- Вот же горе то какое, а! Вот же беда на мою голову свалилась,- причитала Дарья, косясь на босую девушку, притулившуюся возле печки.
У Дарьи было два сына, да муж калека, которому на лесоповале руку топором отрубили. Крутилась баба, как белка в колесе, всё хозяйство на ней и держалось. Иван, муж то, после своего несчастья совсем от горя свихнулся, горькую пить начал, да здоровой рукой бабу свою поколачивать.
Дарья что, бьёт, значит любит, так людская молва говорит. А где сейчас хорошего мужика взять? Кого война забрала, а кого пощадила, тех на всю жизнь покалечила. Вон сколько баб одинокими ходят, и рады бы хоть хромого, хоть немного, хоть забулдыгу последнего пригреть, да где ж их взять. Вот и держалась Дарья за Ивана, как за последнего принца.
А он то этим и пользовался, знал подлец, что терпеть, и любить будет. Такая уж доля бабская.
Беда пришла откуда не ждали. Померла сестра Дарьи, про которую слава по селу ходила не добрая. Бабы её ненавидели, а мужики любили, ибо никому не отказывала Валентина. Каждый вечер двери её сеновала были открыты, и призывно горел свет в маленьком окошке.
Что только не делали бабы с Валентиной, и били её возле колодца, и утопить в речке грозились, и окна в хате все побили. А ей всё нипочём, смеялась бабам в лицо, а вечером ждала очередного гостя.
Алёнка родилась слабенькой, болезненной девочкой. В тот год Валентина угомонилась было, никого к себе не подпускала. Над ребенком, как орлица над орленком кружила. Своего молока у неё не было, деревенские бабы радовались на этот счёт.
- Поделом ей, лярве проклятой. И вы****ок её пускай сдохнет,- говорили они, собираясь у колодца.
Но вопреки злым языкам Алёнка окрепла. Козье молоко, да укрепляющие отвары местной знахарки, сделали свое дело. В два годика бегала Алёнка по селу, только пыль столбом от босых пяточек.
Не могла Валентина на дочь нарадоваться. Пойдёт бывало с ней на речку, плещутся там, хохочут.
А накупавшись идут вдвоём, Валентина дочку на руках несёт, та её своими ручонками за шею обхватит, и целует. У Валентины от счастья слёзы текут.
Деревенским бабам чужое счастье, как бельмо на глазу. Оно и понятно, не могут простить зла, которое Валентина им принесла.
Перекинулась злоба на дитё невинное. Стали они девочку гонять по чём зря, то ведро помоев на неё выльют, то золой из печи обсыпят. И всё это как бы нечаянно. А однажды и вовсе цепного пса спустили, насилу хозяин отбил. Он конечно потом поколотил свою жену за такое дело, хоть она и божилась, что пёс сам с цепи сорвался. Но Алёнка с тех пор сильно заикаться стала, и людей дичиться.
Ну после того случая Валентина совсем с ума сошла, в открытую мужиков к себе зазывать стала. Мстила за дочь так сказать.
А померла она от чахотки. Сестра то знала, что она болеет, но приходить к ней отказалась. Больно надо за шалавой последней ухаживать.
Теперь вот смотрела на Аленку, сидящую возле печки, и не знала что с ней делать. Девка то вроде уже в самом соку, лет четырнадцать, пятнадцать, но дикая и забитая, всё молчит, и исподлобья смотрит.
Выделила ей Дарья чуланчик без окна, но с топчаном и столом. Стала Алёнка жить у тётки вместо работницы. Какую бы работу ей не дали всё делала молча. Огород пахала молча, свиней кормила молча, навоз чистила тоже молча.
Не любила и боялась её Дарья.
- В тихом омуте черти водятся,- говорила она бабам у колодца.
Прожила так Алёнка два года, совсем взрослой девушкой стала. Начали на неё местные парни заглядываться. Но людская молва и после смерти покоя не даёт.
- Да куда ты глаза пялишь? Она же дочь шалавы. Её мать всё село имело. А яблочко от яблоньки не далеко падает,- говорили матери своим сыновьям.
Вот и сыновья Дарьи совсем уже взрослыми стали, невестами обзавелись. А на двоюродную сестру нет нет, да и посмотрят сальными глазками.
А однажды, когда Дарья с сыновьями в поле была, а Алёнка в сарае со свиньями возилась, пьяный Иван с крыльца наблюдал за девушкой.
Шатающейся походкой подошёл к ней сзади, схватил за волосы здоровой рукой, она только успела вскрикнуть. А он повалил её прямо на грязную солому, и сделал своё дело.
- Шалава подзаборная. Только пикни кому, я тебя в навозе закопаю,- говорил Иван, застягивая ширинку, и на прощание пнув растерзанную Аленку ногой.
Она никому об этом не сказала, но долго мылась на речке, глотая солёные слёзы обиды.
Но с тех пор в селе стали происходить странные и страшные вещи. Начал кто-то резать мужиков.
Первым был Никифор. Пошла утром Степанида корову доить, а её Никифор сидит в углу с перерезанным горлом и расстегнутой ширинкой.
Ох и шум в селе поднялся, переполох. Районный следователь расследование учинил, но ничего не добившись уехал восвояси.
Через месяц пришла очередь Михея.
Его так же жена в сарае обнаружила.
А потом каждую неделю по селу разносился крик ужаса от мрачных находок.
Дарья с сыновьями опять в поле была, когда Иван зажал Аленку в сенцах. Да так и застыл со спущенными штанами, издавая хлупающие звуки перерезанным горлом.
Следователь, зашедший в дом Ивана для опроса, так и присел на пороге, когда увидел хозяина с перерезанным горлом, а рядом с ним сидящую Аленку с ножом в руках.
- Это я их всех убила,- говорила девушка, уже не заикаясь. - Отомстила всем за свою мать. Никто не ушёл от возмездия. А что они хотели? Как за утешением так к ней все шли, а как защитить, так никого не было. Жаль, не успела бабам ихним глотки заткнуть, чтобы не повадно было невинного ребенка собаками травить.
- Как тебе удавалось выманить их из дома?- спрашивал следователь.
- Да я же дочь шлюхи. Я же яблочко от яблоньки. А их пальцем помани, и они рады стараться.
Долго ещё по селу ходили страшные пересуды про Валентину и её дочь Аленку. Яблочко от яблоньки не далеко падает, но вкус иных бывает слишком горьким.