Когда в подростковом возрасте я бесилась и запиралась в своей комнате, матушка осторожно звала меня через дверь: «Оль, а Оль! Ну хотя бы поешь, еда то ведь ни в чём не виновата». И я открывала. Маме… У неё в руках была тарелка. Пюрешка с котлеткой, а по краям аккуратно уложены помидорки и огурчики. Я принимала эту тарелку и ела. Нет, не так. Я с аппетитом пожирала это. Уже тогда я понимала, что это не простая пюрешка с котлеткой, а самая настоящая любовь…
Через какое-то время матушка так же осторожно присаживалась на краешек дивана, на котором, свернувшись в позу эмбриона, я страдала свои девичьи страдания. Она не задавала мне вопросов, а просто была рядом. А потом, материнским чутьём улавливая тот момент, когда мои иголки из дикобразьих превращались в ежовые, мама начинала говорить со мной на отвлечённые темы. Она говорила о том, как прошёл её день, что она купила и кого она видела, что окотилась соседская кошка… Мама говорила со мной о разных пустяках, а я слышала не её слова, а её душу, которая ворковала мне: «Птенчик мой родной, успокойся. Всё хорошо. Я с тобой»…
И сейчас я понимаю, что никто и никогда больше не… А ещё я понимаю, что теперь я умею это сама…