, что сейчас появится кто-то ещё.
Он не растерялся в этом странном месте, как растерялся бы любой другой. Торстен подумал, что худшее позади.
- Да. В земной жизни ты судил и теперь станут судить тебя.
- Судить? за что?
Торстен подумал – ситуация так нелепа, что больше похожа на бред или на сон. Разве можно судить его, Торстена!
Невзрачный человек промолчал.
- Судят всех, кто умер?
- Нет. Только судей.
- А как с адвокатами, следователями…
- Это не касается тебя, Торстен. Двадцать два года ты распоряжался судьбами людей. Теперь они распорядятся твоей. Порядок такой – двух судей из числа твоих близких выберу я. Третьего можешь выбрать сам. Но это не обязательно. Не бойся, я назначил тебе самых лояльных судей. Это твоя мать и твой младший брат.
- Мама и Фолькер… - Торстен тут же вспомнил, что случилось с его родственниками и почувствовал, как холодок страха подкрадывается к нему на цыпочках, забирается за шиворот и впивается в кожу.
- Скажи, а возможно такое – третьим судьёй сделать мою собаку? – с надеждой в голосе спросил Торстен.
- Да. Такие прецеденты имели место.
- Тогда я выбираю её, - Торстен радостно осклабился.
- Тебя услышали. Третий судья – собака.
Торстен вздохнул с облегчением.
- Приступим! - возвестил невзрачный человек. - Твоя мать Хильда заснула, и я могу вызвать её.
Подул лёгкий ветерок, он принёс запах жасмина и прелых листьев.
Явилась маленькая сухая старушка. Очки в черепашьей оправе, толстые линзы, за которыми глаза казались крохотными. Личико острое – острый подбородок, острый маленький носик, острые скулы над впалыми щеками.
- Сынок, – Хильда просияла в улыбке. – Как давно ты не навещал меня. И ты здесь. - Она обернулась к Первому встречному. Улыбнулась ему как старому другу.
- Откуда моя мать знает тебя? – тон у Торстена был привычно властный.
Похоже, эта ситуация с каждой минутой раздражала его всё больше. А когда Торстен пугался, раздражение и гнев всегда приходили на помощь, скрывая ото всех его страх, не давая «потерять лицо».
- Ну как же, сынок, я говорила тебе, что вижу ангелов. Ты не верил.
- Скажи, Хильда, - спросил невзрачный человек, не обращая внимания на побагровевшего Торстена, - ты обижена на своего сына? Есть ли в твоём сердце печаль и боль?
Хильда посмотрела на того, кого назвала ангелом, он ей ободряюще улыбнулся.
Она уже было раскрыла рот, но посмотрев в лицо Торстена, закрыла рот и опустила взгляд.
- Я не могу, – прошептала она.
- Прошу тебя, Хильда, – невзрачный человек говорил ласково, но настойчиво. – Ты поможешь своему сыну, только если ответишь на мои вопросы. Прошу, не отказывайся.
Хильда вздохнула, её худенькие плечи поднялись и опустились, она посмотрела на сына и заговорила:
- Мне было горько… так горько… Ты избавился от меня. Выбросил как ненужный хлам… и забыл, что я существую. Ты сделал свой выбор, сынок.
Хильда сняла очки, привычным движением протёрла стёкла уголком платка, который был наброшен на её плечи.
- Но всё прошло, – она вновь улыбнулась, глаза оставались печальными. - Обиды больше нет.
Торстен переминался с ноги на ногу, опустив голову, уставившись на свои ботинки.
- Мне хорошо здесь. Я тридцать лет в роддоме проработала, пол города через мои руки прошло. Врачи – мои студенты. Так смешно - у нас с тобой смежные профессии, сынок, – Хильда вдруг рассмеялась. Громко и звонко. Такой смех больше подошёл бы девушке, а не старушке.
Торстен вздрогнул от её смеха. Вскинул голову и посмотрел на мать так, будто увидел впервые. В его взгляде было удивление и испуг. Удивления - гораздо больше.
- Торстен, ты поместил Хильду в психиатрическую клинику…
- Она стала неадекватной! – заорал Торстен.
- Не отягощай свою участь враньём.
- Но соседи…
- Ты боялся за свой престиж, поэтому избавился от матери. Не будем касаться обстоятельств, как тебе удалось обойти закон. Это не в моей компетенции.
Торстен скрипнул зубами и глянул на Первого встречного исподлобья.
- У меня всё прекрасно, сынок. Все очень добры и приветливы. Я в надёжных руках.
- Торстен, твоя мать не имеет претензий. Её голос засчитан в твою пользу. Прощайся с матерью, – голос Первого встречного был холоден.
Торстен замялся, сделал шаг. Вся его большая сгорбленная фигура, после смерти обретшая прежние формы, подалась вперёд и застыла. Хильда встала на цыпочки и обняла его за шею.
- Я буду молиться за тебя, – шепнула она, как в детстве, и растворилась в голубом мареве.
&&&&
- Вызываю второго судью. Твой брат Фолькер.
Тут же явился высокий плотный здоровяк лет сорока. Торстен отступил на шаг, видимо, пытаясь увеличить дистанцию между собой и братом.
Торстен и Фолькер были из тех рыжих, которые рыжие всюду. Брови, ресницы, волосы на голове и на толстых пальцах-колбасках. Кожа вся в рыжих отметинах, которые называют веснушками, но тут веснушки слились в единое поле, покрыв своих обладателей золотом. Даже из носа Фолькера торчали рыжие бестии.
- Торстен, – на лице Фолькера первое изумление сменилось гримасой брезгливости.
- Фолькер, расскажи мне о своём брате, – попросил Первый встречный.
- Что рассказать?
- Что угодно.
Фолькер задумался. Его брови то сходились вместе, то лезли на лоб, он поджимал губы и громко вздыхал. Ничто не прерывало его раздумий. Наконец он очередной раз порывисто вздохнул и посмотрел на Первого встречного. Посмотрел сурово и прямо, явно решившись на что-то.
- Наркоманом был. Вором был. Спасибо брату, что закрыл, а то бы сгинул на хер. Простите.
- Зла на брата не держишь? Обида?
Фолькер, пока говорил, ни разу не глянул на Торстена.
- Обида? Шутите? Я ненавидел его. Если б смог дотянуться, убил бы!
Торстен сжал кулаки и побагровел, но Фолькер на него так и не взглянул. Продолжил.
- Понимаете, я его ненавидел не потому, что он меня посадил, а потому, что предал. Я доверился ему как брату, а он копов вызвал. За престиж свой поганый испугался.
Фолькер дёрнул головой и лишь на секунду их взгляды встретились. Торстен качнулся, словно от удара, отступил еще на шаг, почти скрылся в голубом мареве.
- Первые годы было тяжело. Теперь всё норм. Работаю. Я по профессии сварщик. Платят мало, но я подкопил немного деньжат. Как выйду, мать заберу и заживём. Нет, ненависти нет. Тюрьма спасла меня. К наркотикам больше не притронусь. Другой я теперь. Спасибо Торстену.
Фолькер наконец обернулся к брату. Посмотрел на него прямо и спокойно.
- Ты очень помог, Фолькер. Спасибо, – сказал Первый встречный.
- Обращайтесь, – ухмыльнулся Фолькер и исчез.
&&&&
- Третий судья явись!
Вначале появился звук. Жалобный, протяжный вой. Он достиг высшей ноты и превратился в скулёж.
Пёс очутился между двух людей. Небольшой фокстерьер, белый с рыжими и чёрными пятнами. Глянул на одного, потом на другого и прижался к ногам невзрачного человека.
- Наделяю тебя речью, – сказал тот, присел на корточки, погладил собаку.
Торстен протянул руки, но так и остался стоять, с изумлением взирая на свою собаку, прильнувшую к ногам незнакомца.
- Пить! – тут же завопил пёс. – Питьпитьпитьпить!!!
Первый встречный сложил руки ковшиком и поднёс к собачьей морде. Пёс стал жадно лакать, разбрызгивая во все стороны воду. Пил он долго, а вода в ладонях всё не кончалась.
Торстен опустил руки, его лицо изображало тот праведный гнев, то негодование, которое охватывает людей, если их самые чистые побуждение и самые светлые надежды втаптывают в грязь.
Пёс игнорировал его полностью. Напившись, фокстерьер завалился на бок, прикрыл глаза и видимо собрался уснуть, но ему не дали этого сделать. Первый встречный вновь погладил пса по боку, тот поднял голову и уставился на него.
- Прошу, расскажи про своего хозяина.
- Пить! Не наливает воды. Болит живот! Сильно болит.
Невзрачный человек положил ладонь собаке на живот. Пёс замер, прикрыл глаза.
Через короткое время Первый встречный убрал руку, фокстерьер подскочил и кинулся лизать ему лицо, поставив лапы к нему на колени. Невзрачный человек рассмеялся, осторожно отстранил собаку. Остался сидеть на корточках.
- Гулять! Хочу гулять!
- Он редко выводил тебя на улицу?
- Никогда! Хильда гуляла со мной. Она исчезла. Гулять! Нюхать! Бегать! Играть!
- Торстен, насколько мне известно, Хильда пять лет как в больнице. И ты ни разу не гулял с собакой?
Торстен неуклюже присел на корточки, протянул к фокстерьеру руки. Торстен выглядел растерянным и жалким. Детская обида застыла на его лице. Видимо он никак не мог взять в толк, почему его собственная собака не признаёт своего хозяина.
- Не тронь! – рявкнул пёс и сильнее прижался к Первому встречному.
- Я так уставал на работе, забывал про воду… это же просто собака! Он любит меня!
- Когда ты лежал в больнице, кто кормил пса?
- Домработница приходила раз в неделю.
Первый встречный обречённо глянул на Торстена снизу-вверх.
Торстен к тому времени встал и растерянно взирал на них.
- Ты прощаешь своего хозяина? – спросил Невзрачный человек у пса.
- Нет нет нет!
- Как это? – губы Торстена задрожали, казалось, он был готов заплакать.
- Спасибо, дружок, ты очень помог, - Первый встречный проигнорировал возглас Торстена, потрепал пса по загривку. - Сегодня придут люди и заберут тебя.
- Пить? Гулять?
- Да. Будут выгуливать, кормить, ласкать.
На морде пса расцвела улыбка. Это было и смешно и жутко одновременно.
- Прощай пёс, – сказал Первый встречный и фокстерьер исчез.
Он встал, вновь оказавшись лицом к лицу с Торстеном. Тот был растерян, но понемногу приходил в себя, его лицо приобретало прежнее выражение – брезгливое самодовольство вновь обосновалось на нём.
- Я было решил, что тебе удастся избежать печальной участи. Твои родные не держат на тебя зла. Но твой пёс…
- Это не человек! Просто собака. Два голоса против одного, – заявил он совершенно безапелляционно.
- Тут не магазин, Торстен. И не человеческий суд. Видишь ли, собака, как ребёнок – беззащитное существо, которое доверилось тебе и оказалось полностью в твоей власти. Я сделал для тебя всё, что мог. Прощай.
Всё произошло одновременно. Невзрачный человек шагнул назад и тут же исчез в голубом мареве. В это же мгновение марево начало густеть, темнеть и вмиг стало непроглядно-синим.
Порыв ветра. Торстен задрожал, обхватил плечи, сложив руки на груди крест на крест. Теперь на его лице осталась лишь растерянность. Он было сделал шаг следом за Первым встречным, но тут же вернулся.
Звук, вначале еле слышный, стремительно нарастал, и вскоре стало понятно, что это вой. Низкий, на гране слышимости, жуткий вой.
Торстен вдохнул и уже не смог выдохнуть, страх парализовал его. Он стал медленно поворачиваться, пытаясь определись направление, откуда исходит звук. Его спина взмокла и волосы на голове зашевелились, когда он различил в синем мареве громадную чёрную тень.
- Вот зачем мне был нужен третий судья? – просипел он и в то же мгновение из тумана вынырнула чёрная собачья морда, размером с Торстена.
Голова склонилась на бок, схватила его зубами поперёк туловища и уволокла в туман.