Ничто не выдавало в упыре упыря. Это был самый обыкновенный средний человек средних лет, среднего достатка и среднего же образования. Из толпы таких же обыкновенных людей его выделял, разве что, необыкновенный рост, а еще – улыбка. Улыбка чистого зла. Такая простая и искренняя человеческая эмоция способна навести ужас, когда улыбается тот, кто загубил столько маленьких душ. На его лице читались одновременно безумие, страсть и вожделение.
В голове маньяка непрестанно зудела надоедливой мухой одна и та же мысль: «Съешь их! Уничтожь, сотри с лица Земли»! И вот в обеденный перерыв он отправлялся на их поиски, находил и убивал, а затем радостно спешил на работу.
Каждый раз, когда он делал это, он чувствовал себя по-настоящему счастливым. После первого раза он поклялся себе, что больше никогда не сделает ни одной крохе больно, но мысль о том, какое блаженное облегчение на душе и в теле наступит с их смертью, снова и снова овладевала им, все дальше и дальше затягивала в этот омут и не давала остановиться. Сколько раз он уже это делал? Он не мог вспомнить точную цифру, но четко осознавал остатками еще пока незамутненного рассудка, что стал серийным убийцей. Знал, но уже ничего не мог с собой поделать. Он уже не управлял собой, слишком сильно в нем укоренилась эта неуёмная жажда. Он и не чувствовал себя виноватым, виноваты были они: нельзя было так его манить!
Особое наслаждение он испытывал, охотясь за ними. Это была его любимая игра, результат которой был всегда предрешён, и именно этой безысходной предопределенностью – для них - она и привлекала душегуба. Он мог подолгу выжидать своих маленьких жертв – времени у него всегда было достаточно, когда речь шла о них. К охоте он готовился обстоятельно: высматривал, наблюдал, изучал их с тщанием истинного учёного. Мог подолгу смотреть на них, иногда подходил очень близко, но тут же отходил в сторону, едва завидев на горизонте посторонних. Его сердце билось так гулко и тревожно, что крошки могли бы что-то заподозрить. И только когда был абсолютно уверен, что его никто не видит, усмирив готовое разорвать грудную клетку сердце, подбегал, стремительно хватал и утаскивал в своё логово.
Определенно, момент убийства не был лишен эстетики безобразного. Он любовался ими – маленькими, хорошенькими, такими еще глупыми несмышленышами. Они пытались ускользнуть от него, но в его скрюченных подагрой пальцах таилась богатырская сила.
Он упивался их бессилием и собственной властью. Его маленькие жертвы льнули друг к дружке, будто так можно было спастись, тем самым еще больше разжигая его аппетит. Спасения для них не могло быть: никто не придет им на помощь, ведь в целом мире ни одна душа уже не знала, где они.
Он топил их, но не хладнокровно, а с какой-то нечеловеческой нежностью, теплотой и заботой. Он убивал их своей любовью! Ему нравилось наблюдать, как после утопления всплывают их маленькие тельца, как под их фарфоровой кожей местами вылезают внутренности. Вот и наступил момент истины!
***
Здоровенный мужик дрожащими руками придвинул к себе тарелку и начал нетерпеливо уминать пельмешки, причмокивая и урча от наслаждения…