Я делаю по набережной несколько кругов,
Бегу, и мышцы кровью наполняются,
И кажется, что всё-таки есть вечная любовь,
Пусть даже и любовники меняются!
Сола Монова (Юлия Соломонова)
Кресло, в котором сидел Кирилл, было удобное, но у него затекли ноги и затылок, спину ломило так, словно вчера разгружал вагоны с мешками цемента. Виной тому нервно-плаксивое состояние, чего никогда прежде не случалось.
По стенам сновали яркие тени от проезжавших на улице машин, ужасно громко шипела в ушах тишина, клочковатые мысли свивали в мозгу гнёзда и тут же рассыпались в прах, роняя в бездну небытия то, что в них было отложено.
Отчего на душе так паршиво, словно его силой заставили выпить целый стакан касторки?
Кирилла мутило. Ощущение было гораздо хуже того, когда он шмякнулся головой об асфальт, не удержавшись за бампер автобуса, к которому цеплялся зимой металлическим крюком, чтобы скользить за ним на ногах.
В тот раз в голове роем крутились искры, он падал с огромной высоты в бездонную пропасть, зная, что это последние секунды, которые способен осознать.
В тот раз он пробыл в коме около недели, потом два месяца лежал в больнице, чувствуя острую боль где-то вне тела.
Сейчас ему было гораздо хуже, хотя на этот раз не терял сознание – болела душа и что-то ещё, чему не было определения.
Мужчина думал, что уже приобрёл опыт выхода из сложных ситуаций, исцелился, поскольку то, что однажды пережито, не вызывает такой же яркой реакции, как случившееся впервые.
Час назад у него, точнее с ним, была девушка, невеста. Молодые готовились к свадьбе. В этом не было никакого сомнения.
Именно так – была.
Жизнь манила соблазнительным и щедрым обещанием счастья, заманчивыми перспективами романтических приключений с любимой и абсолютной предсказуемостью светлого семейного будущего. Кирилл уже всё рассчитал и распланировал на годы вперёд.
Так он думал чуть больше часа назад.
– Скажи, – спросила Ирина при встрече, приняв букет, – ты меня действительно любишь?
– Могу повторить это сто тысяч раз, – радостно сообщил Кирилл, – ты самое дорогое, что у меня есть.
– Ты самый лучший, – растянуто, со странной интонацией сказала невеста, – но, что скажешь, если я сообщу, что намерена немедленно прекратить отношения, если узнаешь, что ты у меня не единственный?
– Странный вопрос. Для того, кто любит, никого иного просто не существует. Ты не способна на дурной поступок. Мы же любим друг друга.
– Замечательно, что так думаешь, иного ответа не ожидала. Ужасно жаль, приходится извиняться, Что, согласись, весьма неприятно. Любимый, я беременна.
– Чего ты! Мы же… у нас же с тобой ничего не было, как это могло случиться.
– Именно в этом проблема, дорогой. Конечно, ребёнок не может появиться просто так… от святого духа, мы не дети, и знаем это. Если бы у нас что-то было, могла бы соврать, что ребёнок твой, и любить тебя дальше, но, увы, сама отрезала для себя такую возможность, затягивая с постелью. Увы, свадьбы не будет.
– Почему… ты с ним рассталась, как давно это случилось? Скажи, что тебя обманули, что взяли силой, оправдайся хоть как-нибудь!
– Нет, Кирилл, я сама распорядилась своей судьбой. Никто меня не насиловал. Мы и сейчас с ним встречаемся. Я давно не девственница, привыкла к мужской ласке. Жить без секса мне не по силам, а ты, ты такой невинный, такой застенчивый, робкий. Я не могла, не посмела тебя соблазнить. Впрочем, ты не настаивал. Мне казалось, что это нормально, просто любить… пока не поняла, что ношу под сердцем дитя.
– Я тоже не мальчик. Мне уже двадцать пять, у меня была женщина, была. Давно, очень давно. С тобой я мечтал о чистой любви, не хотел осквернять непорочные отношения, поэтому не настаивал на постельных отношениях, считал тебя недотрогой, радовался невинной свежести, считал тебя наивной девочкой.
– Получается, мы оба играли чужую роль. Глупо, конечно, мы оба проиграли. Причиной тому недосказанность. Если бы ты сразу признался, сказал правду, ничего этого могло не случиться. Мне жаль.
– Зачем ты пришла… чтобы сделать больно, или пытаешься сохранить отношения! Я должен понимать это признание как призыв к диалогу, хочешь остаться со мной?
– Захотела быть честной.
– Разве возможно обманывать честно?
– Я не давала тебе обязательств, ничего не обещала.
– А признания в любви, разве они совсем ничего не значат?
– Они были искренними, но я не сумела с собой справиться, сомневалась, что что-либо серьёзное получится. Мне нужен мужчина, а не мальчик.
– Сомневалась в себе, а играла мной?
– Наверно я очень слабая. Ты останешься в моей памяти светлым пятном, но ведь теперь это ничего не меняет.
– Любишь его, только честно?
– Не знаю. Я теперь ничего не знаю! Ребёнку нужен отец, это важно. Он его отец.
– Будешь жить без любви, только потому, что поддалась минутному соблазну, позволила случайному мужчине сделать себя матерью?
– Разве теперь есть варианты, может, хочешь усыновить этого ребёнка?
– Нет, не хочу. И не потому, что он чужой, не хочу начинать жизнь с обмана. Я тоже слабый. Боюсь, что впоследствии могу вспомнить твою вину, тогда жизнь может превратиться в постоянный ад. Однажды я уже столкнулся с предательством. Мне казалось, что умею прощать, но, увы, это оказалось непосильной ношей. Именно потому я до сих пор один. Ты права, нам нужно расстаться.
Глаза женщины налились слезами. Она бросилась в объятия, принялась громко рыдать.
Рубашка Кирилла ещё сохраняла влагу, пролившуюся из глаз Ирины. Казалось, он чувствует манящий, волнующий запах её шелковистых волос, ощущение особенного, согревающего до кончиков пальцев тепла. И тошнотворный вкус её странных поступков, которые не укладывались в сознании.
Он был опустошён, выжат, раздавлен.
В мыслях крутились случайно прочитанные, но отчего-то запомнившиеся стихи Вадима Хавина – “на кораблике бумажном наша юность вдаль умчалась. Что казалось нам неважным – самым главным оказалось. Всё так близко, всё так тонко, только это вспомнить мне бы, как смеялись нам вдогонку две звезды в высоком небе”.
Звёзд, их звёзд, больше не было. Сорвались с орбиты и сгорели.
В прямоугольнике окна быстро проплывали сгустки туч, пронзительно завывал ветер, по стеклу стекали капли, точно такие, как из его глаз.
Вспомнилась первая, единственна до Ирины девушка, которая была ему по-настоящему дорога.
Это был возраст любви – ранняя юность.
В то время ему грезились романтические отношения, чувственные и яркие, какие описываются в романах, легендах и сказках.
Кирилл заглядывал в глаза каждой встреченной девушки, пытаясь отыскать в них искру любви. В его поступках и мыслях было достаточно сухого хвороста, чтобы зажечь необъятное пламя непорочной страсти.
Он ждал любви, жаждал её испытать, надеялся, что волшебное чувство не обойдёт его стороной.
Сознание посылало и посылало сигналы возвышенных влечений, перед возможностью которых он благоговел, беспомощно озираясь вокруг, но ничего не находил, потому, что не представлял, как именно выглядит то, что ищет.
Переживания неизведанного, но желанного, переполняли, будоражили, овладевали каждой клеточкой тела, которое ждало чуда.
В то время он был способен принять за любовь любую улыбку, жест или взгляд, даже незначительный намёк на взаимные помыслы.
Нет смысла говорить, что Кирилл летал во сне и наяву, пытаясь утолить жажду затерянных в пространстве и времени ощущений, без которых продолжать жить было невозможно.
Он был настойчив и беспомощен, утеряв связь между реальностью и вымыслом. Тысячи раз юноша что-то испытывал в грёзах, не понимая, отчего становится так хорошо.
Так было не всегда. Чаще к Кириллу приходили видения, в которых липкая пустота была наполнена невнятными, но тревожными звуками и смыслами.
Он от кого-то убегал, что-то пытался спрятать. Каждый раз, когда хотел дотронуться до чужого пленительного тела, которое обычно расплывалось и таяло во тьме, испытывал блаженную истому и восхитительный трепет, но сталкивался с пустотой, рождающей отчаяние и страх.
Пережитое в мечтах было слишком ярким.
Столкнувшись с первыми чувствами наяву, Кирилл начал невольно сравнивать, почему-то не в пользу реальности.
Всё было не то и не так.
Первые слюнявые поцелуи с Полиной вызывали не столько сладостный трепет, сколько брезгливость. Кирилл старался незаметно отвернуться и вытереть губы.
Девушка была прелестна, но не такая, как в мечтах.
Юноша страдал от несоответствия, пытался понять умом, в чём причина необъяснимого беспокойства, странной настороженности, но не находил объяснений.
Несмотря на тревогу и предчувствия их отношения развивались, формировались и крепли. Многое из того, что вызывало смутные предчувствия чего-то неправильного, забылось. Ребята проводили вместе практически всё свободное время.
Кирилл осознал, что настоящая любовь отлична от придуманных, созданных из фантазий отношений.
Первый раз, когда юноша приник к нагому телу подруги, ощутил по-настоящему то, о чём грезил и мечтал, было совсем иным, чем представлялось.
Не было той трепетной сладости, восхитительного изнеможения, неодолимой признательности и нежности, не было пьянящего экстаза, окутывающего каждую клеточку разгорячённого тела, признательности и благодарности за доставленное счастье.
Не было.
Полина не исчезла, не растворилась, но и он не летал.
Где восторг, волнение и безумная страсть?
Всё случилось до невыносимости обыденно. Странно неудобная поза, раздражающие запахи, неприятные звуки, ручьями стекающий скользкий пот, липкость. Это было скорее гадко, чем приятно.
Закончилось всё изнеможением и слабостью, желанием отстраниться, извиниться за всё то, что натворил.
Неужели это и есть любовь! Именно об этом пишут в романах и сказках?
Разве в этой унижающей пляске смысл таинства жизни?
Кирилл не смел поднять глаз, посмотреть на Полину, боялся увидеть осуждение и боль. Ведь он слышал, как девушка стонала, значит, причинил ей страдание.
– Прости, Полина, я не хотел, – через силу прошептал Кирилл.
– Дурачок, мне было так хорошо.
– Почему?
– Потому, что ты мужчина, а я женщина.
– И всё?
– Да нет же, бывает гораздо лучше. Есть много необычных способов, более приятных, но такое удовольствие только для любимого.
– А разве я…
– Кирилл, мой жених, он служит в армии. Срок службы заканчивается, мы поженимся. Разве тебя не устраивают наши отношения? Я и так тебе очень многое позволяю. Радуйся, что потерял девственность без излишних переживаний.
– Но я тоже тебя люблю. Зачем ты меня обманывала?
– Когда, Кирилл? Ты получаешь от меня всё, чего хочешь сам. Это игра, забава. Разве я признавалась тебе в любви? Какой же ты ещё ребёнок. Отвернись, я оденусь.
И чуть позднее, уже из коридора, – можешь не провожать.
Кирилл был уничтожен. То, что он услышал, не укладывалось в голове.
Да, он жил не в безвоздушном пространстве, среди людей, слышал от сверстников о доступных девушках, про одноразовый секс, про измены и предательства, но думал и верил, что его это никогда не коснётся.
Как же он возненавидел Полину, мечтал отомстить, уничтожить, унизить.
Грязные, жестокие мысли обволакивали сознание, вызывали спазмы и приступы отчаяния. Он не хотел жить.
– Неужели все бабы такие, – кричал он от отчаяния, – не-на-ви-жу их всех!
Всю ночь Кирилл ворочался в постели на грязных простынях, осмысливая, как жить дальше. Когда забрезжил рассвет, уже немного успокоенный, он разглядел пятна на кровати, свидетельствующие о том, что произошедшее ему не приснилось, и заплакал.
Это уже был совсем другой юноша.
Что именно в нём стало иным, понять было невозможно. Мысли потекли в другом направлении. Возможно, он смирился с ситуацией или переоценил что-то, казавшееся раньше незыблемым и правильным.
Кирилл снова хотел видеть Полину, мечтал опять затащить её в постель и…
Это странное “и” теперь не давало покоя. Мозг оккупировали, атаковали новые грёзы: желание повторить то, что вчера казалось гадким.
Малейшие намёки на то, что интимное приключение не было случайным, что продолжение их связи возможно, пусть даже без будущего, что, скорее всего тоже есть надежда изменить, вызывали прилив крови и похотливые спазмы в паху.
Мысли о том, что он стал мужчиной, приятно щекотали нервы, давая повод для самоутверждения, самолюбия и тщеславия.
Он мужчина и это здорово.
Желание ворваться в сладкую щель делали мальчишку немного безумным. Он хотел её, хотел.
В голову то и дело влезали мысли, как он замечательно будет это делать.
Остужала лишь необходимость думать о серьёзности намерений. Ведь если он продолжит спать с Полиной, скорее всего, придётся на ней жениться. Жить с ней, после того, что узнал, совсем не хотелось.
Рассуждения раздваивали его существо, рвали на мелкие кусочки: получалась нелепость, бессмыслица.
Кирилл был человеком ответственным, склонным к серьёзным отношениям. Он не мог поступиться совестью, которая подсказывала, что близость – это навсегда.
Но как можно говорить о постоянстве, если Полина спала с женихом, дарила своё тело ему и неизвестно кому ещё.
Тем не менее, переживания и метания закончились в пользу секса.
Кирилл купил цветы, приоделся и пошёл к Полине.
Девушка ждала.
Они овладевали друг другом настойчиво, похотливо и жадно, забывая о том, что вскоре вычеркнут из памяти эти мгновения, забудут обо всём на свете.
Кирилла забавляло и радовало новое состояние: возможность не во сне, а наяву, взять и дотронуться до любой части тела Полины, проникнуть в запретные пределы, настойчиво потребовать повернуться как угодно или сделать такое, о чём даже в грёзах не смел думать.
Девушка была доступна целиком и полностью, принимала его действия с радостью и желанием, даже пыталась упредить сокровенные чаяния.
Насытившись, Кирилл начинал думать о том, что пора заканчивать грязные отношения. Когда Полины не было рядом, изнемогал от вожделения и страсти.
Определиться, чего хочет больше, не было возможности.
Девушка любила во время секса рассказывать о своём парне, акцентируя внимание на тех моментах, которые у того якобы получались чувствительнее и лучше.
Кирилл нервничал, временами бесился, отчего его страсть возрастала многократно. Раздражённый и злой, он мог часами находиться внутри Полины, старался сделать ей больно, отчего девушка приходила в неописуемый восторг.
Понять себя и свои желания у Кирилла не получалось. Временами ему казалось, что это и есть любовь, но иногда это чувство моментально превращалось в ненависть.
Он, то звал и любил свою женщину, без которой не мог жить, то прогонял и презирал. Потом дарил кучи цветов, извинялся, ползал на коленях.
Это были странные отношения, которые медленно, но верно разрушали его характер и психику. Больше всего Кирилл боялся, что их встречи могут когда-либо закончиться, о чём Полина напоминала бесконечно.
Однажды девушка рассказала, что потеряла девственность в тринадцать лет.
Сначала это было любопытство. Она просто кокетничала, хотела испытать то, что чувствуют взрослые, но не всерьёз, а понарошку.
Однажды соблазнила папиного друга, намеренно выставляя напоказ попку без трусиков, якобы случайно. Дядя Витя ждал отца, но на оголённые прелести отреагировал однозначно – охотничьей стойкой. Ему было около тридцати пяти лет.
Мужчина закрыл входную дверь на защёлку и сразу приступил к открытым боевым действиям.
Полина была жёстко повергнута в коленно-локтевую позу. Это вызвало у неё испуг и шок, но поздно, мужчина был возбуждён, ничего не соображал.
Девочка вырывалась, плакала. Было ужасно больно.
Родителям она ничего не рассказала, потому что чувствовала свою вину.
Дядя Витя стал наведываться чаще.
Кириллу стало жалко Полину, когда та рассказывала.
Он обнял её и сразу почувствовал неимоверную эрекцию. Захотелось иметь девушку именно в той позе, в которой она лишилась целомудрия.
Потом были новые рассказы и новые открытия. Оказалось, что у Полины весьма богатый сексуальный опыт, насыщенная интимными приключениями жизнь.
Кирилл уже не понимал, где в их отношениях реальность, где выдумка. Чуть позднее он понял, что Полина специально разжигает его воображение, чтобы вызвать животную страсть.
Девушка приходила к Кириллу домой, как на работу, в одно и то же время. Ночевать никогда не оставалась. Похоть появлялась у парня задолго до её появления. Он мог начать греховные эксперименты прямо в прихожей, прижав её к вешалке.
Когда Полина уходила, Кирилл проклинал свою слабость, клялся и божился, что в последний раз проникает в её лоно, что завтра всё закончится. Несколько раз пытался выдворить девушку, говоря, что не хочет, не может, что устал от неё и этих гадких отношений.
Полина улыбалась, вываливала упругую грудь или поднимал подол платья, под которым ничего не было надето, проводила влажным языком по чувственным изгибам губ, проникала в глубину его мозга обворожительным взглядом.
– Можешь. И хочешь. Ты всегда меня хочешь. Мои груди, губы, влажный бутон будут преследовать тебя всю жизнь. Дядя Витя, между прочим, запросто готов отдать за ночь со мной всю зарплату. Возьми же меня скорей и не выделывайся. Я уже мокрая.
– Ведьма, – рычал Кирилл, – какая же ты дрянь! Ты что, действительно собираешься выйти замуж за того парня, который служит в армии? Ты же изменяешь, значит, не любишь его. Как же я тебя хочу!
– Да, я дрянь. Да, я не собираюсь сохранять ему верность и впредь. Но обещала дождаться из армии, выйти замуж, и обещание это выполню. Торопись насладиться, Кирилл, через неделю мой жених приедет, мы расстанемся.
– Я ему всё расскажу.
– Зачем, хочешь, чтобы он сделал тебя калекой!
– Потому, что люблю тебя!
– Дурашка. Иногда мы будем встречаться. Иногда. Ты будешь меня ждать?
– Я буду тебя ненавидеть.
– За это я тебя и люблю. Кстати, сегодня ко мне приходил дядя Витя.
– Он с тобой спал!
– Как ты догадался? О, ты уже возбуждён. Как это здорово.
Кирилл метался внутри этих отношений, изнемогая от желания и ревности, от любви и ненависти.
Полина действительно вышла замуж. Перенести этого юноша не смог. Он уволился с работы, уехал в другой город, в надежде всё забыть, долго страдал, не находил себе места.
Несколько лет, проведённых в непрекращающейся депрессии, сделали его бесчувственным. Во всяком случае, Кириллу так казалось.
Потом появилась Ирина. К юноше вернулись настоящие чувства, оказавшиеся такой же химерой, такой же отравленной приманкой, как и первая любовь.
Теперь Кирилл сидит, пригвождённый к креслу, не в силах забыться, и мечтает о мести, вынашивает коварный замысел отомстить всем женщинам, всем до единой.